Теперь он мог и побездельничать, ведь, судя по «Дневнику для Стеллы», Свифт редко какой день проводил в полной праздности, если же ему и случалось отложить перо, то лишь по нездоровью или потому, что его патроны подчас неделями не удосуживались снабдить его необходимыми для работы материалами или прочесть уже написанное. Как правило, он ежедневно проводит по нескольку часов за письменным столом, но бывают периоды особой спешки, и тогда он ни с кем не видится, не выходит из дома и трудится, не разгибая спины, до полного изнеможения. Так много, как в этот период близости с тори, он никогда не работал ни прежде, ни впоследствии. Достаточно сказать, что написанное им в эти три с небольшим года составляет едва ли не четверть всего прозаического наследия писателя. В большинстве случаев инициатива исходила от Оксфорда или Болинброка, просивших его написать по какому-нибудь поводу, помочь им пером и высказывавших на этот счет какие-то общие соображения, а уж Свифт осуществлял их поручение, сообразуясь с собственным разумением и вкусом. Бывало и так, что идея очередного памфлета возникала у Свифта и он посвящал в свои намерения торийских лидеров. В случаях особой важности Оксфорд или Болинброк предварительно прочитывали написанное и либо просили о том Свифта, либо, по-видимому, собственноручно что-то изменяли в тексте, как это было с «Поведением союзников». Во всяком случае изображать дело так, что Свифт будто бы диктовал министрам политику их кабинета, как это иногда утверждают авторы некоторых исследований, значит крайне упрощать реальную ситуацию и преувеличивать степень его самостоятельности. Другое дело, что он подчас тайком от них и, конечно, как всегда, анонимно выпускал какой-нибудь очень уж дерзкий памфлет или стихотворный пасквиль, не останавливаясь в таких случаях перед самыми оскорбительными личными нападками или намеками по поводу приватной жизни своих противников, но он прекрасно знал, что его выходка будет на пользу торн и придется по вкусу его патронам. Он получал немалое удовольствие, когда его высокие покровители смаковали особенно удачные места очередного анонимного сочинения и гадали, кто бы мог быть его автором, нередко при этом подозревая, что он сидит за их столом и что их недоумение чрезвычайно ему по душе.

Не имея возможности в пределах данной статьи хотя бы бегло остановиться на публицистике Свифта тех лет [Из работ, посвященных публицистике Свифта этого периода, следует назвать хотя бы: Cook R. J. Swift as a tory pamfleteer. Seattle and London, 1967.], мы однако же считаем необходимым отметить, что она свидетельствует о заметных переменах в общественной позиции сатирика и в частности по вопросам, о которых шла речь в начале.

Еще более непримиримым стало его отношение ко всякого рода диссентерам и атеистам, о чем свидетельствуют некоторые написанные им в эти годы памфлеты. [Mr С — n's Discourse of Free-Thinking put into plain English by way of Abstract for the use of the Poor, by a friend of the Author. London, 1713. — Works, IV, 23—50.] Он прославляет тори как защитников англиканской церкви, радуется их решению построить в Лондоне 50 новых храмов, а среди тех гибельных последствий, которые воспоследуют в случае прихода к власти вигов, Свифт в первую очередь предрекает допущение атеистов на государственную службу, изъятие воспитания юношества из рук духовенства, запрещение епископам отправлять правосудие и изгнание их из палаты лордов и, наконец, уничтожение независимости церкви от государства («Экзаминер» № 25, 71—72). [Здесь и далее ссылки в тексте даны по изданию: Works, III.]

Изменилось отношение Свифта и к вопросу о прерогативах короны. «Если король, — пишет он, — незаконно захватит мое имущество и землю или если он поддерживает беззакония министров, то народ может подтвердить свои права, но только без какого-либо насилия над его особой и его законной властью » (Ibid., № 33, 114. Курс. мой. — А.И.). Нетрудно заметить, что последние подчеркнутые нами слова сводят на нет смысл сказанного в первой части этой фразы. И всякий раз, возвращаясь к этому предмету и уточняя свое понимание данного вопроса, Свифт все более обнаруживает стремление оградить королевскую власть от всяких посягательств на ее права, от контроля над ее действиями. «Тори — это тот, кто подтверждает наследственные права королевы, кто считает, что особа короля священна, что его законной власти, ни даже превышению им оной ни под каким предлогом нельзя оказывать сопротивление без самой крайней необходимости» (Ibid., № 43, р. 166). «Королева имеет право менять своих министров, не входя при этом в объяснение причин, а подданные обязаны предполагать, что у нее, следовательно, были на то основания. Те лица, которые смеют осуждать такие действия королевы, не могут притязать на верность ей» (Ibid., № 18, 31—33). Таким образом, переходя от общих рассуждений к конкретной практике, Свифт фактически утверждает, что королевская власть вправе принимать важнейшие государственные решения без всякого отчета в своих действиях перед подданными и что последние обязаны принимать эти действия на веру.

Прежде, сотрудничая с вигами, он старался выглядеть объективным в отношении обеих партий, теперь он характеризует вигов как разношерстный сброд, объединившийся на время в корыстных целях, чтобы поживиться добычей, пока они у власти и покуда длится война. Это атеисты и спекулянты, сектанты и финансисты, должностные лица, повинные в злоупотреблениях и страшащиеся разоблачений, одним словом, всякого рода отребье, подонки общества, люди без чести и морали, «которые по своему рождению, воспитанию и заслугам могут самое большее претендовать лишь на то, чтобы носить наши ливреи» (Ibid., № 14, 12). Теперь Свифт безоговорочно одобряет политику тори, все принимаемые ими меры и законы, даже билль, по которому в парламент могли быть избраны только лица с очень высоким доходом от земельной собственности. Лишь теперь, утверждает он, народ может свободно решать свои дела и выбирать (напомним, что, употребляя слово «народ», Свифт в первую очередь имеет в виду землевладельцев и духовенство); «никогда ни один король не имел министров, более способных различать истинную заслугу, нежели те, что стоят ныне у кормила власти; рассмотрев все стороны деятельности нынешнего кабинета, он не в состоянии упрекнуть его хотя бы в одном неудачном или ложном шаге» (Ibid., № 41, 153). Сопоставив эти слова с некоторыми признаниями Свифта на сей счет в «Дневнике», где он тоже далеко не всегда откровенен, читатель сумеет убедиться, насколько такие утверждения соответствовали его истинным взглядам. [Впрочем, вполне откровенно он высказался на сей счет лишь много лет спустя, в «Путешествиях Гулливера», где рекомендовал, в случае, если раздоры между партиями становятся особенно ожесточенными, производить с помощью хирургической операции замену половины мозга лидеров одной партии соответствующей половиной мозга их противников и наоборот. «Что же касается качественного или количественного различия между мозгами вождей враждующих партий, то, по уверениям доктора, основанным на продолжительном опыте — это сущие пустяки» (III, 6).] Но, пожалуй, более всего он превозносит лидеров тори за благородство происхождения, а презрение к знатности считает опаснейшей ересью. «Не следует думать, — пишет он в одном из очерков „Экзаминера“, — что я недооцениваю заслуги и добродетель, в ком бы они ни проявились, напротив, я считаю таких людей достойными высочайших должностей в государстве… Ведь жемчуг сохраняет цену, даже если он найден в навозной куче, однако это все же не то место, где его можно с наибольшей вероятностью отыскать» (Ibid., № 40, 151). [А вот о том же в «Путешествиях Гулливера»: «…я сказал ему, что наша знать совсем не похожа на то представление, какое он составил о ней… Недостатки физические находятся в полном соответствии с недостатками умственными и нравственными, так что люди эти представляют собой смесь хандры, тупоумия, невежества, самодурства, чувственности и спеси. И вот без согласия этого блестящего класса не может быть издан, отменен или изменен ни один закон; эти же люди безапелляционно решают все наши имущественные отношения» (IV, 6).]