Эта фраза не выходила у него из головы, не давала ему покоя. «Одно ее слово, и мне конец. Хильда Гёбель арестована, ее свидетельство может меня погубить. Она заговорит. Они ни перед чем не остановятся. Эта молодая женщина заговорит, и ее показания могут меня погубить».

Вечер за вечером сидит он в своей уборной, весь в холодном поту. Растет число его поклонниц — и растет его страх.

«Конрад избрал лучший путь. Он бежал на фронт. А я сижу здесь, в постоянном страхе и ожидании. Какие дешевые сцены разыгрываем мы часто! Я знаю теперь, как мучительно силен может быть страх. Ее свидетельство может погубить меня».

— Гёбель, да говорите же наконец! Если вы не прекратите свое упорное молчание, вы восстановите против себя весь суд. Вы понимаете, что это значит?

— Я знаю. То, что вы называете судом, это сборище жестоких людей, которое будет против меня независимо от того, буду я говорить или молчать. Господин советник уголовной полиции, я предстану не перед судом, я предстану перед лицом своих врагов, которые являются и врагами нашего народа. Я предстану перед ними, потому что я всегда противостояла им.

«Она говорит, — радуется Пихотка, — неважно что, важно, что говорит. Пусть она ругает суд. Кто говорит, тот может однажды легко проговориться. И если у нее вырвется хоть одно слово, хоть одно имя, я позабочусь о том, чтобы она не остановилась на этом». Вслух же он произносит:

— Вы одна против целого государства, Гёбель? Вам понадобится поддержка! Кто ваши друзья? Кто ваши помощники?

— Я должна назвать всех, господин советник?

— Говорите!

— Они удерживают целый фронт — от Ленинграда до Сталинграда.

Пихотка с размаху бьет ее. И его злоба только усиливается, когда он видит, как она вытирает ладонью кровь с лица и улыбается.

— Ты у меня заговоришь, дрянь! — рычит он.

Мария Крюгер с головой погружена в работу. Она шьет, делает примерки, гладит, подшивает, но мозг ее неотступно сверлит один и тот же вопрос: а вдруг Хильда Гёбель назовет ее имя? «Как долго она еще сможет продержаться? Сколько бы я продержалась, если бы это случилось со мной?» — думает она.

Неприметная, доверчивая портниха испуганно заглядывает в лица своих клиентов, потому что ей кажется, что они слышат биение ее сердца, которое стучит громче часов на церковной башне. Постепенно страх ее спадает и уступает место тихой покорности. Она благодарна судьбе за каждый отпущенный ей час. Иногда перед глазами ее встает худое лицо Хильды. Тогда она успокаивается, и в душе у нее начинает шевелиться крохотная надежда.

Всегда, когда дневная суета на бензоколонке прекращается, Герхард Корн, пожилой человек, потерявший в аварии ногу и носивший протез, вспоминает своего старого товарища Фрица Гёбеля. Он слышал, что дочь Фрица арестовали. Может быть, она пошла по стопам своего отца? Иногда Корн оказывал ей кое-какие услуги: выполнял небольшие поручения, передавал письма. Помнит ли она еще об этом? Хочется думать, что поминает добрым словом. Хочется надеяться, что она не упомянет его имя там, где сейчас находится.

В первую минуту Иоахима Хагедорна охватывает ужас. Так, значит, его коллега — шпионка. А ведь она была очень мила и умела прекрасно слушать. «Что же я ей рассказывал? О своем брате. Если она упомянет об этом, то там подумают, что я… Но я и в мыслях не держал… Хитрая змея! Сваливать вину на других — это они умеют. Топить с собой и невинного — это подлость!» Он ругает и проклинает свою бывшую коллегу. Его трясет от страха.

Адвокат доктор Хаберфельд был юрисконсультом крупной фирмы, в которую входили и военные заводы. Он был католиком и не сочувствовал идеям Гитлера. Поэтому он несколько раз давал Хильде, которую знал, так как она однажды интервьюировала его, кое-какие сведения.

«И почему я разболтался с нею? Ведь раньше я никогда не давал интервью!» Он ненавидит журналистку, которая расспрашивала его, потому что это ее профессия. Он ненавидит и взывает о спасении к своему богу.

— Гёбель, я же не изверг. Назовите мне хоть одно имя, и я отпущу вас с миром. И даже замолвлю за вас словечко.

Она смотрит на Пихотку и молчит.

— Гёбель, вы же интеллигентная женщина. Вы вполне могли бы оказаться на моем месте. Вы отлично можете владеть собой. Ведь вы столько времени жили под чужой личиной, и ни разу не выдали себя. — Однако это обращение тоже не имеет успеха. Он злобно смотрит на нее и грубо кричит: — Ну, довольно, я хочу знать имена!

— Какие?

— Кто с вами сотрудничал? Кто входил в вашу группу? Как звали осведомителей? Где они? Где радист?

Она молча смотрит в окно — сквозь стекло видны ветви деревьев. Из окна ее камеры была видна только голая серая стена и кусочек неба.

— Гёбель, ведь я могу поговорить с вами иначе.

— Я это знаю.

— Один-два раза вы, может, и выдержите, но на третий — уже нет! Господин фон Левитцов рассказал нам все после первого же раза.

— Зачем же вы меня спрашиваете, если уже все знаете?

Пихотка хватает телефонную трубку:

— Приведите подследственного Левитцова!

Увидев советника, Хильда поражается. За эти несколько дней он постарел, сильно постарел. Он выглядит совсем обессилевшим.

Советник уголовной полиции с удовлетворением отмечает то впечатление, которое произвела на Хильду эта встреча.

— Не стесняйтесь, Левитцов. Используйте возможность поблагодарить вашу бывшую руководительницу за все, что она для вас сделала.

Левитцов стоит, опустив голову. Хильда прекрасно понимает циничный трюк своего мучителя, который почти дружеским тоном произносит:

— Ну что же, Левитцов, почему вы не говорите спасибо? Я думал, вы вежливый человек!

— Я знала Удо фон Левитцова не только как вежливого, но и как порядочного человека.

— А я вас не спрашиваю, Гёбель. И к тому же ваш порядочный Левитцов без всякой необходимости свалил на вас всю вину. Он рассказал все о вашей преступной деятельности. Он вас не щадил.

— А вы его пощадили, господин советник уголовной полиции?

— Придержите язык, Гёбель! Я жду ваших показаний, и терпение мое на исходе!

Он в бешенстве оборачивается к советнику:

— Левитцов, повторите то, что вы мне рассказывали!

— Я подписал протокол.

— Повторите, говорят вам!

— Мне нечего добавить к тому, что я сказал. — Он впервые поднимает голову и произносит: — Простите меня, Хильда.

Лицо Пауля Пихотки наливается кровью. Он достиг совсем не того, чего хотел.

— Левитцов, вы что, желаете, чтобы и к вам были применены особые условия содержания под стражей?

Левитцова уводят. Пихотка пускает в ход свой последний козырь.

— Вам нечего радоваться, Гёбель! Левитцов рассказал то, что знал. Вы знаете больше, Гёбель. Вы руководили группой. Кто входил в состав вашей группы? Назовите имена!

Не дождавшись ответа, на который он и не рассчитывал, Пихотка тихо и угрожающе добавляет:

— Гёбель, вы хотели бы снова увидеть вашу мать? Разумеется, хотели бы. Если вы заговорите, я попытаюсь спасти ее от концлагеря.

— Как чувствует себя мама?

— Я хочу знать имена!

— Мою мать зовут Эльза Гёбель.

Исчерпав безрезультатно все свои возможности, Пихотка внезапно успокаивается:

— Сознаюсь, вы импонируете мне, Гёбель. Вопрос только, удастся ли вам сохранить ваше невозмутимое спокойствие на Принц-Альбрехт-штрассе.

Оставшись один в кабинете, советник уголовной полиции долго смотрит на внушительный по размерам документ, который он должен передать бригадефюреру. Ему ясно, мать действительно была не в курсе дела. Но это ее не спасет. Он все еще никак не может согласиться с мыслью, что Хильде Гёбель удавалось вести скрытную вторую жизнь. «И пусть бригадефюрер этому не верит, а я не могу это доказать, но не исключено, что она действительно была руководителем группы».