— Косэ, да не дёргайся ты так! Что ты мне говоришь про Севу?! Севе до всего этого никакого дела нет!.. А Бухара — что Бухара?.. Она — женщина, ей этого не понять. Мало ли — мужики обнимаются!.. Она и не придаёт никакого значения…

— Не придаёт, говоришь? Ну-ну… А ты уверен?!

— Конечно!

Вот и поговори тут с ним… Сашке, похоже, вообще стало казаться, что ничего противоестественного и опасного в наших отношениях нет. Какое, мол, дело всем остальным до этого? Я чувствовал, что его «понесло по течению». Он мог начать ласкаться в совершенно неподходящем месте, а если я отказывался поддерживать его в этом — по-детски обижался и начинал с удвоенным рвением «доказывать» свои ко мне чувства. На этой почве мы даже несколько раз серьёзно поругались. Правда, мирились мы быстро. Стоило мне погладить его по голове и прошептать на ухо: «Сашенька, Саша… Львёнок…» — всё, он уже не мог больше сердиться и расцветал в широкой белозубой улыбке… Но потом всё повторялось снова и снова. Я не знал, что делать дальше, и мне даже пришлось пойти в этой ситуации на компромисс. Например, я уже перестал дёргаться, когда он называл меня «зайчонком». Более того, мне это иногда нравилось, но не до такой степени, чтоб меня так называли при людях. Тем более, Сашка произносил это таким мурлыкающим голосом… Обидно было то, что он ничего не понимал из моих многочисленных вразумлений, или не хотел понимать. Его не останавливали ни резкие объяснения, ни… в общем, понятно… Ну ничего не останавливало!.. Он так и оставался упрям в этой своей жгучей нежности, проявлений которой со временем становилось всё больше и больше. Нежность эта была уже опасным электрическим зарядом, который мог натворить непоправимых бед — в любой миг… Винить в этом можно было только самого себя. Ведь это я позволил, чтобы Сашке окончательно «сорвало крышу».

Меня разрывали противоречия. Доходило чуть не до слёз; я ведь тоже не мог постоянно злиться на него — ведь он был мой львёнок… мой ласковый, родной. Он дарил мне столько счастья, когда мы были вдвоём!.. Он хотел меня — с каждым днём больше и больше… И я хотел его. Хотя бы просто быть рядом… Но ведь он хотел только живого тепла и ласки, только от меня. Его, наверное, очень задевало, когда днём на работе я смотрел на него отчуждённо или, если так можно выразиться, «казённым взглядом»… Конечно, это было лишь тогда, когда мы были не одни. Я знал, что именно было нужно Сашке: он просто соскучился по нежности и человеческому теплу, как скучают по солнцу долгой-долгой зимой.

В конце коридора нашего штабного крыла, среди всех этих переходов и закоулков располагался Архив. Ещё в самом начале службы, постоянно путаясь в этих поворотах, я спросил у Севы:

— Отчего планировка Штаба такая запутанная?! Везде какие-то закутки, коридоры и лестницы. А подвал и вовсе — лабиринт какой-то…

— А хрен его знает! — пожал он плечами. — Сам поначалу путался, а теперь кажется, что с закрытыми глазами в любое место пройти смогу. Сейчас даже и не знаю, как можно тут заблудиться, всё так просто и понятно!

— М-да… Кто-то тут, однако, явно перестарался.

— Фигня, разберёшься, если захочешь, — сощурился Сева. И ухмыльнулся: — Зато от врагов отстреливаться хорошо!

— От кого?! — прыснул я.

— От врагов! — захихикал Сева вместе со мной.

— Ага, спят и видят буржуинские генералы, как бы им на наш любимый Штаб напасть!

— Во-во! «И задумали буржуины погубить Мальчиша…»

— Тебя что ли?! Тьфу… Нужен ты больно…

— Душара позорный! — Сева изобразил «праведный» гнев и схватил меня за шкирку. — Как разговариваешь?! А кто тут самый главный для тебя?!

Я скинул его руки.

— Ты, Сева, ты, конечно. Главнее тебя тут и нет никого! Бегает, правда, один, в кителях с золотыми погонами и красными лампасами, но я его толком и не рассмотрел. Если главный — ты, то тот, наверное, всего лишь генерал-ефрейтор. А так… — Я откашлялся и попробовал затянуть басом: — «ВО ИМЯ ПРЕСВЯТОГО СЕРЖАНТА КАЛМЫКОВА… ПОМО-О-ОЛИМСЯ…»

— Ну ты и дура-а-ак, Косэ.

— Ну дык!!! Прямо как ты.

Времена, когда я ещё путался в планировке Штаба, давно прошли. Теперь я, как и Сева, мог с закрытыми глазами обойти его почти весь.

Архивом была небольшая комната со стеллажами, на которых громоздились картонные коробки. В этих коробках пылились разные бумаги, которым уже не было применения. Но, согласно инструкции и требованию Цапы, раз в месяц мы проводили инвентаризацию всего этого барахла.

Ещё одним применением Архива было хранение конспектов для тактических занятий офицеров нашего Штаба. Один раз в неделю к жёлтой двери с небольшим окошком и стойкой выстраивалась очередь. Расписываясь за получение конспектов, офицеры спешили на занятия, а после, также под роспись, возвращали их обратно.

Пока длились их занятия, кому-то из нас приходилось сидеть в душной, пропахшей пылью и слежавшейся бумагой комнате. Это скучное занятие вечно клонило ко сну, но стоило только задремать, как тут же какой-нибудь «золотопогонный принц» начинал барабанить в окошко, громко вопя:

— Да что там такое?! Дрыхнешь, что ли? Боец! Твою мать! Не спи, Родину проспишь! М-ля, вы, «штабные суки», только и знаете, что затаритесь и дрыхнете где-нибудь по углам. Гонять и гонять вас, штабных, надо! Строевой подготовочкой давно не занимались, а?!..

Ну и так далее, в том же духе.

В тот день была моя очередь. Взяв ключ из сейфа, я помахал Севе ручкой и, вздохнув, направился в Архив. Всё шло как обычно. Офицеры громко разговаривали между собой, толпясь в очереди. Для них эти занятия больше походили на «посиделки» с возможностью раз в неделю собраться всем вместе и посудачить на разные темы. И если выдать конспекты можно было за несколько минут, то вот забрать их обратно — целая история. Доблестные отцы-командиры никак не желали расходиться по своим рабочим местам. Увлечённые беседой, они невероятно медленно тянулись, небольшими группками или парами, останавливаясь на каждом углу или уже у самой двери Архива, подолгу спорили, снова и снова «перемывая» последние новости части. Пока последняя тетрадь не ляжет на своё место, мне придётся париться в этом долбанном Архиве и дышать через раз, ожидая, когда же закончатся все их шушуканья по углам.

В небольшом коридорчике, служившем «предбанником», появился Сашка. Увидев меня в окне двери, он улыбнулся:

— Хо!..

— Ты откуда такой? — я обрадовался, что он заскочил ко мне.

— Из Узла, притащил донесения. Открой-ка. Посижу пока тут, не хочу в Контору идти.

Я открыл дверь. Сашка пихнул портфель на ближайший стеллаж и примостился на ящике около двери.

— Жарко сегодня… — он навалился спиной на стенку, расстегнул китель и рубаху. — А тут и вовсе сдохнуть можно. Фу-у… ну и духотища!

— Так иди в Бункер, окунись под душем.

— Надо будет… Много ещё осталось? — кивнул он на журнал регистраций.

— Четырёх не хватает. Второй час уже жду, когда притащатся.

— Вон они, в коридоре стоят.

— Как всегда. Вот и жди этих «прынцев».

— Косэ, а давай сегодня ночью на пруды смотаемся? — неожиданно предложил Сашка.

— Не, не хочу.

— А чё?!! Ну давай! Пока такая жара стоит — самый кайф искупаться. Недолго осталось, осень скоро. Вот-вот — и всё. Сева вчера мотался туда. Говорит, что вода тёплая-а-а-а! — Сашка даже за­жмурился. — Ты же там ещё ни разу не был, да?

— Не-а, не был, — согласился я.

«Эх-х!! Прохладная вода… Нырнуть в глубину, а потом лежать на поверхности и смотреть на звёзды, наслаждаясь ночным покоем…»

Сашка пододвинулся ближе и обнял меня за бёдра. Я тут же отпрянул в сторону, опасливо глянув в открытое окошко. К счастью, там никого не было.

— Ты что?! Долбанулся, что ли! — напал я на него.

— Да нет там никого, я же слышу. Чё ты дёргаешься?

— Слышит он… А вдруг?!

— Вдруг-вдруг… Ну, так пойдём сегодня ночью купаться? — повторил он тем самым бархатным голоском.