— У тебя тут спокойно. — Она больше успокаивала себя, чем констатировала факт.

— Сядь-ка вот в это кресло. Отдохни.

Настя уселась в кресло, зажатое в угол, образованный книжными полками. Игорь, высокий и широкоплечий, склонился над ней и провел над ее головой руками, словно ощупывал какую-то невидимую поверхность.

— Закрой глаза, малышка… Так, хорошо… А теперь открой. Ну как? Лучше?

— Что — лучше?

— Посиди. Я сейчас приготовлю кофе.

Он скрылся за кухонной дверью, а Настя вдруг ощутила, что на душе и вправду стало лучше. Напряжение исчезло. Волна спокойствия тихо качала ее, утяжеляя руки и ноги. Она как-то внезапно ослабела, превратилась в капельку подтаявшего в теплой руке воска.

Игорь вернулся с маленьким мельхиоровым подносом, изысканным, но слегка несоразмерным его громоздкой фигуре. На подносе стояли две белые чашечки с золоченой внутренней поверхностью, армянская кофеварка из тяжелого медного сплава, над которой курился легкий пахучий дымок, а также хрустальная сахарница с серебряной ручкой и такими же щипчиками.

Горячий глоток вернул силы и вывел из оцепенения. Настя почувствовала себя так, словно заново родилась.

— Спасибо, Игорек.

Он не ответил: „Пожалуйста“. Хотя прекрасно понял, что она имела в виду. Но „благодарение“ не в правилах этих игр.

— А теперь рассказывай.

Он сел в кресло, стоявшее напротив, расслабился и прикрыл глаза. Анастасия знала, что в какое-то мгновение Игорь подключится к потоку, который будет исходить от нее, нащупает те „кадры“, которые оставили яркий след в ее подсознании и будет смотреть вполне объективное „кино“. Возможно, даже сможет увидеть ее сон.

Она подробно рассказала содержание этого сна: описала странный город, свет, лившийся с низких небес, готический костел, стеклянное сияние витража, священника в черной сутане, в котором узнала Ростислава, могилу матери, ее оживший портрет и то, как они, обнаженные, предались любви на этой вдруг преобразившейся могиле.

Игорь отрешенно слушал и не перебивал. Он выглядел погруженным в свои мысли.

Настя уже перестала говорить, а он все сидел, откинувшись на спинку кресла и полуприкрыв глаза. Казалось, он дремал…

Наконец, Игорь произнес:

— Почему ты до сих пор с ним не встретилась?

— С кем, Игорь? — удивилась она.

— С Ростиславом. Он уже недели две как в Москве. Ведь так?

Она в который раз поразилась его способности ясновидения.

— Наверное, так. Но что изменит эта встреча?

— Понимаешь, Настя, так называемая роковая любовь — это просто неправильная работа подсознания. Ты ходишь и все время думаешь об этом Ростиславе. А подсознание работает. И посылает тебе во сне фаллические символы в виде колоколен и минаретов.

— Я не совсем понимаю ход твоих рассуждений.

— Твои сновидения можно объяснить прежде всего комплексом Электры. Ты замечала, что женщины часто испытывают некоторую неприязнь к матерям, но при этом бывают всецело преданы отцам?

Настя вспомнила несколько подобных случаев, но все еще не могла сообразить, куда клонит Игорь.

— Да, замечала. Но при чем здесь Электра? И какое отношение ко всему этому имеет мой папаша? Ты же знаешь, что он оставил маму, когда мне едва исполнилось два года.

— Знаю. Но речь не о „папаше“, как ты изволила выразиться. Древнегреческая Электра, конечно же, руководствуется чувством долга к погибшему отцу. Но при этом подсознательно она из ревности ненавидит мать. Это — как два полюса. Понимаешь? Так вот, ты во сне вытесняла образ матери этой своей любовью на кладбище. Ты же продолжаешь ее обвинять за то давнее несчастье? И все так же считаешь, что если бы не случившееся тогда в темном подъезде, если бы этот парень был у тебя первым, то вы бы не расстались: ведь так, Настя?

Ошарашенная, она сопоставляла, словно кусочки детской мозаики, факты, выстроенные Игорем в своеобразную систему.

— Так. — Ее голос был тихим и слабым. — Но почему он явился в одежде католического священника?

— Потому что ты до сих пор не знаешь, женат он или нет, а так как именно католические священники дают обет безбрачия, твое подсознание выдало образ твоего возлюбленного, как принявшего целибат.

— Но, Игорь, почему же все происходило на могиле? Может быть, я столько нагрешила, что греховность проникла уже в самую суть моего существа?

— Я не люблю расхожих рассуждений о греховности и иже с ней. — Игорь достал пачку „Мальборо“. — Аскеза не решает проблемы сексуальной энергии, — продолжал он, изящно распаковывая пачку.

Они закурили. Табачный дым, воспаривший на смену кофейному, придавал беседе оттенок таинственности.

— Но ведь святые и мистики от начала истории боролись с искушениями плоти!

— В некоторых культурах — да. Но далеко не во всех. Вспомни китайский трактат „Дао любви“ или индийскую „Камасутру“. В этих древних рукописях рассказывается, как сексуальную энергию перевести в творческую. Посвященные высшего уровня вовсе не боролись с искушениями плоти, поскольку по достижении определенного уровня сознания начинали испытывать по отношению к плотским удовольствиям равнодушие или спокойствие.

Настя слушала со все возрастающим вниманием.

— Кстати, о кладбище, — изрек Игорек и сделал глубокую, аппетитную затяжку. — Последователи некоторых учений с помощью заклинаний и колдовства подчиняли себе божественную сущность, воплощенную в реальных женщинах. Потом такой „подчинитель“ принимал одурманивающие вещества и вступал в половую связь с „обожествленной“ женщиной в каком-нибудь диком месте — на кладбище, например. Какими бы примитивными ни казались эти практики, они имели контакт с духовными силами. Так что не надо ничего пугаться, малышка, — успокаивал ее Игорь, — нужно просто стараться узнать побольше.

— Ты все о комплексах, о подсознании. А любовь, Игорь?

— Любовь? Настоящая любовь встречается редко. Как, впрочем, и все настоящее: красота, талант… Ты читала дневники Льва Толстого?

— Да.

— Тогда, может быть, помнишь: он высказал мысль, что в жизни на самом деле происходит только то, о чем потом хочется вспоминать. И если женщина воскрешает в памяти некоторые счастливые моменты, связанные с мужчиной, то, значит, они и были проявлением жизни.

— Счастья? — попыталась уточнить Настя.

— Если хочешь — да. Счастье — это данный нам шанс: помнить.

Она сделала затяжку и снова закрыла глаза. Из глубин памяти проступили черты Ростислава. Плотно сжатые губы, чуть насмешливые умные глаза. Силы снова покидали ее тело, и на их место приходила усталость от прожитого, вернее, от осознания того, что все лучшее уже прожито, а впереди — только мрак и туман.

Игорь вдруг нарушил молчание.

— Когда вы были близки с ним в последний раз, ты была сверху и он сказал, что счастлив. Ты не забыла?

Эти слова показались Настасье ударом молнии. Очень страшно, когда кто-то может вот так, с только тебе известными подробностями, описать тайные моменты твоей жизни. Причем как давно это было!

— По реакции вижу, что помнишь. — Игорь был явно доволен собой. — А знаешь, что тогда произошло?

— Ты о чем?

— Я снова о ритуальной индийской практике. В тантрической иконографии преобладает тип соединения бога с богиней, это значит обожествивших друг друга мужчины и женщины, когда мужчина неподвижен. В процессе совокупления он особым образом сосредоточивается на том содержании, которое формируется в его сознании. В древних текстах встречается даже конкретное выражение: „Находящийся в объятиях женщины“. В этой позиции, при совершении не только ритуальной практики, но и в так называемой жизни, проявляется то женское начало, которое существует в глубине мужского бытия. Человек ощущает внутренний процесс соединения мужского и женского начал и может сказать: „Я счастлив“.

— Все это очень интересно. Но мы все равно расстались, и, кажется, навсегда…

— Расстаться — значит забыть. А вы друг друга не можете забыть.

Настя вышла на улицу с ощущением, словно ее, как сосуд, наполнили новым содержимым, предварительно вылив старое и смыв осадок.