— Ну, как тебе кино? — поинтересовалась она.

— Да так... ничего...

— По-моему, смешное.

— А... ага. — Я лихорадочно искал, что сказать. — Когда тот голый толстяк увяз в бассейне с фруктовым желе, было смешно, да.

— Тебе не понравилось. — Кирстен читала по мне, как по открытой книге.

— Ну... в общем... не знаю... Ты же в дискуссионном клубе и все такое... Я ожидал, что ты захочешь посмотреть фильм, который... как бы это... раздвинул бы мои горизонты...

— Меня вполне устраивает, где твои горизонты находятся сейчас.

По идее, я должен бы радоваться — ведь это значит, что моя девушка принимает меня таким, каков я есть. И все же... Это как с Гуннаром — какое-то неправильное принятие. Нет, я не хотел, чтобы Кирстен, встречаясь со мной, проходила через стадии отрицания, страха и гнева (хотя я не прочь был бы кое о чем поторговаться). Тут была одна тонкость: я понимал, что Кирстен выбрала этот фильм, полагая, что он мне понравится. Вот, значит, какого она обо мне мнения.

Да знаю, знаю, настоящих мужчин такие пустяки волновать не должны. Я должен был ликовать, что, будучи средним игроком, попал в высшую лигу, выбил тысячу очков и могу теперь гордиться своими достижениями. Поначалу я и ликовал, но не теперь. Это все Лекси виновата. Она была первым человеком, который раздвинул мои горизонты.

Подходя к дому Умляутов, мы увидели на подъездной аллее машину Кирстен, из чего следовал вывод, что папаша Умляут дома. Я было направился ко входной двери, но Кирстен не хотела осложнений. Одарив меня быстрым поцелуем, она на короткое время нырнула за дверь и вернулась с длинной узкой коробкой в красивой упаковке с золотым рождественским бантом.

— Откроешь, когда придешь домой, — наказала она. — Надеюсь, тебе понравится.

Гуннар изнутри крикнул:

— Это скейтборд!

Кирстен застонала от досады и сунула мне коробку, нечаянно сбив с двери венок. Она торопливо подобрала его и повесила на место, но я успел кое-что заметить. К двери, скрытая под венком, была прилеплена какая-то бумажка. Кирстен поняла, что я увидел бумажку, но поправить уже ничего не могла. Убедившись, что венок надежно висит на своем крючке, она сделала вид, будто ничего не случилось.

— Увидимся завтра? — спросила она.

— Да... Да, конечно, увидимся завтра.

В щель закрывающейся двери я увидел Гуннара, взиравшего на меня глазами фаталиста, смирившегося со своей горькой судьбой, и от этого взгляда становилось так же нехорошо, как от вида десятка умирающих газонов.

Это был отличный скейтборд: высококачественные колеса «спитфайер», крутой дизайн... В тот вечер я сидел на своей кровати, водил пальцами по противоскользящему покрытию верхней плоскости и гладко отполированной поверхности нижней, крутил колеса и прислушивался к ровному постукиванию подшипников. У этого скейтборда было все, что человеку нужно было бы от скейтборда, кроме одного. Мне не нужен был скейтборд.

Понимаете, всему в жизни свое время, и часы (я имею в виду прибор для измерения этого самого времени) у каждого разные. Есть ребята, раскатывающие на скейтборде, пока не получат шоферские права — как-никак, а это неплохое средство передвижения. Есть парни наподобие Пихача, для которых катание на доске — что-то вроде религии, и они исповедуют ее всю жизнь. Уверен — Пих не просто так слетит со своего авианосца, он с него скатится. Но для меня фаза увлечения скейтбордом закончилась в лето перед девятым классом. Я вроде как бы перерос скейтборд; а каждому известно: когда ты что-то перерастаешь, то года два тебя от этой вещи воротит, и лишь потом, когда она становится частью твоей прошлой жизни, ты начинаешь вспоминать ее с удовольствием.

Вот теперь для меня постепенно начала вырисовываться общая картина происходящего. Отвратительная бумажка на двери дома Умляутов добавила ясности.

ДОМ ПОДЛЕЖИТ КОНФИСКАЦИИ

ЖИТЕЛЯМ ДАЕТСЯ 30 ДНЕЙ

ЧТОБЫ ОСВОБОДИТЬ ПОМЕЩЕНИЕ

Это было намного хуже любого запустения, устроенного нами с Гуннаром. Тридцать дней. Мир вокруг тебя рушится, а твои родители просто-напросто убегают прочь. И как ты собираешься справляться с проблемой? Наверно, легче поверить, что пришел конец всему, и начать вытесывать могильный камень, как Гуннар. А может, ты просто уходишь в свою раковину, как Кирстен? Кирстен, которая не была заинтересована в том, чтобы поднять меня до своего уровня, а предпочла опуститься до моего — вернее, до того, что она считала моим уровнем? Идиотские фильмы, крутые скейтборды, неловкие ухаживания четырнадцатилетнего мальчишки... Потому что раньше «все было намного проще».

Лекси была права. Кирстен нравилась «идея меня».

Мог бы я стать тем, в ком она нуждалась? И хотел ли я им стать? Сидя у себя и водя пальцем по краю скейтборда, я вдруг понял, что прочно засел в огромной банке с червями, называемой семьей Умляутов, и вовсю ем червяков.

Что Умляутам на самом деле было нужно — так это время, причем не то, которое я распечатывал на своем компьютере, а самое настоящее, реальное. Кирстен же... Если она и в самом деле мне небезразлична (а так оно и было), то чем скорее я стану для нее «идеей меня», тем лучше. Я не мог дать Кирстен время, но, может, смогу устроить ей маленькое путешествие во времени?

Поэтому я встал на скейтборд и все оставшиеся дни рождественских каникул наворачивал, наворачивал, наворачивал на нем круги, изо всех сил стараясь возродить себя, каким я был, когда мне только-только исполнилось четырнадцать.

15. Мона-Мона-бубона, Бонано-нано-мамано

— Эй, Кирстен! А я умею играть «Звездно-полосатое знамя» на подмышке! Хочешь послушать?

— Энси, какой же ты смешной!

В инфантильности (это когда ты ведешь себя в соответствии с размером своей обуви, а не возрастом, хотя в моем случае эти два числа уже начали сближаться[14]) есть нечто увлекательное. Стоило мне начать, и я вошел во вкус. Рассказывать дурацкие анекдоты, сыпать сортирными шутками, притворяться, что тебя заботят вещи, которые на самом деле перестали волновать еще в школе средней ступени... Вот уж не думал, что таким будет мое общение с женщиной старше меня.

— Кирстен, это же самая прикольная видеоигра всех времен! Все просто: ты разъезжаешь в шикарном доме на колесах, и духи тех, кого собьешь, становятся пленниками в твоей машине. Скажешь, не круто?

— Ты играй, Энси, я просто посмотрю.

Кирстен видела во мне возможность убежать от действительности. Ей становилось хорошо — и мне тоже становилось хорошо. Я даже научился краснеть по собственной воле и выглядеть смущенным даже тогда, когда никакого смущения не испытывал.

— Посмотри на мои локти! Видишь, какие ссадины? Потому что я все время катаюсь, отрабатываю всякие трюки.

— Значит, тебе нравится скейтборд, который я подарила?

— Еще бы! Клевая штука!

Попытка остановить взросление чревата одной проблемой — тебе не остается ничего долговременного. Все равно что весь день питаться сладкой ватой, хоть и без таких тяжелых последствий для зубов — чтобы насытиться, нужна другая еда. К тому же это здорово выматывает. После дня, проведенного с Кирстен, мне хотелось только поскорее попасть домой и что-нибудь почитать, хотя бы газету. Я бы с удовольствием стал убирать со столов в нашем ресторане, лишь бы делать что-нибудь соответствующее возрасту. К сожалению, дорога в ресторан мне все еще была закрыта, и не знаю, будет ли шлагбаум когда-нибудь снят.

— Да что с тобой такое? — спросила мама. После изнурительного дня с Кирстен в зале игровых автоматов я мешком валялся на диване, тупо уставившись в таблицу биржевых торгов на каком-то бизнес-канале.

— Ничего, — буркнул я, поэтому Кристина решила просветить маму: