По завершению обозрения и возврату в губернский город Кременчуг генерал Каховский в рапорте государыне 25 апреля 1792 года писал:

«Земля здесь сиречь вновь приобретенная и простирающаяся между Бугом и Днестром до границ с Подольской губернией отменно плодородная, все долины и плоские места покрыты буйными травами, которые весьма способны для заведения и выпаса разных скотов, не исключая лошадей, необходимо нужных для войск вашего величества, всемилостивейшая государыня наша. Солончаков и песков почитай нет, а болот и более не замечено. По берегам Днестра много камыша пригодного к употреблению вместо дров. Хаджибей стоит на возвышенном и приятном месте, откуда весьма способно обозреть не только степь, но и море. В колодцах найдена хорошая вода. В окрестностях Хаджибея земля из глинистого материка, смешанного с черноземом. Судя по травянистым растениям вокруг, почва здесь также плодородна и для возделывания земледельцами пригодна. Можно растить пшеницу, рожь и другие сельские произведения. Потому весьма надобно здесь наипоспешнейше заселить ее яко природными россиянами, так и малороссами с Украины, а также иностранными выходцами христианских вероисповеданий из Польши, Молдавии, Румелии и Анатолии. Что до жилищ тех поселян, то в самом Хаджибее для их сооружения можно брать из развалин довольно камня, нужный для этого лес направлять сплавом по Днестру. Для топли печей на Хаджибейском лимане довольно камыша. Еще, всемилостивейшая государыня, почитаю долгом на усмотрение Вашего Императорского величества представить увольнение от податей переселенцев сюда, равно осмелюсь испросить для них ссуды на обзаведение».

Рапорт екатеринославского генерал-губернатора государыне в Петербург был отправлен наипоспешнейше.

По получении рапорта Каховского и его осмыслении государыня продиктовала рескрипт на имя генерал-прокурора Самойлова, в котором велела ему заняться устроением очаковского карантина. «А еще ставлю вам в обязанность, – указывалось в нем, – чтобы знающие люди имели смотрение, можно ли устроить там на морском берегу гавань, ежели на тех морских водах нет для судов от бурь натуральных заграждений или прилично ее устроить где в другом месте. Для этого надо истребовать заключение от начальников черноморских флотов и инженерных генералов. До получения этих мнений строительство не начинать. При этом надобно избрать такое место, которое было бы выгодно своим положением для промышленности, могло бы содействовать развитию внутренней и внешней торговли, служило бы надежным прикрытием для флотов и отличалось всеми гидрографическими выгодами для устроения порта».

Исполнение этих предначертаний государыни было возложено на комиссию из двух членов – полковника де-Волана и капитана Андрея Шостака под председательством де-Рибаса. В рапорте комиссии Сенату указывалось, что наиспособнейшим местом для устроения коммерческой гавани должно считать Хаджибейский залив, который у турок – прежних его владельцев был весьма важным как в рассуждении гидрологического положения, так и относительно коммуникации сухим путем с нижним Днестром. Нет более выгодного, чем Хаджибей, места для береговой гавани. Его расположение вполне соответствует предлагаемому намерению. Доброта рейда и грунт дна, отмечала комиссия, испытана довольно.

Грунт в заливе был найден состоящим из мягкого ила с песком и ракушкой, а морское дно несколько усеянным небольшими возвышениями от частых обвалов глинистого берега. Во многих местах ил и глина были вязкие, поэтому суда должны время от времени поднимать якоря, в противном случае они рискуют их легко потерять.

С моря Хаджибейский залив определялся как открытый всем ветрам от норд-оста до зюйд-зюйд-оста, через зюйд до зюйд-веста, веста и норд-веста. От норда залив защищали возвышенные берега. Довольно беспокойны были ветры с ущелий со стороны Куяльницкого и Хаджибейского лиманов. Самыми опасными для находящихся в заливе судов были найдены ост-норд-ост через ост до зюйд-оста. Особенно коварным был зюйд-ост. Проходя через все море, он поднимал большие волны, отчего в турецкие времена случались кораблекрушения. Западные ветры, – указывалось комиссией, – дуют по преимуществу осенью и зимой, а южные – летом и весной. В летнее время при хорошей погоде ветер отличается непостоянством, следуя движению солнца. Осенью, как установление из разных источников, случались ураганы.

Комиссией отмечалась практическая незамерзаемость залива как решающее его преимущество, что устроение здесь гавани будет способствовать заграничной торговле всех порубежных с Днестром богатых хлебом провинций, что вода здесь в зимнее время несколько раз покрывается льдом, а с повышением температуры вскрывается, что первый лед появляется обычно в начале декабря, а окончательное вскрытие наступает в конце февраля.

Отношения с Турцией оставляли желать лучшего. Российские консулы в придунайских княжествах сообщали о передвижениях турецких сухопутных войск, усилении турецких крепостных гарнизонов. У крымских берегов появилась турецкая эскадра.

За окном землянки валил густой снег. Пушистым белым ковром он ложился на поля. Белое безмолвие и белая тоска. Степь без конца и края и там за дальней стремниной холодное море. Все книги давным-давно прочитаны и перечитаны.

Стук в дверь, скрип петель. В землянку вошел запорошенный снегом офицер.

– Секунд-майор Громаков – фельдъегерь. Извольте принять, ваше превосходительство.

Де-Рибас взломал печать.

«Санкт-Петербург. 16 января 1794 года.

Нашему вице-адмиралу де-Рибасу. Все морские и сухопутные силы привести в исправность и готовность не только отразить турецкое нападение, но и войти в турецкие пределы. Отправляйтесь в места расположения флота, в апреле соедините все его части в Хаджибее, где и ждите разрыва. При открытии военных действий гребному флоту вступить в Дунай и овладеть его берегами. В ваше начальство отведены полки: гренадерские Николаевский и Днепровский, мушкетерские Витебский и Нижегородский…»

– Боже мой, неужели опять война? Суворову приказано полки доукомплектовать по штатам военного времени. Орудия поставить на новые лафеты. Передать мне суда из Средиземноморской флотилии… Дело приобретает слишком серьезный оборот, – думал де-Рибас, – похоже, пахнет порохом. Все наши прожекты и заботы об открытии торговой гавани и мореплавания отойдут. До того ли будет? Надо бы о приказе известить де-Волана. То-то будет расстройство.

Заботы о главной гавани на Черном море в последнее время де-Рибаса сблизили с де-Воланом более чем с другими офицерами. В разных замерах, цифирных и гидрографических рассуждениях виделись им во множестве не только мачты торговых кораблей под флагами разных стран, но и очертания прямых улиц, широких и многолюдных площадей с домами в три-четыре яруса, с разными украшательствами: балконами, лоджиями и черепичными крышами на французский манер.

Война не случилась. На военном и политическом горизонте уже отчетливо проявилась могучая стать Бонапарта. Египетский поход Наполеона нанес сокрушительный удар по могуществу Порты Оттоманской в Северной Африке. Турция стала искать в лице России не военного противника, а скорее союзника в борьбе с революционной Францией.

Против предложения де-Рибаса о сооружении торгового порта в Хаджибейском заливе продолжала выступать, однако, сильная партия во главе с Николаем Семеновичем Мордвиновым.

Мордвинов теперь считал, что ставить новый порт при наличии Очакова с военной и коммерческой точки зрения нецелесообразно и для казны разорительно, поскольку для этого потребуются большие затраты, которые неизвестно когда окупятся, да и окупятся ли.

– Ваше здоровье, Осип Михайлович, – Мордвинов поднял бокал. – Я не поклонник бахусова зелья. Была бы моя воля я бы вовсе запретил употребление горячительного. Однако in vini Veritas – в вине правда, желаю вам добра и благополучия.

– Ваше здоровье, Николай Семенович, – встал де-Рибас. – В вашем лице весьма почитаю просвещенного командира и устроителя флота нашего.