– Как это так, – спросил он, впрочем, ее однажды, – один какой-то мертвый дух[248], а твой дом так усердно чтит его и так к нему словно прилип?

Жена отвечала:

– Да, но министр Се теперь занимает должность обьездного уполномоченного всех пяти столиц[249], и мертвые духи вместе с лисицами нескольких сот ли в окружности бегут в его свите. Вот отчего он так редко возвращается к себе в могилу.

Студент не забыл, как говорится, о «выправительнице прихрамыванья»[250] и на следующий же день отправился на ее могилу для принесения жертвы ее духу. Вернувшись домой, он увидел у себя двух слуг, которые поздравляли его, держа в руках парчу с узорами раковин[251]. Все это они положили ему на стол и ушли. Студент рассказал жене. Она взглянула на вещи и заметила:

– Да это же вещи областной нашей госпожи!

В городе, где жил Фэн, обитал также сын сановника «Серебряной Террасы»[252] Чу, который с малых лет был с Фэном товарищ по кисти и тушечнице[253] и обращался с ним в высшей степени бесцеремонно. Услыша теперь, что студенту удалось жениться на лисе, он послал ей разные подарки, а затем и сам пришел с визитом в гостиную и поздравил с вином в чарке. Через несколько дней он, вдобавок к этому, «загнул визитный бланк»[254] и явился пригласить на выпивку.

Услыхав об этом, жена сказала:

– Когда намедни приходил этот господин, я сделала в стене отверстие[255] и взглянула на него. У этого человека обезьяньи глаза и коршунов нос. С ним долго жить нельзя. Тебе не следовало бы идти к нему!

Студент обещал. На следующий день Чу явился в дом и спросил обьяснения причин, по которым он позволил себе нарушить слово. Тут же кстати он поднес ему свои только что написанные стихи. Фэн стал их критиковать, допустив при этом насмешку и издевательство. Чу был сильно сконфужен и, недовольный, ушел.

Студент пришел к себе и стал, смеясь, рассказывать об этой истории в спальне жены. Та заметила ему недовольным тоном:

– Этот господин – шакал, волк. С ним фамильярничать не приходится. Смотри, ты не слушаешь моих слов, как бы не дойти тебе до беды!

Студент улыбнулся и просил извинения, и с тех пор как только встречался с Чу, то сейчас же льстил ему и поддакивал. Прежняя размолвка понемногу таяла.

Наступил местный экзамен, на котором Чу оказался первым. Он, стараясь быть корректным, все же внутренне торжествовал и послал человека, приглашая студента на попойку. Тот отказался и пошел только после неоднократных таких же приглашений.

Когда он явился, то узнал, что это день рождения хозяина. Гостей и присных была полна гостиная. Были роскошно накрыты столы с угощеньем. Хозяин достал свое экзаменационное сочинение и показал его студенту. Друзья-приятели теснились плечо к плечу, вздыхали и расхваливали.

Обошло по нескольку раз вино, и в зале раздалась музыка, где смешались барабаны с флейтами. Гостям и хозяевам было очень весело.

Вдруг Чу обратился к Фэну:

– Вот, знаешь, пословица-то гласит: «На экзамене не судят о литературных достоинствах…»[256] Теперь я понял, что эти слова неправильны. Я, к конфузу моему, очутился выше тебя… Но почему? Да потому, что несколько фраз в первой части моего сочинения, хоть на один, скажем, номер, да несколько выше твоих!

После этих слов хозяина вся зала единогласно выразила ему свое одобрение. Студент, который был уже пьян, не мог утерпеть, чтобы не расхохотаться.

– Как? – воскликнул он. – Ты до сих пор все еще думаешь, что добился этого успеха своими литературными качествами?

При этих словах студента у всех присутствующих с лица сошла вся краска, а хозяином овладели стыд и злость, так что даже сперло дух. Гости стали понемногу уходить. Фэн тоже быстро исчез.

Проснувшись трезвым, он начал раскаиваться в том, что сделал, и пошел сказать жене. Та стала невеселой.

– Скажу тебе, знаешь, откровенно, – заявила она, – ты именно, как говорят, «повеса из деревенского переулка»[257]. Ведь если ты применишь ничтожно легкомысленное обращение к возвышенно-благородному человеку, то погубишь свою же нравственную личность. Если же применишь ее к ничтожному, мелкому человеку, то убьешь свое же тело… Да, знаешь, твое несчастье уже недалеко. Мне не вынести, чтоб быть свидетельницей твоего разгрома и унылых блужданий. Позволь с этих пор от тебя отстать и проститься.

Студент перепугался, заплакал, сказал, что он раскаивается.

– Если ты хочешь, чтобы я осталась, – обьявила она, – то я с тобой заключаю уговор, а именно: с сегодняшнего дня ты запрешь ворота и прекратишь все сношения с друзьями-приятелями. Не смей также давать себе волю в выпивке.

Студент усердно внимал этим словам, как приказанию.

Четырнадцатая была как человек усердная, скромная в расходах и в то же время совершенно открытая, лишенная всяких предрассудков. Целые дни она проводила за шитьем и тканьем. Иногда она по собственному почину шла домой, чтоб «успокоить родителей»[258], но ни одной ночи вне дома не провела. Кроме того, она от времени до времени доставала золото и деньги на расходы. А если за день что-нибудь оставалось, она бросала в копилку. На целый день она запирала двери, а если кто-нибудь заходил проведать, то она приказывала слуге извиниться, но отказать.

На следующий же день пришло спешное письмо от Чу. Жена студента сожгла его, не сообщив ничего мужу. Еще через день студент пошел за город навестить семью умершего друга и встретил там Чу, который схватил его под руки и стал изо всех сил тащить к себе. Студент сказал, что у него есть дела, и отказывался идти, но Чу велел кучеру натянуть поводья, обхватил Фэна и помчался с ним домой, где сейчас же велел подать, что называется, «очищенного и крепкого», но Фэн сплошь отказывался и очень рано уже собрался уходить. Чу хотел даже загородить путь, но безрезультатно. Тогда он вызвал своих домашних женщин, которые ударили в гитары, – и началась музыка.

Студент всегда отличался несдержанным характером. Все это время он сидел взаперти в своем же доме, чувствуя крайнюю тоску и болезненное угнетение. И вдруг ему выпал теперь случай отчаянно напиться! Воспрянув сейчас же духом и разойдясь вовсю, он уже перестал крутить свою беспокойную мысль. Напился всласть, потерял сознание и лег тут за столом.

У Чу была жена из семьи Жуаней, отличавшаяся сварливостью и ревностью. Ни одна служанка, ни одна наложница не смела пользоваться румянами и притираньями. Как раз накануне этого одна из служанок прошла в кабинет Чу, но была ею накрыта и получила удар палкою по голове, от которого череп треснул, и она пала мертвой тут же на месте.

Чу злился на Фэна за то, что тот насмеялся над ним и выказал свое пренебрежение. Целыми днями он измышлял способы ему отомстить и наконец решил напоить его пьяным и в чем-либо его оклеветать. Воспользовавшись тем, что студент пьян и спит, он перенес труп убитой на кровать, прикрыл двери и быстро удалился.

В пятой страже Фэн протрезвился, проснулся и, заметив, что лежит на столе, приподнялся, чтобы поискать подушку и постель. Но там вдруг оказалось что-то мягкое и жирное… Подтянув к себе туфли, он подошел, пощупал – человек! Ему пришло на мысль, что это, вероятно, хозяин прислал мальчика-слугу, чтоб спать с ним, и давай его толкать. Человек был недвижим, лежал мертвецом.

В сильном испуге выбежал Фэн из комнаты и в диком исступленье заорал. Вся прислуга разом поднялась. Зажгли огонь, увидели труп, схватили студента и стали грозно на него кричать. Чу вышел, осмотрел труп и клеветнически обвинил студента в том, что он, принуждая служанку к разврату с ним, убил ее. Фэна арестовали и препроводили в гуанпинское управление.