Ладно, тогда я скажу ещё вот что. Почти триста лет назад независимость страны, в которой сейчас находится штаб-квартира ООН, началась со слов: «Когда целый ряд злоупотреблений и насилий свидетельствует о замысле вынудить людей смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью людей».

Мне могут возразить, что следование этому принципу небезопасно, что это может привести к вооруженным конфликтам и тому подобным явлениям. На это я отвечу словами одного из знаменитых лидеров эпохи основания той же страны: «Тот, кто жертвует свободой ради безопасности, не будет иметь ни свободы, ни безопасности». Такова реальность. Если кто-то говорит, что уступки деспотичным режимам или деспотичным религиям принесут людям безопасность, то он или дурак, или лжец. Каждый раз, поступаясь свободой ради, будто бы, сохранения мира, люди получают террор и насилие. И наоборот: уничтожая деспотичную систему, люди получают не только свободу, но и безопасность. Если история чему-то учит, то именно этому.

Есть ли причины уважать суверенитет неадекватных режимов, которые в процессе предыдущего раздела мира получили власть над территорией и населением, но не способны или не желают обеспечить элементарную гражданскую безопасность и приемлемый уровень жизни и свободы людей? Я полагаю, что таких причин не существует. Подобные режимы следует устранять и заменять на такие, которые, по крайней мере, обеспечат людям базовый комплект материального благосостояния и социально-политических возможностей, включая перспективу улучшения жизни в обозримом будущем. Понятно, что внешняя сила, устраняющая какой-то режим в отсталой стране, ищет свой интерес. Но если, решая свои задачи, она меняет режим на гуманитарно-приемлемый и перспективный, то, по-моему, это нормально и правильно.

До сих пор я слышал только одно принципиальное возражение: а что, если людям нравится нищета, рабство, бесправие и беззащитность? Я отвечаю: так не бывает. Люди могут абстрактно хвалить такой режим, если им промывают мозги. Но они никогда не поддерживают его конкретных последствий: безобразного качества жизни. В стране с таким режимом можно увидеть толпы людей, поддерживающих режим. Но эти толпы составляют порядка трех процентов жителей страны. Это статистика. Они получают неплохую по местным меркам оплату за это, но если режим теряет власть, то они сразу перескакивают на сторону новой власти. Это многократно проверено на практике.

И про мусульман. Некоторые эмиссары исламских стран в зале требуют, чтобы меня лишили слова. Помолчите ещё две минуты, пока я говорю с цивилизованными людьми. Есть регламент. Вот. Несколько веков назад в мире господствовала феодальная система. Ислам это просто самый массовый из реликтов, только и всего. Не надо делать из ислама пугало. Если кто-то увлекается этим средневековым арабским ретро, как игрой, никому это не навязывая, то он не хуже буддиста, католика или почитателя Толкиена. Но те, кто требует от окружающих подчинения феодальному ретро – их надо отстреливать. Точка.

-----------------------------------------------------

…

На экране мэр-король Атауро скользящим уверенным шагом рейнджера сошел с трибуны и двинулся к своему месту, широко улыбаясь и не обращая ни малейшего внимания на ту часть зала, где довольно эмоционально выражали свое возмущение представители «Лиги арабских государств» и «Африканского союза».

Эсао и Стэли зааплодировали с таким жаром, как будто Кайемао мог их слышать. Доминика Лескамп вздохнула и покачала головой.

– О чем бы не говорили такие люди, в финале всегда призывы к расстрелам.

– Ты считаешь, он в чем-то принципиально не прав? – Поинтересовался Оскэ.

– Настрой неправильный, – ответила француженка. – Людям, уверенным, что лучше стрелять, чем разговаривать, противопоказана власть.

– Ты выдернула одну фразу из контекста, – возразил он. – А до этого Кай наоборот, объяснял, что предпочитает искать компромиссы, а не давить на гашетку.

– Как-то все одно к одному, – задумчиво произнес Гастон Дюги, – простые решения. Сильные поделят мир. Кто против, тот получит пулю. Выстрели и забудь. И мода на фашистские мотоциклы. Эх, мальчики-девочки… Вас это не беспокоит?

– Нам-то что беспокоиться? – Удивилась Флер. – Мода на эти, как ты сейчас сказал, «фашистские мотоциклы» не у нас, а у вас, в Европе.

– Это для вас он фашистский, – добавил Эсао, – а жена Кая Хаамеа ездит на нем на центральный фермерский маркет за покупками. Большая коляска. Удобно.

Доминика недоверчиво покрутила головой.

– Жена короля сама ездит на маркет?

– Да, Чуки ездит сама, – подтвердила Стэли, – Она мне говорила, что если на маркет отправить Кая, то он заболтается с продавцами, а потом купит первое попавшееся. Вообще, мужчины не умеют нормально выбирать на маркете. Не приспособлены.

– Стоп! – Сказала француженка, – вы что, лично знакомы?

– Ну, – Стэли кивнула. – А что такого? Мы живем через пролив, полчаса на хорошей моторке. Кай и Чуки каждые выходные катаются на наш берег, в кабак дяди Жосе. Конечно, все там с ними знакомы.

– Странный король, – заметила Доминика.

Стэли покрутила головой, вложив в этот жест предельное отрицание.

– Король, какой надо. И вообще, он мэр. Ним Гок говорит, что король это просто неправильный перевод. Ariki-foa значит: «народный лидер».

– Ты хорошо знакома с Ним Гоком? – Осторожно спросила француженка.

– Очень хорошо, – подтвердила тиморка. – Так получилось из-за того католического фестиваля в конце июня у вас в Париже. Когда Эсао был там, я заходила к Ним Гоку, чтобы посмотреть на большом экране, как оно. Мне было неспокойно, понимаешь?

– Просто вот так заходила? – Удивился Гастон Дюги.

– Да. У него дом не так далеко от молодежного кампуса. У нас там филиппинский телевизор, не очень удачный, а у Ним Гока и Элвиры в гостиной просто отличный палауанский телевизор, плоский, во всю стену. И когда это произошло… Ну, взрыв самолета в вашем аэропорту, я все это видела… И… Я не знаю, как сказать…

– О, боже, – прошептала Доминика.

– Я просто сидела, и смотрела, ничего не понимая, – продолжала Стэли, – А потом услышала, как Ним Гок сказал: «будет война», и стал звонить Хаамеа… Через час оказалось, что наша разведка обманула исламистов, подставила им пустой самолет.

– С Кайемао неудобно получилось, – сказал Эсао, погладив свою подругу по спине.

– Да, – согласилась она. – Это обещание… Parau… Mana…

Оскэ удивленно поднял брови и предположил:

– Parau-o-hamani mana te Maua-i-Pele?

– Да, – Стэли кивнула. – Он пообещал своим богам что-то на счет меня, и это по его религии нельзя было отменить, хотя все обошлось, и никто не погиб.

– ещё бы! – Флер кивнула, – такие обещания это серьезная штука.

– В итоге, – сказал Эсао, – Кай устроил нам перелет на Элаусестере и эту работу на Фангатауфа. Мы решили, что никакая другая помощь нам не нужна. Нам бы только посмотреть на настоящий коммунизм и ещё получить хорошую работу, за которую хорошо платят. А дальше – купим дом около Дили. Отдельные дома у нас пока ещё продаются за деньги. Через пять лет будет бесплатно, но мы не хотим долго ждать.

– По дороге мы посмотрели Папуа, Вануату, Фиджи, Самоа и Раротонга! – Добавила Стэли. – Было здорово! Мы летели через половину Тихого океана с Оури и Алул, это ребята, которые воевали в экипаже Кая, а сейчас они его соседи. Оури – коммунист с Элаусестере, военный пилот, а Алул – коммандос из Хитивао. Они после апрельской войны купили классную конверсионную флайку, учебный авиа-рэптор.

– А как вам настоящий коммунизм? – Весело спросил Оскэ.

Молодые тиморцы резко замолчали, а потом почти синхронно вздохнули.

– Это очень здорово, – нерешительно произнесла Стэли. – Но… Понимаешь…