На узкой низкой тахте, накрытой старым ковром поверх матраца, под толстым стёганым одеялом валетом лежали двое мальчишек. Бледные, осунувшиеся — кожа да кости, — но совершенно определённо живые. Один из них будто бы очнулся, едва приоткрыв глаза, и явно пытался что-то сказать, но Лесислав положил сухую ладонь ему на лоб и тихо произнёс:

— Не надо, сынок, ты ещё очень слаб. Спи, ни о чём не волнуйся! Сейчас, только воды попей, — он приподнял мальчика за плечи, поднося к его губам сложенную лодочкой ладонь. Мальчик сделал несколько судорожных глотков и прикрыл глаза. Старый офицер бережно уложил его, накрыл одеялом, отечески погладил по голове. Потом точно так же тихо проверил состояние второго мальчика, вздохнул и двинулся обратно к столу. Я всё это время простоял за занавеской, в аршине от Лесислава, и пытался разобраться в своих эмоциях. С одной стороны, затопило огромное облегчение от того, что оба мальчика живы, но, с другой, нельзя было не отметить, что самочувствие их оставляет желать лучшего, и они совершенно не обязательно выживут. Неизвестно, что хуже для бывшего танкиста Вольдима — непримиримое известие о смерти ребёнка, или его медленное угасание в течение нескольких дней у отца на руках.

— Натерпелись, бедолаги, — сокрушённо покачал головой князь, садясь за стол. — Едва успел — эти отродья уже к ним присосались. Сам понимаешь, не тащить же их в таком состоянии в посёлок. Завтра к вечеру хотел, если оклемаются. Да и то обоих сразу не осилю.

— Скажите, Лесислав, — медленно начал я, даже несколько опасаясь задавать пришедший на ум вопрос; вернее, опасаясь не столько этого, сколько ответа. Кроме того, меня весьма удивило, что данный вопрос не пришёл мне в голову раньше. — Ведь вы в этих лесах с самого начала войны, так?

— Да. И не я один. А к чему вы об этом вспомнили?

— Мне не даёт покоя происходящее. Умёртвия, живое эхо… Когда, почему это всё появилось? Что стало причиной?

— Я не знаю, Илан, — он устало пожал плечами. — Я всё-таки хоть и офицер, но не вездесущ. Я не находил ничего, что могло хотя бы натолкнуть на мысль о причинах их появления. Просто однажды, где-то через месяц после начала оккупации, неизвестно откуда взявшееся эхо донесло до меня чей-то захлёбывающийся крик. Умёртвия растерзали нескольких доманцев, простых рядовых солдат — только боги знают, что эти четверо забыли в лесу! Я тоже пытался выяснить, но слишком много людей сгинуло в этих лесах с начала оккупации, и чья смерть стала причиной появления умёртвий, я даже предположить не могу. Я не находил ни тел, ни следов чьей-то страшной смерти. Может быть, я не слишком тщательно искал? — старик задумчиво потёр переносицу. — Я, признаться, совершенно искренне опасаюсь этого знания. На мой век достаточно зверств и ужасов, которые довелось наблюдать, а такая толпа умёртвий могла быть вызвана только чем-то чрезвычайно мерзким. Вы осуждаете меня за эту трусость? — пронзительно посмотрел на меня старик.

Я медленно качнул головой. Мне было не за что его осуждать. Более того, я ловил себя на мысли, что и мне до дрожи не хочется в это лезть. Хотелось вызвать специалистов — а группа умёртвий вполне достаточное для этого основание! — и двинуться дальше по намеченному пути, тем более, что источник опасности мне уже удалось определить, а большего от меня и не требовалось. В данном вопросе лучше разбираться опытному менталисту, оракулу или специалисту по общению с духами, но никак не боевому офицеру без малейших ментальных или пророческих талантов.

Однако, я также понимал, что не смогу уйти. Виной тому проклятая привычка доводить начатое дело до конца, насколько бы неприятным оно ни было. Да и… неизвестно, что хуже; узнать неприглядную правду или мучиться до конца жизни чувством вины и неопределённости. Бросить всё и уйти казалось мне сейчас почти предательством.

— Единственное, что я могу сказать — вызвавшие появление умёртвий события произошли где-то недалеко от того оврага, в котором вы с ними встретились. Они всегда появляются в той области, буквально пара сотен саженей. И, собственно, сам овраг находится ближе к краю. Вы же, как я понимаю, не собираетесь уходить так просто?

— Нет, не собираюсь, — подтвердил я. — Но не волнуйтесь, в одиночестве я туда не пойду. Умёртвия — это не та компания, которую можно назвать тёплой. Отправляясь в лес, я послал сообщение о событиях в этой местности, и к нам почти наверняка движется группа из ближайшего города.

— Хвала богам, — улыбнулся Лесислав. — Я уж, было, предположил, что вы решите проявить свойственную молодости горячность. Тем более, что вы огневик, уж не обижайтесь.

— Ну, я всё ж таки не мальчишка, — я хмыкнул. — А война очень чётко объясняет границу, на которой личная доблесть переходит в беспросветную глупость. Если есть возможность достичь желаемого результата без потерь среди личного состава, то ей непременно нужно воспользоваться. Разумеется, при общей разумности данного варианта решения.

— Вы явно учились у хороших командиров, — весело хмыкнул князь. — Это правильно. Обычно, к сожалению, офицеров учат другому; у нас свои дела, у командиров — свои. С одной стороны, это правильно — отлично знать абсолютно всё невозможно, — но, с другой, иногда подобное становится причиной некоторых проблем, которых можно было бы избежать. Например, конфликтов между офицерами и командирами. Вам не доводилось сталкиваться с подобным?

— Доводилось, как и всем, — я кивнул. — Лично я в подобных конфликтах не участвовал, мне крайне везло с командирами. Однако, доводилось разрешать серьёзный спор между подчинёнными. Как это часто бывает, произошедший из-за несущественных причин в самый неподходящий момент.

— Из-за женщины? — собеседник проницательно улыбнулся. Мне осталось только развести руками.

— Я бы сказал, большинство подобных конфликтов происходит именно на личной почве. И только процентов десять — по всем остальным причинам вроде карьеры или серьёзных принципиальных разногласий. Но я предлагаю всё-таки вернуться к основной проблеме. Далеко отсюда до посёлка?

— Нет, не больше часа пешим ходом. Вы думаете, как отнести туда мальчишек?

— Да. Сами понимаете, родители там уже сходят с ума от беспокойства, поэтому лучше поторопиться, пока они не совершили какой-нибудь опрометчивый поступок вроде самостоятельных поисков. Но, как я понимаю, вам не хотелось бы пересекаться с местными или, более того, со службистами?

— Не всё так трагично, — улыбнулся старик. — Наверное, я, что простительно сентиментальному старику, с самого начала слишком сгустил краски: не столь уж уныло моё нынешнее существование, и скрываться от властей необходимости нет. Я живу тут вполне легально, считаюсь местным лесничим. Да и упомянутые вами службисты вполне в курсе моей биографии. Просто, пока я живу один, в лесу, в глуши, и почти не поддерживаю контактов с внешним миром, меня трудно заподозрить в контрреволюционной деятельности. А, поскольку за монархию я всё-таки не воевал, мне позволяют жить, не ожидая ежеминутно стука в дверь, звучащего последним приговором. Так что я вполне могу помочь вам отнести мальчиков в посёлок, да и при необходимости послужу проводником — что уж там! Одного из них я могу донести при помощи левитации, а вот со вторым уже труднее. Можно соорудить носилки.

— Второго, думаю, я вполне смогу донести до посёлка сам, если тут действительно недалеко, — предложил я. — К тому же, ничто не мешает нам при необходимости остановиться и передохнуть пять минут.

— Вы не очень устали? А то можно было бы заняться этим прямо сейчас. Уже, кажется, рассвело, так чего тянуть? Тем более, вызванное вами подкрепление приедет не позже полудня, а то и того раньше — сумеем без спешки добраться до посёлка, отдать мальчиков родителям. У меня-то застарелая бессонница; если какие-нибудь тревожные события произошли, заснуть не могу совершенно.

— Не устал. Но вы же говорили, они слишком слабы для этого? Может, лучше, к примеру, привести сюда их отца, чтобы его успокоить? И… каковы вообще шансы мальчиков на благополучный исход их болезни? — едва ли не с замиранием сердца задал я вопрос.