Он замолчал. Я в растерянности поглядел на Коростелёва, но тот сидел, отрешённо уставившись в пол, и никак не реагировал на признания Искажённого Духа.

Ну что же, подумал я. В сухом остатке у нас немного, но возможность понаблюдать за бойцами безусловно ценна. Кроме того, не стоит забывать про тренировки. Возможно, ещё не всё потеряно.

Возможно, это ещё не конец.

…

Глава 21.

…Дверь была так близко. Она заперта — но, думал он, это едва ли может стать серьёзным препятствием. И я могу, я действительно могу выйти отсюда; ведь там, на Той Стороне, быть может, мир доживает последние минуты.

Ведь Искажённый всё ближе к Истоку.

А что ты сможешь ему противопоставить, молча спрашивала Смерть. Ты — всего лишь мальчишка, без году неделя как ставший Духом. Проект с самого начала мог казаться неплохой идеей, но, положа руку на сердце (если бы оно у меня было), Проект был провалом. Более того, провалом сознательным.

Зачем это вообще было нужно? Любой преподаватель скажет: невозможно обучить чему-либо серьёзно за неделю. Можно преподать азы — но знание азов никому не сможет помочь, и уж тем более — спасти.

Ты можешь научиться плавать — но если тебе предстоит участие в профессиональном заплыве и соревнование с тренированными пловцами, тебе ничего не светит.

Первый знал это? Первый не мог не знать этого, — иначе он не был бы Первым. И тем не менее он одобрил и дополнил Проект, а когда время пришло — запустил его. Он знал, что времени не хватит. Знал, что Второй — никудышный преподаватель. Знал, что азы — это ничтожно мало по сравнению с неисчерпаемой мощью Искажённого. Знал. Тогда зачем?

Он не хотел сдаваться без боя? Надеялся на чудо? Или же всё это было запасным планом для отвода глаз, — чьих глаз? И от чего их нужно было отвести?

Наша жизнь состоит из вопросов, и неважно, человек ты или Дух. Было бы ошибкой считать, будто у Духов больше ответов, чем у людей, — отнюдь. Порой даже меньше…

Тебе пора, говорила она. Сейчас по коридору пройдёт дежурный. Ты должен заколотить в дверь, закричать, завыть страшным голосом, — в общем, сделать что-нибудь, что привлечёт его внимание. Дежурный — не Искажённый, он — деталь интерьера, шестерёнка в иллюзорном механизме, безмозглая кукла, робот, действующий по заложенному в нём алгоритму. И, если заключённый поднял шум, он отреагирует. Обязан отреагировать.

Так что действуй, малыш. Придумай что-нибудь. Я сделала для тебя всё, что смогла. Дальше сам. А я вернусь обратно к Истоку. Нас там теперь осталось всего двое, и я не знаю, сколько ещё мы сможем продержаться. Я, знаешь, никогда раньше не воевала. Я отнимала жизни — потому что такова была моя сакральная миссия, как Смерти, — но я не умела воевать. Теперь приходится учиться. Хорошо хоть у меня первостатейный учитель. Ты бы её только видел, Валька! Нет зрелища, более впечатляющего, нет в этих Мирах картины ярче и больнее, чем Ангел-Истребитель, оставшаяся один на один с могущественным Врагом…

Выбирайся отсюда, малыш. Помоги остальным — а мы пока подержим его ещё немного. И поспеши, малыш. Пожалуйста…

…И вот она вышла, и он остался в камере один.

Дежурный, сказала она. Ну что ж, это будет несложно.

Им владело странное спокойствие, иррациональное в этой немыслимой ситуации. Он никогда не отличался импульсивностью — но эту безэмоциональность объяснить не мог. Возможно, в глубине души он уже признавал их поражение, принимал со смирением слабого, с покорностью побеждённого. Враг всё равно стократ сильнее, времени всё равно не осталось, и даже самый могучий Ангел не сможет держаться вечно. Однажды она устанет, однажды даст слабину, однажды её руки откажутся подчиняться ей, и огненный клинок упадет на чёрную землю Мира Духов. И тогда Враг нанесёт свой последний удар, — сокрушительный удар, который поставит точку в этом отчаянном сопротивлении.

Тогда сопротивляйся сам, кричал где-то внутри едва слышный голос рассудка. Вспомни: это иллюзия. Она призвана, чтобы задержать Воинов Радуги внутри себя, чтобы Искажённый мог спокойно слиться с Истоком. Возможно, причины твоего невероятного спокойствия стоит искать именно в этом. Он хочет, чтобы ты расслабился. Сдался. Прекратил сопротивление. Это Война, вспомни. Неужели тебе всё равно, жить или погибнуть, сгинуть, стать ничем?

А Шанталь? Как же она? Ты бросишь и её? Вспомни: она — твоё Создание. Вспомни слова Кастальского, вспомни, как он цитировал Экзюпери. Ты в ответе за ту, которую создал. Ты не имеешь права бросать её, обрекая на распад. Если ты и правда любишь её, ты станешь сражаться. Ты встанешь сейчас (слышишь — шаги по коридору?) и сделаешь всё, чтобы выйти из этой камеры, из этой иллюзии.

Действуй, ну же!

И тогда юноша встал к стене, раскинул руки и закричал. И был этот крик до краёв наполнен отчаяньем, болью и страданием…

…Спину сержанта окатило ушатом ледяного пота. Крик всё звучал и звучал — громко, пронзительно, разрывая барабанные перепонки, — и доносился он из той самой «одиночки», в которой заперли психопата, по слухам порешившего свою подружку. Сержант не хотел подходить к этой двери. Ну его, этого психа. И так нервы ни к чёрту, а тут ещё он разорался.

И вдруг всё прекратилось. Крик стих. Поглядеть, что ли, как он там. А то уж больно жутко орал, словно резали его заживо.

Сержанта передёрнуло. И надо же было именно его дежурству выпасть на эту ночь! Завтра психа увезут, а там трава не расти! Участок снова станет относительно спокойным и тихим местечком. Так нет же!..

— Эй, ты как там? Чего орёшь?

Вязкая, склизкая тишина заливала уши. Вот и чего он, спрашивается, молчит? Чего не отвечает? То орал, понимаешь, как резаный, а то вдруг умолк. Ой, не к добру…

Сержант силой заставил себя подойти к двери «одиночки» и, отперев окошко, заглянул вовнутрь.

Но внутри было неожиданно темно и почти ничего не видно. Сержант посветил в окошко фонарём: луч выхватил из тьмы какие-то неясные очертания, там, у дальней стены, над койкой…

Фух. Ладно. Всё равно нутром чуял, что дверь придётся открывать. Хорошо, значит так. Достать с пояса связку ключей, выбрать нужный. Потом не с первой (и не со второй) попытки попасть в замочную скважину и повернуть в ней ключ.

Замок хрустко щёлкнул.

Он утёр лоб рукавом и медленно, осторожно потянул дверь на себя.

— Эй, ты, там. Ты живой вообще?

Тишина.

Ох, как нехорошо. Ох, какое предчувствие плохое. Ох, не к добру всё это, не к добру…

Противно скрипнула, открываясь, дверь. Сержант попытался нащупать на стене выключатель, но у него ничего не вышло. Тогда, титаническим усилием воли взяв себя в руки (а заодно понося себя по чём свет стоит за свою трусость), сержант посветил фонарём прямо туда, на противоположную стену.