Губы растянулись в бессильной улыбке.

— А Первый-то прав, Герман Сергеич: ни на что ты, брат, не годен. А теперь давай, иди уже к ребятам и подумай над своим поведением.

Вздохнув, я открыл дверь «Бригантины» и шагнул в образовавшийся проём.

…

В автобусе было тихо и пусто.

Где это я? За окнами странный свет, тусклый и невнятный, наводящий на мысли о белых ночах. И туман вдобавок.

Я вылез из «Бригантины» и огляделся.

Здесь была неожиданная осень. Пурпурные листья опадали со старых клёнов, что росли в два ряда вдоль дороги, вытянувшись, как почётный караул. Под ногами похрустывал гравий, дорога уходила вдаль. За клёнами начинался кисельно-белый туман, и не было никакой возможности разглядеть то, что пряталось в нём, — при условии, что там вообще что-нибудь было.

Межмирье — вот что это такое, пришла в голову очевидная мысль.

Выходит, если дверь была открыта до того, как машина оказалась в Межмирье, я смогу попасть сюда, даже если меня не пригласят. С другой стороны, почему «не пригласят»? Всё-таки у Воинов Радуги тут штаб, пусть и временный.

Наверное, Мо хандрит, думал я, медленно вышагивая по скрипучему гравию в сторону Дома. Хандрит — вот и заосенело тут у него. Он ведь говорил, что Межмирье остро реагирует на изменения в его настроении.

А что, Кастальский? Вот бы и тебе такой Мир, а? Свой собственный Мир — это даже лучше, чем собственный остров. Тем более — Мир, чуткий к настроению своего хозяина.

— Я бы не сказал, что это так уж хорошо, Герман Сергеич, — сказал Мо как-то бесцветно. Он шагал рядом со мной, и гравийная дорожка хрустела под подошвами его сапог. Когда только успел, подумал я. У них с Первым явно есть что-то общее. Персональное пространство, манера отвечать на мысли собеседника…

Он слабо улыбнулся:

— Прости. Не думал, что тебя это раздражает.

— Да ладно, что уж там… — проворчал я добродушно. — Лучше скажи, чем плохо иметь собственный Мир-эмпат?

— Тем, что ты не можешь позволить себе впасть в депрессию, — иначе Мир может слишком остро на неё отреагировать и стать воплощением твоей тоски. Или твоих кошмаров, например. Всегда есть свои плюсы и минусы.

— Ну да, это ты верно подметил… Как там ребята?

— Отдыхают ребята. Похоже, у них в команде полное взаимопонимание, и Габриэль отлично туда вписалась. А Валентин и Сонни наперебой учат Димку разным разностям.

— Как трогательно.

— Ага. Ну а ты чего такой хмурый?

— Это я хмурый? — изумился я. — Ты свой Мир давно видел?

Мо неопределённо пожал плечами:

— А что такого? По-моему, красиво. Это ведь не депрессия, это, скажем так, лёгкая грусть. Воспоминания…

— Воспоминания? О чём? Или о ком?

Он опустил голову, и длинные волосы занавесили его лицо.

— Да так… Просто Габриэль напомнила мне… одну девушку, скажем так.

— О… — м-да, неловко получилось. — Вот оно что…

— Не беспокойся, — он легонько ткнул меня кулаком в плечо. — Расскажи лучше, как твои дела.

— Мои дела, да? Хреново мои дела, если подумать. Но это, конечно, лирика… Вот завтра закончим формирование команды, и можно будет начинать тренировки. Ну и время поджимает, сам понимаешь. Кстати, я тут думал… Вот мы говорим: Искажённый уничтожит Исток, Искажённый уничтожит Мир Духов. А что насчёт Межмирья? Неужели у него хватит сил уничтожить и его?

— Не зна-аю, — протянул Мо задумчиво. — Думаю, вопрос не в том, хватит ли у него на это сил или нет. Думаю, вопрос в том, сумеет ли он уничтожить Мир, живущий моей волей. Ты же помнишь: в Межмирье я всесилен. А значит, на моём поле он мне в любом случае проиграет. Так что вероятнее всего с Межмирьем ничего не случится.

— Вот как…

— Ну да. Да и вообще, этот Искажённый…

— А что он?

— Как ты думаешь, Герман Сергеич: как Искажённый может уничтожить Исток? В смысле, с помощью чего? Ведь, насколько я понимаю, Исток — это ого-го! Целая Вселенная! Неужели её может уничтожить один-единственный мутант?

— А кто его знает, — мрачно процедил я сквозь зубы. — Этот умник номер один так толком ничего мне и не объяснил. Ну или объяснил, да у меня понять мозгов не хватило, уж и не знаю. Насколько я понял, Искажённый отличается от Духов наличием игрек-вещества вместо икс-вещества… если только тебе это о чём-нибудь скажет. Кстати! А ведь икс-вещество соответствует Межмирью. Интересно, о чём это может говорить? Может ли это нам как-нибудь помочь?

— А что такое эти икс и игрек? — спросил Мо. Я усмехнулся:

— Любовь и ненависть, дружище. Любовь и ненависть.

— Выходит, Межмирье — это Любовь? — мне показалось, в его голосе прозвучали какие-то странные, незнакомые доселе нотки.

— Выходит, так… Слушай, Мо, я не знаю, почему он именно так это назвал! Может, оно и не Любовь вовсе, а что-то другое. Я не знаю, важно ли это, и если важно, то насколько.

Мо покачал головой:

— Я могу только предполагать, но… Помнишь, я говорил тебе, что Межмирье меня любит?

— Помню. И что?

— Да нет, ничего особенного. Просто, если следовать логике Первого, если Межмирье и правда олицетворение Любви, то Ненависть — это Мир, из которого пришёл Искажённый. Вот и всё. Я не знаю, как это может быть использовано в битве с ним, но… Наверное, тебе стоит подумать о нём, об Искажённом, не как о бесформенном ужасе, нацеленном на уничтожение Миров, а как о ком-то более… конкретном и мотивированном. Если тебе удастся понять его мотивы, то, возможно, ты сможешь установить с ним какую-то связь, как-то переговорить с ним, а может, и переубедить его… Понимаешь, даже если Межмирье — Мир Любви, здесь всё равно никто не живёт. Если задуматься, даже я здесь не более, чем гость. Постоялец. Однажды пришёл сюда, однажды отсюда уйду. Чем, как ты думаешь, может быть Мир Ненависти? И что такое Межмирье на самом деле? Для чего оно существует? Исток породил вас, приютив жителей Миров Радуги; Пустота породила людей и, вероятно, жителей остальных Миров, но в итоге приютила вас, Духов. Но что насчёт Межмирья? Порождало ли оно кого-нибудь? Как видишь, приютить оно может, я тебе даже больше скажу — хочет. Но обычно ему бывает трудно найти общий язык с теми, кто сюда приходит…

Я молчал. Да, безусловно, во всём этом есть какой-то смысл и, вероятно, не один. Но в чём он? Как его понять?

— Кроме того, Ненависть — это ведь не что-то чуждое, верно? — рассуждал Мо. — Я хочу сказать, люди вполне умеют ненавидеть. А Духи — умеют?

Умеют ли Духи ненавидеть? Хороший вопрос — не правда ли, господин Кастальский? Не в бровь, как говорится, а в глаз.

— Про других Духов не знаю, а вот я…

— Ненавидишь, да? — он заглянул мне в глаза. Я отвернулся. Мо вздохнул: — Да ладно, Герман Сергеич, чего ты. Ну кто без греха-то? Подумай лучше вот о чём: всегда ли ты умел ненавидеть? Или научился только после того, как пожил в Мире людей? Вспомни. Ты ведь участвовал в двух Войнах, ты должен помнить свои ощущения.

— Я помню… боль. Скорбь. Победа не приносила радости. Первый, конечно, всегда бывал взбудоражен, когда мы побеждали Теневых, кричал что-то, какие-то лозунги… Мол, ай да мы, ай да молодцы… Но радости не чувствовал никто, это точно. Мы ведь воевали против тех, кто был нам как братья. Это были братоубийственные Войны, Мо. Вот и всё. А Ненависть я впервые почувствовал, когда умерли Катя и Игорёк. Значит…