Хотя она очень устала, сон пришел к ней не сразу. Утомленная тяжелой работой и горячей ванной, Жизлен все же не могла успокоиться, | что-то мешало ей. И уже начав засыпать, она вдруг с ужасом осознала, что ей не хватает Николаса.
Когда она проснулась, свет в комнате был тусклым и чуть зеленоватым. У нее не было часов, и она могла лишь догадываться, что время близится к полудню и что она не одна в маленькой комнате, которую выбрала для себя.
Жизлен открыла глаза. На единственном стуле, который был в комнате, сидел Николас. Он вытянул ноги и чувствовал себя непринужденно. Он был одет в черное с головы до ног, длинные спутанные волосы падали ему на лицо.
Она не ожидала от него благодарности за то, что дом приведен в порядок, и, слава Богу, не получила ее. Он просто смотрел на нее, и напряжение постепенно нарастало.
— Да, — произнес он наконец, и она не стала притворяться, что не поняла его.
Он встал, подошел к ней и протянув руку, дотронулся до простой ночной сорочки.
— Где вы это взяли?
— Мне одолжила ее одна из служанок.
— Вам больше не придется надевать то, что носят слуги. Сегодня придет портниха и снимет с вас мерку.
— Я не приму от вас ничего.
Блэкторн наклонился над ней, и с трудом сдерживая откровенную ярость, прошипел:
— Вы примите от меня все, что я захочу. Одежду, пищу, драгоценности. Точно так же, как приняли мое тело.
— Вы не оставили мне выбора.
— Вот именно. Помните об этом, прошу вас, — выпрямившись, он отошел, и Жизлен представила себе, что он может сейчас чувствовать. — Мы приглашены к маркизе Брамли сегодня вечером, и примем приглашение.
— Вы возьмете с собой пленницу? — съязвила Жизлен, не желая признавать поражения.
Его улыбка в утреннем свете показалась ей еще более холодной, чем прежде.
— Я возьму с собой послушную любовницу в красивом платье и драгоценностях. У меня была удачная ночь.
Жизлен смотрела, как он уходит. Она не хотела получить от него красивую одежду. Она не хотела его драгоценностей. Она не хотела быть его содержанкой.
Но было то, чего она очень хотела, что-то, чего он не мог ей дать, ибо у него этого просто не было, — способности любить.
И с ее стороны было величайшей глупостью этого желать.
21
Жизлен не носила такой дорогой одежды больше десяти лет. Она стояла, притихнув, пока синьора Баньоли снимала с нее мерку, что-то закалывала и прилаживала, бормоча себе под нос непонятные ей слова. Николас сидел, развалясь в кресле, и наблюдал. Жизлен не знала, да и не хотела знать, как относится портниха к тому, что джентльмен наблюдает за ее занятиями. Скорее всего она привыкла к подобному. Она не могла не заметить, что на пальце у Жизлен нет обручального кольца, и наверняка пришла к определенным выводам, причем вполне справедливым.
Жизлен посмотрела на себя в зеркало и застыла. Слуги прибрали в гардеробной, которая находилась по соседству с хозяйской спальней, и она одевалась там, не желая воевать с Николасом. Ее платье было сшито из шелка глубокого, темно-розового цвета, низкий вырез открывал шею, а облегающий силуэт подчеркивал стройность фигуры. Платье не было вызывающим — оно было предназначено для молодой и красивой женщины. Она сама причесалась, удивляясь, что у нее это так ловко получается. На ней было великолепное кружевное белье, тончайшие шелковые чулки и изящные, сидевшие точно по ноге, туфли, расшитые драгоценными камнями. Она посмотрела на свое отражение, и когда из зеркала на нее взглянула очаровательная женщина, ей захотелось разрыдаться.
Это все был обман, сплошной обман. Где та девочка, что торговала своим телом, чтобы накормить брата? Где та девочка, что убила человека, который довел ее до подобного позора, где та, что сделала все, чтобы убить другого мужчину, которого она обвиняла в своих несчастьях? Где та женщина, что работала бок о бок с простыми людьми в Париже? Где повариха из английской усадьбы? Где подруга Элин? Где та, что лежала безмолвно и неподвижно рядом с Николасом Блэкторном?
Все они были, все они исчезли. У красавицы, которая глядела на нее сейчас, были нежные губы, ласковый взор и жаждущее любви сердце. И лишь надежда, что Николас не станет вглядываться в нее слишком пристально, давала ей силы.
Жизлен неторопливо и легко спустилась по ступенькам, чувствуя, что он наблюдает за ней, хотя в его глазах ничего не отражалось. Тонкий рот искривился в самодовольной ухмылке, и он с шутливой любезностью склонился над ее рукой.
— Вы поражаете меня, Мамзель, — пробормотал он. — Вам не хватает лишь драгоценностей, чтобы ваш наряд стал совершенным.
Она отняла у него руку.
— Я не надену ваших драгоценностей.
— Вы будете делать все, что я вам прикажу, — с удовольствием повторил он, поймав ее запястье, и ведя за собой. Ей оставалось лишь повиноваться, и молча ждать, пока он застегнет на ее тонкой шее колье из сверкающих бриллиантов. Когда-то отец сказал ей, что она всегда должна носить бриллианты. Судя по всему, Николас придерживался того же мнения.
— Вот теперь просто великолепно, ma mie, — сказал он, — боюсь, нам придется добираться по воде до дворца леди Брамли. Сделайте одолжение, постарайтесь не испачкать это чудесное платье.
Он хотел разозлить ее. Но ее злость куда-то исчезла, осталось только отчаяние. Она не ответила, и Николас взял ее под руку и вывел на прохладный ночной воздух.
Жизлен с трудом терпела шум и духоту переполненного зала. Короткая поездка в гондоле не доставила ей большого удовольствия, а громадная толпа ярко одетых людей, громко болтающих по-французски, подействовала на нее удручающе. Ее пальцы впились в рукав черного камзола ее кавалера, и она даже не замечала, с каким любопытством он за ней наблюдает. Она двигалась словно в тумане, вежливо и с достоинством отвечая, когда Николас ее кому-то представлял, старая привычка давала о себе знать. Прошло несколько часов, прежде чем она наконец перестала цепляться за него, глубоко вздохнула и решила, что вполне может это пережить. А потом она повернулась, когда Блэкторн что-то сказал ей, и взглянула прямо в глаза человека, которого она очень надеялась больше никогда не встретить.
Она не знала его имени, знала только, что он — английский граф. Он постарел за те годы, что она его не видела, а видела она его лишь при тусклом свете свечи, ослепленная ненавистью и ужасом. Он лежал тогда на полу в заведенье мадам Клод без сознания. Она считала, что убила его.
И все же он не особенно изменился, — те же влажные, пухлые губы, дряблые щеки в красных прожилках, толстый нос. И глаза все такие же — водянистые, светлые, жадные.
— Это ваша маленькая подружка, Блэкторн? — промурлыкал он, подходя до того близко, что Жизлен ощутила запах его надушенного, разгоряченного тела.
Если бы она не была настолько растеряна, возможно, она бы заметила, как холодно держится с ним Николас.
— Мадемуазель де Лориньи, — произнес он неохотно, но любезно, — могу я представить вам графа Рэксома?
— Мы встречались, — охотно ответил Рэксом, облизывая толстые розовые губы.
Жизлен изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
— Мсье, должно быть, ошибается, — сказала она голосом, дрогнувшим от боли, который выдал ее, если не всем, то Николасу.
— Чепуха, я никогда не забуду знакомого лица или тела, как в этом случае, — игриво ответил граф. — Но я не злопамятен. Я вспоминал вас очень часто. Не знал, что с вами случилось. Мадам Клод старалась подобрать вам замену, ни никто не мог сравниться с вами. Девственницы попадаются не так уж часто.
Николас что-то ответил ему тихо, но резко, и Жизлен ничего не поняла от волнения. Она повернулась и хотела убежать, но Николас, крепко схватив ее за руку, медленно повел через зал.
— Уж не собирались ли вы пуститься наутек, ma mie? — еле слышно проговорил он. — Я не думаю, что следует давать еще больше поводов для сплетен.
Ей было нечего ему ответить, трудно что-то объяснить. Она шла рядом с ним, плохо понимая, что делается вокруг, пока он медленно уводил ее из переполненного помещения, остановившись, чтобы попрощаться с хозяйкой.