— Где сейчас кубок? — спросил Николас.

— В моем узле с вещами. Сколько времени вам понадобится, чтобы собраться в путь?

— Я готов.

Только не надо сожалений, сказал он себе. Ей будет гораздо лучше без него. Бого кивнул.

— Здесь в полумиле к востоку от замка есть рощица. Я оставил там двух лошадей для нас.

Никаких колебаний, резко одернул себя Николас.

— Поезжай вперед, — сказал он. — Я поеду следом. Нам нельзя привлекать внимание. Если меня остановят, я хочу, чтобы ты ехал вперед с кубком. Прямо к королю.

— И оставить вас здесь? Никогда в жизни!

— Ты сделаешь, как я сказал!

— Мы никогда не были хозяином и слугой с тех пор, как вы выросли. Моя обязанность — приглядывать за вами, я обещал это вашей матушке, и никакие ваши приказы меня не остановят.

Николас на мгновение закрыл глаза.

— Если мы не принесем Генриху кубок, то пострадаем мы оба. Если я не приеду через час, не жди меня, отправляйся один. Я нагоню тебя.

— Пешком? — с явной насмешкой спросил Бого. Николас ответил невесело:

— Я уже очень давно не нуждаюсь, чтобы за мной присматривали, Бого. Не сомневайся, я выживу. У меня, как у кошки, девять жизней. А истратил я всего две или три.

Бого покачал головой и неодобрительно сощурился.

— Я сделаю, как вы говорите. Вот только увидите, что вас тотчас же запрут здесь и будут охранять. А тогда, можете не сомневаться, я вернусь и буду вас искать.

— Ну и будешь дурак!

— Тогда нас будет уже двое.

Николас серьезно намеревался присоединиться к Бого в рощице и оставить наконец далеко позади все здешние проблемы, а особенно Джулиану Монкриф. Но он не рассчитывал встретить ее в такой дождь, съежившуюся от холода возле часовни, промокшую и несчастную.

Он сказал себе, что надо хотя бы унести ее из-под дождя куда-нибудь в укрытие. И почему бы не в замок, и почему бы не в свои покои. Он поднял ее на руки, почувствовал, как она замерзла и промокла, и встретил взгляд, полный безысходного отчаяния.

Но теперь она больше не смотрела на него. Ее глаза были закрыты, веки казались голубыми на бледном лице. Гораздо более бледном, чем обычно, подумал он. Надо, чтобы кто-нибудь согрел ее. А ему пора ехать.

Он понятия не имел, когда именно принял это решение, мысль возникла сразу, а вот решение… Ну, неважно. Ее спальня с узкой кроватью и возможными свидетелями была расположена налево по коридору. А его большие, полупустые покои — направо, вдали от любопытных глаз и болтающих языков. Вдали от тех, кто может вмешаться или кто может заставить его немного подумать — не безумие ли то, что он собирается совершить.

Она была такая замерзшая, мокрая, и она была у него на руках. Достойный человек нашел бы ее мать или служанку, чтобы та сняла с нее промокшую одежду и согрела ее горячим питьем и жарким огнем камина.

Но в том-то и дело, что он не был достойным человеком. Он сам снимет ее промокшее платье, и он знает лучший способ согреть ее. Гораздо лучший!

Должно быть, в этот предрассветный час в замке уже начали суетиться слуги, но он благополучно избежал встреч по дороге в свою комнату. К тому времени, как он добрался до места, его мышцы дрожали от напряжения: Джулиана не была пушинкой, а подъем по лестнице довольно долгий. Николас как-то сумел открыть дверь локтем, а затем захлопнуть ногой. В комнате было тепло от горящего в камине огня. Он пронес свою драгоценную ношу прямо к кровати и бережно поставил ее на ноги.

Она безвольно привалилась к нему, уткнувшись лицом ему в плечо и отказываясь расцепить руки.

— Вам надо снять мокрую одежду, миледи, — пробормотал он, почти ожидая, что она отвергнет его с оскорбленным видом, и тогда он сможет уйти.

Она подняла голову, посмотрела на него долгим взглядом, ее спокойные карие глаза и бледная мокрая кожа щек чуть блестели в полутьме. Она не оглядывалась вокруг, видимо, сразу поняла, куда он принес ее и что они одни здесь. Она знала, но ее это не беспокоило.

— Почему ты принес меня сюда?

Николас все еще поддерживал ее, но при этих словах отпустил и отступил на шаг. Она слегка покачнулась.

— Почему? — спросила она снова.

Возле огня стояла скамеечка — один из немногих предметов мебели в этой полупустой комнате. Николас сел, вытянул перед собой длинные ноги, стараясь не выдавать своих чувств.

— Чтобы соблазнить тебя, — сказал он спокойно. — Самое время. Я полагаю, лорд Хью вот-вот заставит меня складывать свои пожитки, и я не собираюсь уезжать, не овладев тобой.

— Не овладев мной, — эхом откликнулась она.

Он ожидал вспышки гнева, тогда бы он утешил ее поцелуями, и все пошло бы как надо. Но он ощущал странную апатию. Он так давно мечтал о Джулиане, желал ее, что сейчас почти боялся довести дело до конца. Возможно, было бы лучше, если бы у него осталась только память о ней и о возможности, которой он не воспользовался.

Тогда кто-нибудь другой возьмет ее. Покажет ей, чего она раньше была лишена. И пусть так и будет.

Он ждал терпеливо. Выжидал. Ночь почти кончилась. Огонь также почти погас, и скоро первые лучи солнца пробьются сквозь закрытые ставни. Тогда их время закончится, и он должен будет уехать. Ему следовало торопиться, нетерпеливо разорвать на ней платье, заглушить ее протесты, но он был странно спокоен.

К его удивлению, она села на край кровати. Зачем она вышла на этот ледяной дождь босиком? Что с ней произошло? Он мог согреть ее и не понимал сам, чего ждет. Но все еще ждал.

— Я видела… — начала она, но замолчала.

— Что ты видела?

— Двух людей на кухне. На столе. Они меня не заметили.

Он мгновенно понял, что она хотела сказать.

— Они, должно быть, немного прибавили тебе образования, — заметил он с усмешкой. — Я только удивлен, как ты смогла оставаться столь невинной так долго.

— Поместье моего мужа расположено изолирован но, и я никогда нигде не бывала. Никогда никого не видела, кроме его самого и слуг.

— И не имела никакого представления о том, что между мужчиной и женщиной происходит нечто отличное от того, на что был способен твой муж?

Она резко подняла голову, и он увидел, как вместо беспокоившей его бледности на ее щеках вспыхнул румянец. Может быть, он сможет заставить ее покраснеть еще и таким образом согреть?

— Мой муж произвел на свет четверых детей в законном браке и еще бесчисленное число незаконнорожденных во всей округе, — резко сказала она. — Я полагаю, он знал, что надо делать.

— Он был уже стариком. А старики часто теряют свою мужскую силу.

— Этот старик стал отцом нескольких младенцев. Только мое тело не могло произвести на свет дитя. Благодаря этому я обрела покой.

Он не стал упрекать ее во лжи, повернув ситуацию к своему благу:

— Тогда ты вполне можешь получить удовольствие, не боясь последствий. Ты не сможешь родить от меня безумного, безродного сопляка. Ты будешь…

Он вдруг умолк, увидев выражение, появившееся на ее лице. Она не сделала попытки скрыть его, возможно, надеясь на то, что сейчас темно и он ничего не заметит, или просто ей было все равно. Но Николас смог выжить в этом мире благодаря тому, что умел читать по лицам людей, и один только взгляд в ее глаза потряс его, заставил устыдиться. Она хотела от него ребенка, его безумного, безродного сопляка. И она хотела его, дьявола и лжеца, такого, какой он был.

Она любила его.

Это было ужасное открытие. Женщины любили его прежде — как бы они могли устоять, когда он очаровывал их, льстил им, увлекал в беззаботное удовольствие? Именно таких легкомысленных женщин он обычно и выбирал. Но никогда разумная, осторожная женщина не сделала ошибки, полюбив его.

У Джулианы не было причин любить его, скорее уж ненавидеть. Их связывало всего несколько поцелуев. У них не было будущего, и все же она смотрела на него так, как будто он был…

— Нет, — сказал он резко, внезапно рассердившись.

— Что нет?

— Я отведу тебя в твои покои.

Она не пошевелилась, так и осталась сидеть на кровати, словно принадлежала этому месту. И в глубине души Николас знал, что это действительно так, что она должна быть здесь, лежать на спине и глядеть ему в глаза, когда он…