— Вот так-то, брат!

А вот еще одна сцена.

Праздник. Оркестр входит в деревню. Насарио необходимо достать лошадь для одного «срочного дела».

Мимо проезжает юноша.

— Послушайте, приятель!

Всадник оборачивается.

— Что вам угодно?

— Вы, случайно, не родственник Рейносо из Боканы?

— Нет, я из Рио-Перлидо, моя фамилия Артеага.

— A-а!.. Сын Теренсио?

— Нет, сын Белисарио.

— Да ну!.. Моего кума Белисо?.. Вот так здорово!

Через несколько минут Насарио Монкада Вера уже скачет на лошади по своему делу, а парень идет пешком, очень довольный, что ему удалось оказать услугу «куму» отца.

Без сомнения, все это помогало Насарио Монкаде бессменно оставаться руководителем оркестра.

Музыканты почти не разлучались.

Лишь иногда кто-нибудь из них несколько дней проводил дома, с семьей, или у каких-нибудь знакомых или родственников.

Правда, некоторые устраивали себе длительные каникулы, прикрываясь «делами».

Особенно Северо Марискаль.

Насарио Монкада Вера всегда говорил, когда барабанщик сообщал о своем намерении «отлучиться надолго»:

— Что, дружок, опять собираешься обрюхатить какую-нибудь красотку? У тебя всегда одно и то же на уме!

Так и получалось.

Проходило девять месяцев со дня получения увольнительной, и где-нибудь в горах уже был готов новый Марискаль.

Северо хвалился:

— У меня не бывает бесплодных женщин!

Для него не существовало женщин малопривлекательных: все были хороши, от двенадцатилетних и старше, без ограничения возраста…

Он повторял:

— Надо быть храбрым, их надо брать…

Когда речь заходила о молоденькой девушке, он доказывал:

— Нежное мясцо, как раз по моим слабым зубам.

Если говорили о старухе, Северо утверждал:

— Ничего, дружок, старая курица дает хороший навар…

Или:

— Чем больше костей, тем вкусней…

Он всегда насмехался над Эстебаном Пачеко, романы которого в большинстве случаев были платоническими.

Северо ему советовал:

— Бери их, Пачеко! Женщин надо брать.

И добавлял со смехом:

— От меня и крестная мать не спасется…

Пачеко с испугом говорил:

— Ты погрязнешь во грехе.

— Ничего, очищусь в огненной купели.

Мануэль Мендоса всегда вмешивался в эти споры и, как правило, становился на сторону Марискаля.

— Оставь его, Северо, — говорил он. — Пачеко. способен крутить любовь только со своим инструментом, — и улыбался насмешливо.

По словам Редентора Миранды, его улыбочка могла взбесить кого угодно.

Летом, в засушливое время, музыканты почти всегда были вместе.

— Зимой еще можно пожить на чужой счет… Но летом надо быть вместе, — говорил Насарио Монкада Вера.

— Конечно, на лето приходятся почти все праздники…

Они старались не пропускать ни одного народного праздника, даже в самых глухих деревнях, расположенных вдали от людных дорог. И не только в провинции Гуаяс, но и в соседних районах — в Лос-Риос, в южной части Манаби.

На самых важных праздниках, таких, как праздник святой Анны Самборондонской, святого Лоренсо Винсесского и другие, музыканты были особенно частыми гостями.

За год перед тем, как умер Рамон Пьедраита, на святой неделе они впервые побывали в Гуаякиле, где давали свои маленькие концерты у церкви Ла Виктория. Им там очень понравилось, и они собирались вернуться туда на будущий год.

Выступление оркестра явилось довольно значительным событием. Объявления, написанные по их заказу и опубликованные в гуаякильских газетах, приглашали «верующих, туристов и вообще всю публику почтить своим присутствием праздничный концерт». Рядом с сообщениями о петушиных боях, каруселях, цирковых представлениях, беге в мешках появились строчки, восхвалявшие выступление «знаменитой капеллы заслуженных музыкантов под управлением известного дирижера Насарио Монкада Веры, в обширный репертуар которой входят лучшие национальные и иностранные произведения».

Действительно, их репертуар был очень обширным.

Не было такой народной песенки, которую не исполнял бы оркестр, — от старой «Самоубийцы» до «Разлуки», включая «Капли полынной настойки», «Сердце и уста», «Зеленые глаза», «Бокал слез», «Далекую женщину» и так далее.

Что касается вальсов, то излюбленными в его репертуаре были «Безумная от любви», «Над волнами», «Страдать, еще страдать», «Обожание» и тому подобное.

В списке пьес значились всего два танго — «Хулиан» и «Циркачка», и то братья Аланкай ухитрились так изменить их ритм, что под них можно было танцевать самые быстрые и веселые народные танцы, прежним осталось лишь название.

Музыканты исполняли также и «санхуаны», народные песенки, происходившие из районов Анд. Особенно популярной была одна, которая начиналась такими словами:

Чего только не было в их репертуаре: самбы, румбы, маринеро, чилены, болеро, но все эти мелодии в большей или меньшей степени постигала участь танго.

Для ночных серенад музыканты выбирали старые песни, из тех, что уходят корнями в древний фольклор, из тех, что в прошлом веке были занесены с Кубы или Юкатана, где в далекую колониальную эпоху они зажигали любовный огонь в креольской крови прабабок…

Для сопровождения погребальных церемоний на похоронах богатых монтувио служила разновидность грустного пасодобля, в который включались искажающие ритм куски санхуан, бамбуко и даже арагонской хоты…

Когда «выносили святого» во время торжественной мессы на деревенских праздниках, оркестр играл бразильский матчиш, который братья Аланкай разучили в казарме и потом показали своим приятелям.

У них был также матчиш для церемонии явления ангела во время пасхальной службы. Ангела всегда изображала самая красивая девочка деревни; на перевитой лентами веревке ее спускали из верхнего окна колокольни на паперть… Вкрадчивые звуки музыки возвещали трепещущим прихожанам, что бог, несмотря на все их сомнения, жив и стал еще более сильным после распятия и погребения… Появлявшиеся вслед за этим ракеты и разноцветные голубки — щедрые дары обращенных в католичество индейцев — выражали восторг всех присутствующих… И вновь звучал бразильский матчиш…

Помимо всего прочего, оркестр знал государственный гимн Эквадора и очень быстрый марш в ритме польки, в который неожиданно врывались воинственные звуки.

Насарио Монкада Вера называл этот марш военным и говорил, что это была последняя мелодия, которая прозвучала в рядах повстанцев, когда они были разбиты при Ягуачи…

В своих путешествиях оркестр пользовался самыми различными дорогами и всеми видами транспорта.

Иногда музыканты плыли по реке на барке или пароходе, во втором классе, на куче мешков какао или вместе со скотом, который везли на бойню; иногда на легких лодках, связанных друг с другом; иногда на индейских каноэ, управляемых то шестом, то веслами; иногда на огромных плотах, которые скользили вниз по реке и везли фрукты из отдаленных уголков к городским рынкам.

В приморских районах их подвозили на рыбачьих судах. Однажды музыкантов взяли на парусник — это было, когда их пригласили на праздник в Санта-Росу.

Но чаще всего они шли пешком по шоссейным и проселочным дорогам, по тропинкам через поля, а иногда сами прокладывали путь по горным кручам.

Когда шел дождь или наступала ночь, они искали какое-нибудь убежище: развесистое дерево, навес, заброшенную хижину, из тех, что служат укрытием крестьянам во время уборки риса или дровосекам во время рубки леса.

Но это случалось редко: почти всегда Насарио Монкада Вера вел их по такому пути, что на ночь можно было устроиться в какой-нибудь деревне, или имении, или просто в первом попавшемся доме, где с них не брали денег.

Однажды вечером, когда они остановились в одной из деревень, умер Рамон Пьедраита.