Вдруг человек, которого все зовут Рыжий, кричит в нашу сторону, мне и Джо:

— Эй, вы, арабчата, а ну-ка помогите!

Мы бросились к нему сломя голову.

— Да, сэр! — сказал я.

Рыжий был небольшого роста, но с широченными плечами и огромнейшими руками. Из-за этого да еще из-за своих рыжих волос, которые стояли у него на голове, как копна, он и не казался маленьким. В общем в наших глазах он выглядел настоящим гигантом.

Он дал мне и Джо в руки веревку. Она была привязана к какому-то брезенту, который валялся на земле.

Рыжий сказал, что это будет легче легкого. Ребята станут поднимать шест и укрепят его где надо, а наша задача — тянуть веревку, чтобы как следует натянуть брезент.

— Понятно, сэр, — сказал Джо.

Все мы были заняты своим делом, когда на горизонте появился Стэффорд.

— Сейчас бежать нельзя, — сказал я.

— Пусть пока подойдет поближе, — сказал Джо. — Мы же обещали Рыжему, что поможем. А уговор дороже денег.

— Знаешь что, — сказал я, — давай пообещаем, что пойдем с ним в школу, как только натянут брезент. А сами убежим.

— Порядок, — сказал Джо.

Стэффорд был крупным мужчиной — строгий костюм, лицо цвета бифштекса с кровью — и похож больше не на учителя, а на адвоката. Он подошел к нам и говорит:

— Ну-ка, сорванцы, живо за мной!

— Мы обещали помочь Рыжему, — отвечает Джо. — Вот поставим эту палатку и пойдем с вами.

Мы тянули веревку что было силы, спотыкались и падали. Остальные тоже работали на совесть, а Рыжий все выкрикивал свои команды, пока наконец все было сделано, как надо.

Мы не стали дожидаться, что скажет нам Рыжий, может, пригласит нас к обеденному столу, а может, еще что-нибудь предложит. Джо моментально сиганул в одну сторону, я — в другую, Стэффорд бросился догонять меня. Я слышал, как захохотали циркачи и Рыжий заорал:

— Жми, парень! Не бойся, он тебя не догонит. Кишка тонка. Помотай его хорошенько. Ему это полезно.

Я ощущал дыхание Стэффорда у себя за спиной. Он был страшно зол и вовсю ругался.

Но я все равно улизнул от него и сидел в укрытии до тех пор, пока не убедился, что он укатил на своем «форде». Тогда я вернулся к цирковому балагану и нашел там Джо.

— Да, на этот раз мы влипли, — сказал он.

— Теперь-то уж, наверное, в исправилку пошлют.

— Нет. Врежут тридцать — и все. Ну и наоремся же мы. Тридцать — это уже прилично. Он ведь не слабак какой-нибудь, пусть ему и все шестьдесят три.

— Тридцать? Бр-р-р-р. Похоже, что я разревусь.

— И я тоже, наверно, — говорит Джо. — Сначала кажется, что и десяти не выдержишь, заревешь. Потом держишься до одиннадцати, до двенадцати, и все думаешь: еще один — и готово. Но все-таки мы с тобой еще ни разу не ревели. А вот когда тридцать, то кто его знает.

— Ладно, — говорю, — ждать недолго, до завтра.

Рыжий дал нам еще поработать, а потом усадил рядом с собой за стол, и мы поели бифштекс с бобами. Ну и здорово было! Мы поболтали с акробатами — они были испанцами — и с наездниками — это была семья итальянцев. Нам позволили бесплатно посмотреть оба представления, дневное и вечернее, потом мы помогали разбирать и складывать реквизит, проводили цирк до поезда и только после этого разошлись по домам. Я уснул поздно ночью, так что утром, когда пора было идти в школу, мне хотелось только одного — спать.

Нас уже ждали. Мисс Флибети не позволила нам даже посидеть на перекличке, а велела идти в директорский кабинет. Там был старина Доусон и с ним Стэффорд, еще злее вчерашнего.

Я сразу решил, что теперь нас наверняка пошлют в исправительную.

— Ну вот, явились, — сказал мистер Доусон Стэффорду. — Можете их забирать, если хотите.

Ясно было, что разговор у них начался до нашего прихода и что согласия у них не вышло. Похоже было, что старина Доусон раздражен, а Стэффорд, похоже, на него злился.

— В этой школе, — сказал старина Доусон, — наказаниями занимаюсь я. Я и никто другой. Но не в моих силах помешать вам перевести их в исправительную школу.

Стэффорд ничего не ответил. Он просто повернулся и вышел.

— Ну, мальчики, — сказал старина Доусон, — рассказывайте, как все было.

— Мы вместе с ними обедали! — сказал Джо.

— Так-так, а какой это у нас проступок-то по счету? Шестнадцатый или уже семнадцатый?

— Да что вы! — возразил Джо. — Откуда семнадцатый? Только одиннадцатый или двенадцатый.

— Хорошо, пусть будет так. Но одно я знаю твердо: на этот раз вам положены все тридцать.

— А по-моему, — говорит Джо, — не на этот раз, а на следующий.

— Ну нет, хотя мы и сбились со счета, но я твердо знаю, что именно в этот раз полагается тридцать. Кто пойдет первым?

Я выступил вперед.

— Хорошо, Арам. Держись покрепче за стул, соберись с духом и старайся не слишком кричать.

— Хорошо, сэр. Буду стараться. Только тридцать — ведь это тридцать!

Но странное дело. Я получил положенное число ударов и выл, как положено, а все-таки звук был не тот. Можно даже сказать, что на сей раз я был сдержаннее, чем когда-либо, потому что это была самая легкая порка из всех, которые я получал. Я досчитал ровно до тридцати, но мне не было больно, и потому я не плакал.

С Джо было то же самое. Потом мы постояли, пока мистер Доусон разрешит нам идти.

— Весьма благодарен вам, мальчики, — сказал старина Доусон, — за то, что на этот раз вы пpeкpaснo справились со своими криками. Я не хочу, чтобы люди думали, будто вас здесь убивают.

Нам тоже захотелось поблагодарить его за то, что порка на сей раз была такой легкой, но мы не могли найти для этого подходящих слов. Но все-таки, думаю, ему было ясно, что творится у нас на душе, потому что, отпуская нас, он как-то особенно улыбнулся.

Мы возвращались в класс, гордые и счастливые, потому что знали, что теперь все будет в порядке. До сентября, пока в городе не откроется ярмарка.

Трое пловцов и образованный бакалейщик

Большую часть года канавы были сухими, но весной вода в них бурлила и клокотала. Едва растаивал снег на Сьерра-Неваде, рвы наполнялись гомоном и бог весть откуда прибывали сюда лягушки, черепахи, водяные змеи и рыбы. Весной вода торопилась, а вместе с ней и сердце, но по мере того, как цвет полей менялся от зеленого к желтому, соцветия сменялись плодами, а солнечное тепло — дерзкой жарой, реки текли медленнее и сердце наполнялось ленью.

Обычно мальчики в одиночку или группами стояли на берегу и подолгу смотрели на воду, а потом кто-нибудь, соблазнившись, скидывал одежду, бросался с разбега в воду, задыхаясь выныривал и переплывал на другой берег. Если мальчишка бывал не один, то остальные вскоре следовали его примеру, чтобы не возвращаться домой посрамленными. Вода не просто была холодная, а слишком занятая, что ли, не до мальчишек ей было. Весенняя вода вела себя крайне недружелюбно.

Однажды в апреле я отправился к Томсонову рву с моим двоюродным братом и его дружком Джо Беттенкуртом, португальцем, который больше всего на свете любил свободу и свежий воздух. На занятиях в классе он делался туповатым, неловким. Но как только он оказывался вне школы, он становился весьма добродушным, искренним и хорошим товарищем. Джо не был остолопом, просто он не желал получать образование.

Стояло яркое солнечное утро. У нас было по два бутерброда с копченой колбасой и десять центов на троих. Мы решили отправиться ко рву с таким расчетом, чтобы добраться туда к полудню, когда станет потеплее. Шли мы вдоль железной дороги, ведущей к Кальве, по прямому шоссе на Малагу, а потом восточнее, через виноградники.

Говоря о Томсоновом рве, мы имели в виду определенное место. Оно находилось на пересечении проселочных дорог с деревянным мостом и шлагбаумом. Южнее моста находилась заводь. С западной стороны было огороженное пастбище, где пощипывали траву коровы и лошади, на востоке проходила проселочная дорога. Дорога и канава много миль тянулись вместе. Вода текла на юг, следующий мост находился в двух милях. В летнее время удовольствие не считалось полным, пока не спустишься по течению до другого моста, а там выйдешь на берег, отдохнешь немножко на травке и потом поплывешь обратно против течения. Это была отличная тренировка.