— Давайте посмотрим, как эта штука работает, — сказал им Иш. С этими словами он натянул тетиву и выстрелил. Неоперенная стрела кувыркалась в полете, но пустил ее Иш по высокой траектории, и, прежде чем упасть на землю, случайно воткнуться в нее и задрожать свободным концом в воздухе, пролетела стрела целых пятьдесят футов. И тут же понял Иш, что не пропали даром труды рук его. Дети не видели ничего подобного и потому, широко раскрыв глаза от изумления, застыли на мгновение в неподвижности, а потом с криками все разом пустились бегом за стрелой и притащили ее обратно. И Иш снова и снова натягивал тетиву лука и пускал для них стрелу. И наконец раздалась неизбежная просьба, которую так ждал Иш.

— Дай и мне попробовать, папа, — сказал Уолт. Первая стрела Уолта закрутилась, завиляла в воздухе и всего на двадцать футов улетела, но Уолт был счастлив. Потом Джози дали попробовать, а за Джози — Вестону. И еще не наступило время ужина, как каждый ребенок Племени уже вырезал свой собственный лук. Все получилось гораздо лучше, чем в самых смелых мечтах мог представить Иш. А через неделю, казалось, небо почернело вокруг домов от туч выпускаемых неумелыми детскими руками стрел. Мамочки начали серьезно переживать за глаза своих чад, и двое малышей, получив стрелы в различные мягкие части, уже прибегали зареванные домой. Но так как стрелы были тупыми и луки слабыми, большой беды не вышло. Но все равно игра требовала правил, и они не заставили себя ждать: «Ты не должен стрелять в другого, кем бы он ни был. Ты не должен стрелять вблизи домов». А еще возник и стал развиваться элемент соревнования. Зная, как это делают старшие братья, которым уже разрешалось стрелять из ружей, малыши, соревнуясь друг с другом, начали усердно стрелять по мишеням. Не просто стреляли, но, желая добиться лучших результатов, постоянно экспериментировали с различными типами и длинами луков. Когда Джози пожаловалась, что Уолт все время выигрывает у нее, Иш осторожно посоветовал приделать к концу стрелы перья перепелки. Джози послушалась, и, когда посрамила Уолта, тут же на всех стрелах появилось оперение. И стали дальше лететь и точнее попадать в цель стрелы. Даже старшие мальчики проявили интерес к несерьезным забавам мелюзги, и, хотя всем им позволяли стрелять из ружей, у некоторых тоже появились самодельные луки. Но все же лук и стрелы в основном стали забавой малышей, которым по малости лет строго запрещалось даже близко подходить к огнестрельному оружию. Иш рассчитал все точно. Ранние дожди омыли землю, и зазеленела земля первыми, нежными ростками травы. А по вечерам уходило солнце за холмы в южной части моста Золотые Ворота. А двенадцатилетние Уолт и Вестон секретничали, — видно, замышляли тайный мальчишеский план. И, наверное, поэтому целыми днями возились с усовершенствованием своих луков и стрел, а потом пропадали где-то до самой темноты. И наступил такой день, когда услышал Иш топот детских ног, стремительно взлетающих по ступеням крыльца. А через мгновение грохнула входная дверь и ворвались в гостиную Уолт и Вестон.

— Смотри, папа! — кричал Уолт и в победно вздернутой вверх руке показывал Ишу трогательно-жалкое тельце мертвого кролика, насквозь проткнутого деревянной стрелой без наконечника. — Смотри! — вопил Уолт. — Я спрятался за кустом, подождал, пока он подпрыгнет поближе, и прострелил его прямо насквозь. А Иш смотрел и чувствовал жалость к этому несчастному, обмякшему тельцу, хотя знал, что видит перед собой вещественный символ собственного триумфа. «Как это плохо, — думал тогда он, — что даже в процессе созидания мы не можем обойтись без смерти».

— Здорово! — сказал он. — Просто здорово, Уолт. Это был превосходный выстрел!

11

Шли дни, и все ближе и ближе к самой южной точке садилось солнце. Совсем близко подошло оно к своей поворотной точке. И продолжала держаться ясная, тихая погода. А однажды — настолько внезапно это получилось, что можно было, наверное, указать точное время, — все ребятишки разом устали от луков и стрел, забросили надоевшую забаву и с неменьшим энтузиазмом переключились на что-то новое. Иш совсем не переживал. Он теперь знал, как это бывает с детьми, и они обязательно вспомнят о своей прежней игре и вернутся к ней, вполне возможно, что через год, в это самое время. Ремесло изготовления луков и искусство пускания стрел не будет забыто. Может быть, двадцать лет, может быть, и все сто лет останутся лук и стрелы лишь детской забавой. И когда иссякнут оружейные припасы, все равно рядом с человеком будет эта, на первый взгляд, игрушка. Нет, не игрушка, мощнейшее оружие, каким когда-либо обладал первобытный человек, — оружие, которое весьма трудно изобрести неизощренному уму. И если поможет он сберечь это изобретение человеческого разума для будущего, значит, очень многое поможет сберечь. Когда бесполезными станут ружья, его правнукам не придется голыми руками защищаться от разъяренного медведя и умирать от голода, когда рядом будут пастись тучные стада скота. Его правнуки никогда не узнают, что такое цивилизация, но и жалкими человекообразными тоже не станут, а будут ходить расправив плечи, как свободные, гордые люди, и будут сжимать в руке лук. И даже если не станет у них железных ножей, они смогут обрабатывать дерево острыми камнями. А вообще-то он задумал еще один эксперимент, но спешить не стал. Теперь, когда у детей были луки, он мог сделать сверло и научить, как им пользоваться. И когда иссякнут запасы спичек, Племя все равно сможет разводить огонь. Шли недели, и как с детьми случилось, так и Иш остыл, подрастерял слегка былой энтузиазм. Все реже вспоминал он о триумфальном изобретении лука, о том, как ненавязчиво научил детей радоваться этой игрушечной забаве. Все чаще в мыслях своих возвращался он к бедам и страданиям, что принес Племени этот год. Ушел из жизни Джои, и никогда и ничем уже не восполнить горькую утрату. И еще исчезла беззаботная невинность этого мира, когда они вчетвером написали на белой бумаге одно короткое слово. И еще покинула его великая вера в будущее, когда понял он, что должен оставить попытки возрождения погибшей цивилизации. А солнце уже совсем рядом к своей самой южной точке подобралось, и, пожалуй, не больше двух дней осталось до того момента, когда повернет оно вспять. И все готовились к празднику, на котором новое число выбьют на гладком камне и дадут прошедшему году имя. Готовились к самому большому празднику, который как бы объединял Рождество и Новый год старых времен и еще включал в себя то новое, что дали ему ныне живущие. Многое изменилось, когда пришел Новый Мир на смену старому, потому странно было ожидать, что праздников это не коснется. Обитатели Сан-Лупо помнили, что такое День Благодарения, и отмечали его богатым, праздничным ужином. Но Четвертое июля и прочие патриотические празднества былых времен начисто исчезли из их жизни. Старина Джордж, известный своей истовой приверженностью к традициям старины, да к тому же верный член профсоюза, всякий раз бросал любую работу и надевал свой лучший костюм, когда, по его подсчетам, наступал День труда. Но никто больше не присоединялся к Джорджу отметить этот светлый праздник. Довольно забавно, а может, так и должно было случиться, но память о народных праздниках сохранилась несравненно лучше, чем об установленных уже несуществующим законодательством. Дети с великой радостью продолжали праздновать Первое апреля и Хэллоуин, причем в точности соблюдая все традиционные формы, так как знания эти перешли к ним по наследству от их пап и мам. А через шесть недель после зимнего солнцестояния они говорили о Дне бурундука и о том, сможет ли бурундучок увидеть свою тень. Дело в том, что не водились в здешних краях сурки, вот почему и были они заменены бурундучками. Но все равно ни в какое сравнение не могли идти старые праздники с великолепием их нового торжества, когда выбивалось на камне новое число и назывался год. И порой слышал Иш, как обсуждают дети предстоящее и строят догадки, какое имя будет дано году. Самые маленькие говорили, что будет называться год — Годом Лука и Стрелы. А те, кто постарше и лучше весь год представить могли, спорили, что обязательно назовут год — Годом Путешествия. А были и те, кто другое вспоминал, и сразу становились они тихими, и смущение появлялось на их лицах; и Иш понимал тогда, что думают они о Чарли, и о тех смертях, что случились после его смерти. А вот Иш думал сначала о Джои, а потом о всех тех переменах, что произошли в нем самом в течение этого года. А однажды вечером увидели они, что солнце в то же самое место, что и вчера, село или даже слегка, едва заметно, к северу склонилось. И тогда сказали взрослые, к великой радости детей, что завтра будет долгожданный день. И когда наступил конец двадцать второго года, собрались они на скалах, и Иш молотком и зубилом выбил на камне число «22», чуть пониже числа «21». Сегодня все здесь собрались, потому что день выдался ясным и для этого времени года теплым. Матери даже самых маленьких принесли на руках. И когда закончил Иш работу, все, кто говорить умел, пожелали друг другу счастливого Нового года, как делали это люди в Старые Времена и как продолжали делать сейчас. А когда, следуя выработанному за долгие годы строгому ритуалу, спросил Иш, как им следует назвать год, ответом ему неожиданная тишина стала. Но наконец молчание Эзра нарушил — старый друг и помощник, знающий, что нужно людям.