Как только в закрытую школу его поместили,

Он в третьем-четвертом семестре смертельно устал.

Учебою мысли его заморожены были,

Как будто бы мальчик на Северный полюс попал.

Но сейчас Персиваль Артур Фитцрой, наоборот, находился на юге, он с энтузиазмом аплодировал южной жизни и южным песням:

— Брависсимо! Еще!

— Мальчик немного отбился от рук, — комментировал Траверс, возвращаясь в розовую гостиную (совершенно невероятную комнату, которую мы еще опишем). — Он пропускает летний семестр и воображает, что всегда можно избежать того, чего не хочешь. Он постоянно только и думает, как бы пропустить, избежать, удрать…

— Мы все были такими, — мягко заметила с балкона девушка.

Именно она, Джой Траверс, была вторым человеком, наслаждавшимся этой новой жизнью. Она, которой казалось, что будущее не сулит ей ничего хорошего, внезапно обнаружила, что уехать из Лондона на юг означает: вырваться из темного и душного тоннеля к свету!

Прочтя запоздалое письмо от Джеффри Форда (она торопливо пробежала его на платформе вокзала «Виктория», перед тем как они заняли свои места в поезде), Джой ощутила то же, что человек, приговоренный к смерти пыткой: после первых же мгновений пытки он начинает смеяться, что бы ни делали с ним его мучители. Наступает шок, измученные нервы не выдерживают напряжения.

Слишком поздно… Ничего уже не поделаешь… невозможно ничего объяснить Джеффри… Невозможно ничего объяснить или даже просто показать это письмо человеку, который (какая насмешка!) стал ее мужем!

Она слишком устала психологически. Она и сама не отдавала себе отчета в том, сколько силы вложила она в немой вопль, обращенный к отсутствовавшему Джеффри: «Забери меня отсюда!» — чего все это ей стоило. Может быть, в тот момент в ней сломалось что-то, чего уже не вернуть?

Так или иначе, но в первый момент Джой даже не подумала: «А почему, собственно, „слишком поздно“? Ведь доктор Локк говорил, что брак можно расторгнуть или аннулировать». Она обреченно думала о том, что все испорчено. Почему Джеффри не мог сделать это раньше? А теперь все, все уже испорчено, и ничего уже не вернешь!

В этом свадебном путешествии новобрачная почти не имела случая остаться наедине с собой и предаться грустным размышлениям. Как только все они — включая Мери и Роя — переплыли Ла-Манш, Персиваль Артур, который после напряженного, полного событий утра, не имея возможности отдохнуть, постепенно делался все более бледным, молчаливым и отсутствующим, отрывисто сказал:

— Дядя Рекс! Я надеюсь, что я не умру?

— Боже мой, старина, ты так плохо себя чувствуешь?

— Ужасно.

В голубом экспрессе мальчика окончательно укачало, и он, почти без сознания, почти всю дорогу лежал, уткнувшись в колени Джой. Заботы о нем спасли Джой от раздумий о себе бессонной ночью. Снова утро. Умывание в жутком умывальном отсеке. Завтрак в вагоне-ресторане с ожившим Персивалем Артуром и его дядей Рексом, чье лицо после бритья в поезде было изрезано шрамами, а на подбородке красовались два комочка ваты. Прибытие в Канн.

Сначала — регистрация багажа. Неожиданно французские таможенники проявили к багажу новобрачных интерес, не притуплённый долгими годами службы. Один из представителей этой привлекательной породы мужчин с особенной улыбкой спросил Джой, не хочет ли она о чем-либо заявить. Нет? Тогда не откроет ли мадам этот чемодан? Чемодан был открыт, и в нем обнаружились умопомрачительные шелковые розовые лепестки приданого мадам. Ах! Пронзительный взгляд темных глаз. Достаточно, всего хорошего.

Потом они ехали в автомобиле; справа голубело Средиземное море, а слева на фоне приморских Альп в субтропической листве утопали игрушечные виллы.

Наконец автомобиль затормозил у двух белых вилл, обсаженных акацией. У изящных кованых железных ворот рос эвкалипт. По фасаду шли буквы: «Вилла для новобрачных».

— Ха! — вскричал Персиваль Артур. — Подходяще!

Джой нравилось, что эта вилла была совершенно не похожа ни на квартиру Джеффри, ни на жилище его матери, ни на дом на Харли-стрит; вообще ни на что была не похожа!.. «Она не будет мне ничего напоминать… Никакую „берлогу мужчины“… я бы не вынесла этого… Как замечательно, что она просто пародия на дом», — думала Джой.

Такой вердикт весьма обидел бы двух мисс Симпетт: они так старались сохранить эту виллу по соседству со своей (потеряв даже в деньгах) для англичан, которых они с викторианской выспренностью именовали «счастливой парой».

Обе мисс Симпетт готовились к встрече новых обитателей «Монплезира». Когда они в полном составе, — мужчина, девушка, мальчик, большая собака и очень английская служанка — двинулись к ступенькам, две леди выступили вперед, торжественно приветствуя их словами «добро пожаловать». С первого взгляда на них становилось понятным, отчего их эксцентричное идиотское целомудрие требовало, чтобы врач непременно был женат. Да, от них и следовало ожидать излишней щепетильности и суетливости средневикторианской эпохи. Двадцатый век, со всем тем новым, что привнес он в жизнь и искусство, — с футуризмом, радио, войной, ночными клубами, аэропланами, кинематографом и обязательной косметикой, — двадцатый век прошел мимо них, совершенно их не затронув. Дело не в том, что они просто состарились, — они даже не повзрослели. Джой тотчас поняла, что ни одна из этих престарелых богатых наследниц (одна — устрашающе худая, другая — болезненно полная) не обладала несокрушимой жизнестойкостью миссис Траверс. Даже выглядели они не как взрослые леди, а как поблекшая фотография вступающих в свет юных девиц шестидесятых годов прошлого века. На них были девичьи платьица по моде давно прошедших дней, с маленькими кружевными воротничками и манжетиками, поясками на талии и длинными широкими юбками — именно так, по их мнению, должно было одеваться незамужним леди. Они даже носили корсеты!