За два года внутренние ритмы Сары настроились скорее на незаметное, но постоянное движение солнца, чем на вверенную точность часов. Она стала просыпаться с первыми проблесками зари и начинала зевать, как только ей становилось трудно различать буквы.

Когда в понедельник утром Сара спустилась на кухню, там, несмотря на ранний час, все уже были в сборе. Майкл бросал замороженные вафли в тостер, а Якоб мешал яичницу. Мак сидел за столом за чашкой кофе, подсчитывая что-то на калькуляторе, и быстро записывал цифры на листок.

– Вам яичницу или яйца вкрутую? – спросил у Сары Якоб, когда увидел ее в дверях.

– Лучше яичницу, – ответила она, заглядывая ему через плечо, – но мне казалось, что кухня – это моя обязанность.

– Не беспокойтесь. Обед и ужин в вашем распоряжении. Хватайте тарелки, время завтракать.

– Доброе утро, – сказал Мак. Он оторвался от своей работы и улыбнулся ей, отчего у Сары заколотилось сердце. – Спасибо за брюки. Я уж и сам подумывал привести их в порядок.

– Рада помочь, – сказала Сара. Она подошла к буфету и достала четыре тарелки. – Я думаю, трех пар джинсов будет достаточно, так как кому-то все равно придется их перешивать, когда снимут гипс.

В ее словах прозвучало: «И этим кем-то буду не я». Она не хотела, конечно, чтобы так получилось, но по быстрому взгляду Мака догадалась, что он все понял. Взволнованная, она поставила тарелки на стойку, и Якоб с важным видом стал раскладывать яичницу. Майкл добавил к ней вафли и поставил тарелки на стол. Сара вытащила из ящика ножи и вилки, взяла молоко в холодильнике и достала себе кофейную чашку. Все сели за стол и заговорили, как показалось Саре, более оживленно, чем обычно. Мак продолжал писать даже за столом. И при этом ни разу не посмотрел в ее сторону.

– Все, – сказал он наконец, подвигая бумаги к Якобу. – Когда купишь все, что нужно, сделай несколько звонков вот в таком порядке. В полдень тебя сменит Майкл.

Якоб кивнул, затем выскочил из-за стола и, сложив листки, засунул их в задний карман джинсов. Он взял тарелку и все еще полный стакан молока и направился к двери, отхлебывая на ходу. Вскоре пустой стакан и тарелка очутились на стойке, а Якоб, с шумом распахнув сетчатую дверь, ринулся к автозаправке.

– Кур покормили? – поинтересовался Мак у Майкла, продолжая составлять список утренних дел.

– Та крупная серая курица свила себе гнездо на сиденье трактора. И сегодня утром я там нашел три яйца.

– Они там все гнездиться будут, если я не поменяю шину. И лучше заняться этим сегодня.

– Может, мне вернуть теленка в стадо? Ветеринар сказал, что он поправился.

– Я сам, – Мак взял свои костыли, – а то я с ума сойду, если не выберусь из дома хотя бы ненадолго. Оседлайте мне Джастис, и встретимся через минуту у конюшни.

– Мак, вы действительно думаете, что вам...

– Вы умеете ездить верхом? – прервал он Сару.

– Да. Я давно не сидела в седле, но думаю, что смогу.

– Эй, Майкл! – крикнул он мальчику, уже несущемуся во двор. – Оседлай и Патчиз тоже. – Затем обратился к Саре: – Надень сапоги. Сапоги Майкла будут в самый раз. Я хочу показать тебе ранчо. И не забудь про шляпу.

– А как же посуда...

– Она никуда не денется, поверь. Ну давай, решайся.

Сара никогда в жизни не оставляла в раковине грязную посуду. Это ведь неправильно. По правилам кухня должна быть в полном порядке после каждого приема пищи.

– Но...

Однако Мак даже не расслышал ее последней слабой попытки выразить свой протест. Он схватил с холодильника шляпу и, надвинув ее поглубже, последовал за Майклом в конюшню. А Сара, раздираемая сомнениями, осталась посреди кухни. На столе – пластиковая бутылка с сиропом, вся в липких коричневых пятнах, рядом – масло, которое через минуту растает. Тостер все еще на стойке, и вокруг рассыпаны крошки. На плите – сковородка с кружевным ободком от яичного белка... Негромкое конское ржание оживило Сару. Она швырнула масло в холодильник, сироп – в буфет и быстро смахнула крошки со стола. Бросив коврик в душевую кабину и плюнув на все остальное, Сара побежала наверх сменить свои теннисные туфли на сапоги на каблуках, чтобы нога не теряла стремени. Она натянула бейсболку на голову, протащила волосы через прорезь кепки и побежала вниз по лестнице и дальше на улицу, на ходу надевая куртку и застегивая молнию, так как утро было довольно холодным. Прислонясь к шее лошади, поскольку костыли валялись тут же на земле, Мак надевал уздечку тому самому мерину, на котором Сара увидела его впервые. Майкл покрывал одеялом спину гнедой кобылы.

– Эй! Дай я сама это сделаю, – сказала Сара, торопливо направляясь к Майклу, – ты лучше помоги отцу. – Она положила седло на спину лошади, и ее пальцы сами собой стали вспоминать все те действия, которые за этим следуют. Она почти ощущала на своих руках большие руки отца, уверенно направляющие ее, помогающие подтягивать подпругу и укорачивать стремя по росту. Сара полностью отдалась работе, забыв о грязной посуде в раковине, крошках на стойке. Она гладила потертое, лоснящееся седло и жесткую черно-белую гриву с одинаковой нежностью – это напоминало ей о том, как она просыпалась по утрам в то далекое лето: и запахи были те же – запахи росы, соломы, пыли и лошади; и звуки были те же – скрип кожи, шлепанье копыт беспокойных животных, перебирающих ногами и подергивающих крепкими мускулами. И желание было то же: взлететь в седло, натянуть поводья и поскакать...

От резкого ругательства Сара очнулась. Она подняла глаза и увидела страх на лице Мака. Ухватившись за луку седла, он озадаченно смотрел на стремя.

– Черт, – выругался он снова, а Майкл смотрел на него широко раскрытыми глазами, оба были расстроены тем, что Маку не сесть в седло. Во-первых, просто невозможно перенести всю тяжесть тела на больную ногу, а во-вторых, из-за гипса нога распухла так, что не влезала в стремя.

– Почему бы нам просто не поехать на твоем грузовике? – предложила Сара, отходя от маленькой лошадки.

Однако Мак об этом и слышать не желал:

– Невозможно почувствовать землю, сидя в грузовике.

– Но...