— А вот об этом нам скажете вы, — Меняйленко говорил серьезно, и его навыкате глаза смотрели пристально — как глаза врача, озабоченного здоровьем пациента. — Вы же с ним беседовали. Как вы сами думаете, он за вами ухаживал или его интересовало что-то другое?

Ольга обреченно вздохнула. Ей не хотелось касаться наболевшей темы, но делать было нечего.

— Что-то другое. Вернее, кто-то другой. Мой... хм... приятель. Я о нем уже говорила — ну тот, что нас познакомил. По словам Заславского, он исчез и Заславский думал, что я знаю, где он, а я, как раз, наоборот, ничего не знаю, и думала, что он знает...

Фраза получилась неуклюжей — как цитата из глупой комедии или водевиля, но ни Аристарх, ни Меняйленко не позволили себе улыбнуться.

— А он... Этот... ваш знакомый — чем он занимался? — взгляд Меняйленко сделался колючим, как спина дикобраза. — Помнится, вы говорили о человеке, с которым расстались незадолго до отъезда в Усольцево. Это он?

Ольга поникла головой.

— Угу. Только я так и не выяснила точно, кем он работал. по-моему, программистом — вечно сидел за своим компьютером...

— Послушайте, — сказал Аристарх, поднимая руку, чтобы привлечь к себе внимание, — все это какое-то нагромождение фактов, бесформенный клубок — ничего больше. Если уж за всем этим что- то кроется, то не одно дело, а минимум, два или три.

— Ну и отлично. Разве мы собрались здесь не для того, чтобы все прояснить? — Меняйленко позволил себе улыбнуться. — Ведь картину, как хотите, а надо искать. Это для меня дело чести, а потому я не стану сбрасывать со счетов любые версии, какими бредовыми они бы поначалу ни казались. Правда, я до сих пор еще не позвонил в клуб. Поскольку самые простые соображения часто оказываются единственно верными, существует доля вероятности, что рабочие куда-нибудь засунули эту картину, а потом про нее и забыли. Ничего, вспомнят, — добавил он, и его вечно меняющиеся глаза приобрели жесткое выражение.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вернувшись к себе в номер и приняв душ, Ольга открыла встроенный стенной шкафчик с зеркалом и тщательно осмотрела лицо.

«Так и есть, — подумала она, — синяк. Не то чтобы очень большой, но и не маленький. Сомнительно, чтобы меня кто-нибудь бил: сейчас если уж бьют — синяками не отделаешься. Это следствие удара машины о липу. Господь меня хранил. Дай-то Бог, чтобы и шоферу Вове повезло».

Ольга с благодарностью вспомнила своего лихого водителя, который потребовал, чтобы она пристегнула ремень безопасности. Что стало бы с ней, если бы она, как это прежде бывало, не послушалась и пренебрегла этим элементарным средством безопасности? Точно хорошего ничего бы не было, как пить дать.

— Лежала бы сейчас под липой с переломанной шеей и с расквашенной до неузнаваемости рожей, а родителям в Москву ушла бы телеграмма — мол, так и так, ваша дочь Ольга Туманцева приказала долго жить, — сообщила она своему отражению в зеркале и подмигнула левым глазам — тем самым, с расплывшимся синяком.

Чтобы не думать о плохом, Ольга самым тщательным образом занялась макияжем — синяк необходимо было любой ценой скрыть.

Через четверть часа кровоподтек благополучно исчез под слоем крем-пудры. При этом, правда, внешность Ольги приобрела некоторую вульгарность — пришлось в соответствии с общим тоном чуть больше, чем следовало, добавить краски на веки, румян на щеки и расписать рот темно-алой вечерней помадой.

— Вот сейчас физиономия у меня что надо. Как говорится, в самый девке раз, — удовлетворенно хмыкнула она, нанося на лицо завершающие штрихи с пылом индейца, готовящегося выйти на тропу войны. — Можно и к Сенечке на площадь перед театром выйти — никто не скажет, что моя боевая раскраска не соответствует принятому там стилю.

С отвращением бросив в помойное ведро драные колготки, Ольга натянула теплые, цвета топленого молока твидовые брюки и коричневый шерстяной свитер. Теперь она снова была почти в форме. Может быть, придется провести в Первозванске еще день. Ситуация, в которую она попала, изобиловала таким количеством загадок, что разобраться в них стало для нее делом журналистской чести. Точно так же, как для Меняйленко стало делом чести отыскать пропавшую картину. Ольга порадовалась, что их интересы совпали. Без его содействия предпринимать расследование в незнакомом городе было бы бессмысленно.

Неплохо бы еще дозвониться до Арманда Грантыча и рассказать завязку истории, — рассудила она, выглядывая в окно, чтобы убедиться, что «Мерседес» Меняйленко находится на прежнем месте. Потом, однако, она решила, что торопиться со звонками в редакцию не стоит, прежде всего следует выяснить судьбу картины. Если она нашлась, то о детективном сюжете можно позабыть.

Перед тем как выйти из номера, Ольга еще раз тщательно проверила сумочку. Удивительное дело, деньги, которые ей выдали Аристарх и Александр Тимофеевич, по-прежнему лежали в портмоне — за исключением той малости, что она потратила в ларьке, расплачиваясь с Сенечкой за порцию «Колдстрима». На месте оказались и ключи от номера с биркой. Ольга вытряхнула на покрывало кровати содержимое сумочки. Так ей было проще проводить инвентаризацию, и еще раз просмотрела все, вплоть до мелочей. Ничего не пропало.

«Странные разбойники догоняли нас с Вовой. Мчались по подмерзшему, скользкому шоссе, каждую минуту не меньше нашего рискуя налететь на столб и сломать себе шею, — и ничего не взяли, — подумала девушка. — Может быть, они за Вовой гнались, или вообще обознались, а когда увидели наши, так сказать, «хладные тела», пришли к выводу, что мы — совсем не то, что им нужно? Тогда какого же черта они везли меня от места аварии несколько километров, а потом оставили на обочине? Не в больницу же хотели сдать? Воистину, «темна вода во облацех» — сказала Ольга себе напоследок и принялась укладывать вещи в сумочку, не забыв на сей раз паспорт и удостоверение журналиста.

— А вот и я! — сказала Ольга, подходя к диванчику в фойе, где сидели Аристарх с Меняйленко. Прошло полтора часа с тех пор, как она покинула номер Аристарха, и за это время обличье ее друзей претерпело некоторые изменения. Прежде всего, Меняйленко и Собилло надели добротные дорожные костюмы: Александр Тимофеевич синий, а Аристарх — темно-серый, в узенькую полоску. Черные бабочки тоже, по-видимому, легли на дно чемоданов, поскольку на администраторе красовался деловой галстук темно-вишневого цвета, а на его светлости — темно-синий. Но не это было главное — на лицах обоих мужчин запечатлелось выражение, представлявшее собой странную комбинацию уныния и непреклонной решимости.

У Ольги екнуло сердце.

— Не нашли? — выпалила она, не зная хорошенько, какое чувство в этот момент преобладает в ее душе — тревога или торжество охотника, которому сообщили, что зверь обложен и можно выезжать на травлю.

— Нет, — мрачно сказал администратор, не делая ни малейшей попытки подняться с дивана, чтобы уступить женщине место. Неожиданно Ольга увидела то, чего в силу эгоизма молодости не замечала — или не хотела замечать — раньше: Меняйленко был бесконечно утомлен бессонной ночью и обрушившимися на него заботами. Аристарх держался молодцом, но в этом не было его особой заслуги, он был просто моложе Александра Тимофеевича примерно лет на двадцать.

— Картину найти не удалось, — расшифровал односложное замечание администратора Аристарх, будто чувствуя, что Меняйленко не особенно хочется распространяться на эту тему. — Более того, — поднял Собилло на нее свои сапфировые глаза. Их взгляд действовал на Ольгу завораживающе, словно взгляд кобры. — Ваш приятель Вова в бессознательном состоянии доставлен в больницу Первозванска, и теперь находится в палате интенсивной терапии. Сильный ушиб головы и переломы обеих рук. — Заметив, как мгновенно побелело лицо девушки, он столь же быстро добавил: — Не волнуйтесь, угрозы для жизни нет. Оклемается, причем довольно быстро. Просто пока парень не в состоянии говорить.