— Так точно, товарищ генерал! В этой ссылке речь идет о каких-то новых противотанковых снарядах, обнаруженных в последних сражениях против Роммеля.

— Вот-вот. Монтгомери даже упоминает особую маркировку этих снарядов — литеру «А». Мы ведь не первый раз сталкиваемся с тем, что гитлеровское командование перебрасывает на наш фронт вооружение и боеприпасы из Африки. Очередная такая переброска, согласно агентурным данным, а потом — и результатам боев, произошла накануне сражений на Правобережной Украине. После разгрома в Корсунь-Шевченковской операции противником брошено огромное количество вражеской техники и боеприпасов. Отправляйтесь туда и найдите эту самую литеру «А».

И отправился Попов на Второй Украинский фронт. Житомир, Бердичев, Белая Церковь…

Под Фастовом эшелон попал в затор. Оставаться в нем на забитой поездами станции показалось опасно. Пришлось дойти до ближнего села, попроситься на ночлег. Только задремал — послышались хрипы вражеских бомбардировщиков. Началась стрельба. И тут же хата вздрогнула от разрыва бомб.

Наспех одевшись, Попов выскочил во двор и увидел, как в небе, расчерченном лучами прожекторов, «юнкерсы» один за одним заходят на станцию, пикируют и бомбят.

Но вот наладился зенитный огонь. Один из «юнкерсов» задымил и рухнул в лес за селом. Второй, объятый пламенем, с воем упал неподалеку от станции и взорвался. Остальные, спешно набирая высоту, пошвыряли оставшиеся бомбы куда попало и отвернули на запад. За ними погнались наши истребители.

Светало… Попов дошел до станции и обмер: от эшелона, в котором он ехал, остался лишь дымящийся остов. Догорала и сама станция.

Вот ведь не повезло! И как двигаться дальше?

Сзади кто-то хлопнул его по плечу. Попов обернулся: незнакомый капитан, высокий, здоровенный, с тощим вещмешком за плечами…

— Что пригорюнился, лейтенант? — спросил капитан. — Ты откуда сам? Из Москвы? Ну, здорово, земляк! А куда путь держишь? Смотри-ка, и я до Корсунь-Шевченковского… Не дрейфь, артиллерия! Раз такое дело, пошли своим ходом. Авось по дороге что-нибудь подвернется…

Капитан Александров оказался инспектором, специально командированным в артиллерийские части. Веселый, расторопный, он очень понравился Попову. И тот решил: «Путешествовать с ним будет и легче и интереснее. Видно — человек бывалый…»

И пошли они «на своих двоих».

Мартовская грязь, обильно политая холодными весенними дождями, казалось, отнимала все силы. Вязкая глина облепляла сапоги, делала их неподъемными. В ней застревали машины, повозки, упряжки лошадей, тащивших орудия…

Попов было приуныл — сколько же придется двигаться таким вот «первобытным» способом?

Но Александров не терял бодрости духа, упорно топал, ловко выдирая ноги из вязкой слякоти, то и дело подгоняя своего попутчика:

— Вперед, земляк, шире шаг! Наше дело правое! Глядишь — и удача нам выпадет!

— Какая еще удача? — засомневался Попов. — Вон все на дороге буксует! А до следующей станции черт-те сколько…

— Не волнуйся! — засмеялся Александров. — Я один секрет знаю. Только бы до него добраться!

— До секрета? — удивился Попов.

— До него самого…

К вечеру путь им преградила колонна танков, пересекавшая изнурительную трассу.

— Вот он, мой секрет! — обрадовался Александров. — Сейчас до головного добегу, а ты жди.

Вернулся он быстро.

— Все в порядке. Я с ними договорился. Они как раз напрямую идут к станции. Пополнение к ним туда прибудет. А мы с тобой сейчас станем «танковым десантом», понял?

— Ну, ты молодец… — от души одобрил Попов находчивость капитана.

— То-то! Лезь на броню да держись крепче. И я — за тобой. Тут не продрогнем! А для тридцатьчетверки любая грязь — семечки.

Ехать на танке оказалось хоть и тряско, но вполне надежно. Попов цепко держался за какую-то скобу, плотнее прижимался к броне, когда машину подбрасывало на ухабах, и пытался представить, как чувствуют себя танковые десантники, увешанные гранатами и автоматами, когда им приходится укрываться от вражеского огня за башней, а потом, улучив момент, соскакивать на землю и с ходу вступать в бой, сразу же пуская в дело «карманную артиллерию»…

Все это было совсем незнакомо, и Попов радовался тому, что хоть на несколько часов попал пусть не в боевые, но хоть немного приближенные к ним условия.

Где-то вдали у темнеющего горизонта то и дело прошивали мглу немецкие сигнальные ракеты — красные, зеленые, белые. Замечал Попов и комплексные, распадавшиеся на несколько разноцветных, каждая из которых, в свою очередь, рассыпалась множеством блесток.

Невольно вспомнилась Попову его скрупулезная, опасная работа с пиротехническими средствами врага. «Ну, что же, — подумал он, — богатая у них пиротехника, ничего не скажешь. Но о чем весь этот фейерверк сейчас свидетельствует? Да о том, что после корсунь-шевченковского разгрома бегут те войска, которые пытались прорвать наше кольцо окружения. Бегут, побитые, разрозненные, и всячески пытаются наладить связь между собой и сигнализацию…»

Прибыли на станцию. Немного размялись после танковой тряски и узнали, что составляется разномастный — из теплушек, пассажирских вагонов и открытых платформ — состав, который отправится через несколько часов. Тут-то на станции и повстречались путешественники с уже знакомым Попову подполковником, досрочно покинувшим госпиталь, — участником недавнего сражения.

— …Дрались фрицы в котле с отчаянностью обреченных, — рассказывал тот. — Мы им ультиматум — они его отклонили. Потом уже стало известно, что Гитлер их командующему, генералу Штеммерману, телеграмму прислал: можете, мол, на меня положиться, как на каменную стену, из котла мы вас освободим, а пока — держитесь изо всех сил.

— И долго они еще держались? — поинтересовался Александров.

— Восьмого февраля отвергли ультиматум, а через девять дней, семнадцатого, были уже полностью разгромлены. Удалось даже найти труп самого Штеммермана: видно, его и весь его штаб накрыло артналетом. Что он, мерзавец, только не делал! И расстреливал намеревавшихся сдаться, и спаивал тех, кого посылал на смерть, в бессмысленные контратаки, и подписку «о стойкости» с солдат брал, и награды им обещал, и обманывал уверениями в непременном спасении благодаря какому-то чуду, о котором все твердили Гитлер и Геббельс…

— Ну, и предпринял что-нибудь фюрер? — спросил Попов.

— А как же! Окруженную группировку пытались спасти — шутка ли, сколько там войск, сколько техники собралось? Поэтому танковые и пехотные дивизии бросались на прорыв нашего кольца окружения. Даже эсэсовские части пошли в ход! Эти их разрекламированные «Викинг» и «Валония». Да не тут-то было…

Удалось путешественникам устроиться в поезд. Ехали там почти одни военные: кто, подобно подполковнику, возвращался после ранений, кто — к месту нового назначения. Попадались и отпускники, побывавшие дома. А рядом с Александровым и Поповым оказался поджарый усатый капитан с кавалерийскими эмблемами на погонах.

— Семиров, — отрывисто представился он.

— Тоже из госпиталя сбежали раньше времени, чтобы догнать своих? — полюбопытствовал Александров.

— Почему — раньше времени? — удивленным тоном отозвался капитан. — Я вылечился, как положено. Нам, конникам, надо быть в отличной форме! Своих я в Корсунь-Шевченковском найду, я уже все узнал. А еще узнал, что там и другие кавалерийские части должны быть. Расспрошу: может, кто-нибудь слыхал про моего брата.

— Брат что — тоже кавалерист? — поинтересовался Попов.

— Да, он кадровый командир, службу начал еще до войны. Он старше меня, воюет с первого дня. И мы с ним как-то потеряли друг друга…

— Ну, на войне это немудрено, — заметил Александров. — Такие события, такие перемещения войск…

— Это конечно! Но все-таки мечтаю отыскать брата. В наших татарских семьях родственная связь очень крепкая. Когда я выписывался из госпиталя, получил письмо из дому. Отец с матерью и вся родня наказывали обязательно его найти.