Вот и опять не успела Катя к борошневскому импровизированному отчету и спросила с обидой:

— Товарищ капитан, почему вы нам ничего не рассказываете про ваши поездки? Мы же ваши сотрудницы!

— Честное слово, поездки самые обычные, — попытался оправдаться Борошнев. — Приезжаю, мне объясняют, где найти склад, я туда добираюсь, ищу новинки и уезжаю с ними обратно. Вот и все.

— Ну да-а!.. — недоверчиво протянула Катя. — Это же — без подробностей, а они-то, наверное, самые интересные?

— Что вы, Екатерина Александровна! — воскликнул Борошнев. (Он, смущая своих молоденьких лаборанток, называл их не иначе как по имени и отчеству.) — Поверьте мне, абсолютно все неинтересно. Дорожные тяготы, грязь, всякие — ну, бытовые, так сказать, — затруднения… Уверяю вас, романтики никакой нет.

— Раз так, — попробовала Катя осуществить свою давнюю затею, — то в следующую вашу поездку возьмите меня с собой. Пожалуйста, товарищ капитан, Владимир Алексеевич, ну возьмите! Должна же я хоть разик побывать в прифронтовой полосе? А то сидим безвылазно на своем этаже.

— И не просите. Это невозможно, — отрезал Борошнев.

— Почему? Я ведь сильная, не смотрите, что маленькая. И вы же сами сказали: никаких нет опасностей, спокойно и обычно. А трудностей я не боюсь.

— Да не женское это дело…

— Женщины вон вовсю воюют! И снайперы, и летчицы, и партизанки… А вы меня даже до командировки не допускаете.

— Зачем она вам?

— Хочу узнать и увидеть, как достаются те самые пороха, что потом к нам в лабораторию попадают. По-моему, это не каприз.

— Ну, вот что, — не выдержал Борошнев. — Я не сам себе командировки намечаю. Меня в них направляет Алексей Игнатьевич Клюев, У него и проситесь! Но учтите — если он поинтересуется моим мнением, я — против.

Огорченной поднялась Катя на свой пятый этаж. Впрочем, другого она и не ожидала… Решила с огорчения попить чаю — хорошо хоть взрывчатники снабдили добытым где-то сахарином. Ну а в качестве заварки старшая Катя навезла из своей Лосинки насушенных листьев смородины. Ничего получилось — духовито! Для заварки вместо чайника у девушек была приспособлена большая колба…

Холодно и голодно жилось членам НИГ в их родимом подвале. Да-да, и жилось, ибо прямо там стояли их железные койки. От неимоверного напряжения, от нехватки питания часто приходилось маяться головными болями… Но ведь они — химики, черт побери! Неужто не смогут помочь себе? И вот Клюев, Мещеряков, Попов путем очень сложного синтеза смогли получить из вражеского толуола — смертоносной взрывчатки —…сахарин! Он стал существенным добавлением к их скудным пайкам: сорока граммам крупы, пяти граммам жиров, какому-то непонятному клейкому суфле, дававшемуся помимо карточек…

Не раз они шутили между собой — вот бы сделать химический анализ этого продукта, да все руки не доходили. А никогда не унывающий Мещеряков изрекал каждый раз свою знаменитую формулировку: «Обед был схвачен!»

Хлеб по карточкам получали на Солянке. Там же можно было отовариться толикой крупы. К этому добавляли кто что найдет и варили в фарфоровых стаканах, ставя их на асбестовые сетки.

Не раз поднимался в лабораторию к девушкам и Алексей Игнатьевич Клюев со своим небольшим мешочком крупы. Все знали, что из пайка он оставляет себе самую малость, а основное стремится отправить жене и детям.

Ставил Клюев стакан с кашей на плитку и садился мудрствовать над бесконечными записями. Погружался в них настолько, что не слышал, как его «обед» начинал пыхтеть и шипеть. Спохватывался лишь тогда, когда девушки со всех ног кидались снимать с огня «убежавшую» кашу. Потом, ковыряя в стакане ложкой, Клюев шутливо ворчал:

— Нет у моих сотрудников никакого подхалимажа! У начальства каша горит, а они посторонними делами занимаются, вовремя выключить не могут…

Сколько раз случалось двум Катям — и это если не было круглосуточных анализов — выбираться из лаборатории лишь к полночи. В метро порой не было тока, и девушки вместе с другими, такими же поздними пассажирами спускались на полотно и шли по шпалам до станции «Комсомольская», а там уже садились на электричку.

Когда наступали холода, навьючивали на себя все, что можно было, — эстетические проблемы их не тревожили. Гораздо хуже переносили слякоть: путной обуви не было, а заболеть они себе не позволяли. Младшая Катя сообразила в каблуки своих стареньких бот натолкать резиновые пробки — получалось, будто в ботах нормальные туфли. И ведь в таком виде ухитрялась — опять же, если не было срочных заданий, — ходить в театры!

Кто-то из служащих академии доставал билеты, и девушки побывали на многих операх и балетах Большого, пересмотрели тогдашний репертуар Художественного. Великие мастера искусств, тоже наверняка и усталые, и несытые, не жалели сил и старания, чтобы воодушевить людей, добавить им бодрости и надежды.

Настал однажды день, когда образцы порохов вручил девушкам не Борошнев, а сам Клюев.

— Будьте очень внимательны при анализе, — строго сказал он. — Пороха эти — американские. Поставляют их нам союзники. Во время приемки — никаких казусов, а спустя некоторое время, при стрельбе, начинаются всякие ЧП.

— Известно хоть, какого характера эти ЧП? — спросила старшая Катя. — Чего ждать от них?

— Минометчики жалуются… Судя по всему, чрезмерно нарастает давление в стволе. Можно легко представить, какими неприятностями это грозит, — объяснил Клюев. Помолчал и добавил: — Порохами американскими заинтересовался и хорошо вам известный специалист, Тишунин Иван Васильевич.

Девушки переглянулись. Тишунина они, конечно, знали и даже в занятиях использовали работы этого крупнейшего знатока порохов.

— Результаты ваших анализов и к нему пойдут. Так что вы уж постарайтесь, — заключил Клюев.

Вот когда длительный скрупулезный анализ вели обе Кати вместе. И уже за полночь уловили они весьма характерные изменения американского пороха.

— Смотри, он становится каким-то стеклообразным!

— Запиши, при какой температуре.

— Теперь, если на него попадет струя раскаленных газов воспламенителя, он же раздробится на мелкие частички! От этого и возрастает давление, да еще как… Даже ствол может разорвать.

Другой вид американского пороха, рассчитанного на применение в стрелковом оружии, тоже оказался с подвохом: из-за скачков давления пороховые газы повреждали гильзы, угрожали самому стрелку, прорываясь назад через затвор. Не лучшим был и третий образец пороха, присланного союзниками для использования в реактивных снарядах «катюш». Горел он так неровно и скверно, что мог привести к взрыву снарядов не только в полете, но даже и во время пуска.

Клюев похвалил лаборанток за глубокий, тщательный анализ.

— Вы, девчата, молодцы! Руководство арткома просило передать вам большую благодарность, — сказал он девушкам. — И от профессора Тишунина — особо. Теперь ясно, что с порохами союзников надо ухо держать востро. Его можно будет пускать только на добавки к нашему. Да, многие неприятности предотвратили ваши анализы…

— Я вот что хочу спросить, — по-школьному подняла руку младшая Катя. — Поспорили мы тут! Она говорит, что у американцев, видно, очень небрежно идет технологический процесс производства. И из-за этого, мол, потом происходят всякие неполадки. А я считаю по-другому. Своим-то войскам они, наверно, пороха другого качества поставляют! А то, что для нас, выходит, тяп-ляп изготовляют. Это же вредительством можно назвать!

— Ишь ты, как рассудила… — усмехнулся Клюев. — Они же — наши союзники, стало быть, заинтересованы в успехе наших действий против фашистов! Но, с другой стороны, известно, что еще до войны многие американские и английские фирмы сотрудничали с гитлеровскими. Может, и ныне потихоньку продолжают эти постыдные дела… А если так, то немудрены случаи саботажа и вредительства при выполнении наших заказов. Словом, обе можете оказаться правыми…

…После таких трудных дней стоило ли удивляться тому, что засыпала Катя в электричке? Но домой всегда добиралась нормально, успокаивала маму, которая уже начинала нервничать.