Я повторил Панде мои соображения.

— Каждый ищет величия своим собственным путем, — сказал он. — Возможно, твой путь лучше. Белые люди идут одной дорогой, а черные — другой. Обе дороги кончаются в одном месте, и кто может знать, какая дорога правильная, пока путь не пройден. Но то, что ты потерял, выиграл Садуко и его племя. Он мудрый, этот Садуко, потому, что умеет выбирать друзей. Вот его мудрость и принесла ему победу и богатство. Но тебе, Макумазан, твоя мудрость не принесла ничего, кроме почета. Если же человек питается только почетом, то он тощает.

— Я люблю быть тощим, Панда, — спокойно ответил я.

— Да, да, я понимаю, — кивнул Панда. Как большинство туземцев, он быстро схватывал смысл, — и я тоже люблю людей, которые тощают от такой пищи, как твоя, и таких людей, чьи руки чистые. Мы, зулусы, доверяем тебе, Макумазан, как немногим белым людям, ведь мы уже давно поняли, что твои уста говорят то, что думает твое сердце, а твое сердце всегда думает хорошо. Хотя тебя и называют Ночным Стражем, но ты любишь свет, а не тьму.

Польщенный несколько необычными комплиментами, я поклонился и почувствовал, что, несмотря на загар, немного покраснел. Но я ничего не ответил. Панда тоже некоторое время молчал. Затем он велел гонцу позвать своих сыновей Сетевайо и Умбелази и приказал Садуко, сыну Мативани, ожидать поблизости, вдруг он захочет с ним говорить. Я с интересом ждал прихода королевичей, виднейших людей в стране. Народ уже горячо обсуждал, кто из них будет престолонаследником. И вот они появились.

Это были статные молодые люди одних, казалось, лет (трудно бывает определить возраст зулусов). Сетевайо, однако, имел более суровое выражение лица. Говорили, что он походил на своего дядю, лютого и зверского Чаку, я же нашел в нем сходство с другим его дядей — с Динганом, с которым я был очень хорошо знаком в юности: у него был тот же мрачный взгляд и надменный вид. И когда он сердился, он так же сжимал рот, выражая беспощадную непреклонность.

Об Умбелази я не могу говорить без восторга. Как Мамина считалась самой красивой женщиной, какую я когда-либо видел в стране зулусов, так Умбелази был самым красивым мужчиной. Зулусы прозвали его Умбелази Прекрасный. И не мудрено. Начать с того, что он был по крайней мере на три дюйма выше самого высокого зулуса — за четверть мили я узнавал его по росту, ширине груди и великолепному сложению. Сильные, красивые руки и ноги заканчивались, как у Садуко, маленькими кистями и ступнями. У него было открытое лицо с правильными чертами и живые, большие и темные глаза, цвет кожи светлее, чем у Сетевайо.

Они еще даже не прошли ко внутреннюю изгородь, а я уже заметил, что отношения между братьями не из лучших. Каждый из них старался первым пройти калитку, чтобы лишний раз доказать этим свое право на престолонаследие. Результат получился комичный, так как они застряли в калитке. Большой вес Умбелази помог ему: пустив в ход силу, он вдавил брата в тростниковую изгородь и на шаг опередил его.

— Ты становишься слишком жирным, брат мой, — сказал Сетевайо, нахмурясь. — Если бы у меня в руке было копье, я бы тебя ранил.

— Знаю, брат мой, — ответил с добродушным смехом Умбелази, — но я ведь знал также, что никто не смеет являться вооруженным перед королем. Иначе я пропустил бы тебя вперед.

При этом намеке Умбелази, правда, шутливом, что он не рискнул бы повернуться спиной к вооруженному брату, Панда беспокойно заерзал, а Сетевайо зловеще нахмурился. Однако не обменявшись больше ни словом, они подошли к отцу бок о бок и приветствовали его, подняв руки.

— Привет вам, дети мои, — сказал Панда. Но предвидя ссору из-за почетного места по правую его руку, поспешно прибавил — Садитесь оба передо мною, а ты, Макумазан, сядь по правую сторону от меня. Я сегодня немного туг на правое ухо.

Прежде чем усесться перед королем, братья повернулись, чтобы пожать мне руку. И опять возникло затруднение: кто из них первый протянет мне руку? Помнится, Сетевайо на этот раз удалось опередить брата.

Когда эти формальности закончились, король обратился к сыновьям:

— Я послал за вами, чтобы спросить вашего совета относительно одного дела. Небольшое дело, но оно может разрастись. — Он остановился и взял щепотку табаку, а братья воскликнули:

— Мы слушаем тебя, отец!

— Дело касается Садуко, сына Мативани, предводителя амангванов, которого убил Бангу, предводитель амакобов, много лет тому назад. Разрешил это убийство тот, кто правил до меня. Этот Бангу, как вы знаете, был в последнее время занозой в моей ноге, из-за этой занозы нога начала гноиться. Я, однако, не хотел идти войной против него. Вот я и шепнул на ухо Садуко: «Он твой, если ты сможешь убить его, и скот его будет тоже твоим». Садуко неглуп. С помощью этого белого человека, Макумазана, нашего старого друга, он убил Бангу и захватил его скот, и нога моя начинает уже заживать.

— Мы слышали это, — сказал Сетевайо.

— Это было славное дело, — прибавил Умбелази.

— Да, — продолжал Панда, — я тоже считаю это славным делом, тем более, что у Садуко был только небольшой отряд бродяг…

— Нет, — прервал Сетевайо, — это не бродяги помогли ему одержать победу, а мудрость Макумазана.

— Мудрость Макумазана не привела бы ни к чему, не будь храбрости Садуко и его бродяг, — заявил Умбелази.

Я понял, что братья разделились за и против Садуко не ради справедливости, а из чувства противоречия.

— Правильно, — продолжал Панда, — я согласен с вами обоими, сыновья мои. Но я считаю Садуко человеком, подающим большие надежды. Его следовало бы выдвинуть, чтобы он полюбил всех нас. Почему? Да потому, что его род пострадал от нашего рода. Тот, кто правил до меня, послушал злого совета Бангу и позволил ему вырезать ни за что все племя Мативани. Чтобы стереть это пятно и привязать к нам Садуко, я думаю восстановить его в правах предводителя амангванов, вернув ему земли, которыми владел его отец. Мы сделаем его также предводителем амакобов — женщин, детей и нескольких мужчин, которые остались в живых.

— Как угодно будет королю, — зевая, сказал Умбелази, которому надоело слушать. Сетевайо ничего не сказал. Казалось, он думал о чем-то другом.

— Я думаю также, — продолжал Панда несколько неуверенным голосом, — для того, чтобы прикрепить его к нам неразрывными узами, дать ему в жены девушку из нашей семьи.

— Этому жалкому амангвану породниться с королевским домом?! — воскликнул Сетевайо, поднимая голову. — Если он опасен, то почему не убить его и не покончить с ним раз и навсегда?

— Это немыслимо, сын мой. В стране неспокойно, и я не хочу убивать тех, кто может помочь нам в час опасности. Зачем делать из них своих врагов? Я хочу, чтобы они были нашими друзьями. Мне кажется разумным то семя величия, которое у нас в руках, поливать, а не выкапывать или пересаживать в чужой сад. Садуко делом доказал, что он — это семя.

— Наш отец высказал свое пожелание, — сказал Умбелази, — Садуко и мне нравится. Какую из наших сестер предполагает мой отец отдать ему?

— Ту, которая носит имя праматери нашего рода, о Умбелази, — твою родную сестру Нэнди (что значит «нежная»).

— Великий дар преподносишь ты Садуко, отец, так как Нэнди и умна, и красива. А как она сама относится к этому плану?

— Очень благосклонно. Она видела Садуко, и он понравился ей. Она сама мне сказала, что не желает другого мужа.

— Можно ли что-нибудь возразить, — равнодушно ответил Умбелази, — если король приказывает, а королевская дочь желает.

— Можно возразить очень многое, — вмешался Сетевайо. — Я считаю недопустимым, чтобы этот ничтожный человек, который победил маленькое племя, воспользовавшись умом Макумазана, получил в награду не только звание предводителя, но и руку самой умной и красивой из королевских дочерей, пусть даже Умбелази, — прибавил он с усмешкой, — и готов швырнуть свою сестру, как швыряют кость бродячей собаке.

— Кто швырнул кость, Сетевайо? — спросил с жаром Умбелази. — Король или я, который до настоящей минуты и не слышал об этом деле? И имеем ли мы право оспаривать решение короля?