— Кто-то идёт, — шепнул Ярка Миреку.

Но тот и сам уже слышал:

— Кажется, сюда, к нам, на Разделительный проспект, — кивнул.

Однако того, кто к ним шёл, они пока не видели, потому что он всё ещё был за углом дома. Звук торопливых шагов приближался. Ещё немного, и из-за поворота показался быстро идущий человек.

— Смотри, — удивлённо зашептал Мирек, — это не взрослый человек, это кто-то из ребят — вонтов!

И действительно. Поздним прохожим был мальчик. Он прошёл мимо фонаря, и бледный свет озарил его лицо, сделав его похожим на маску мертвеца. Мальчишка шёл явно в их сторону, на Разделительный проспект. Мирек и Ярка вжались в проём ворот дома, куда не проникал свет фонарей. Идущий обеспокоенно оглянулся назад, в темноту, будто бы боясь преследования, и вдруг быстро побежал. Вылетев пулей из узкой улицы на стороне Трущоб, он направился на Другую сторону. Видимо, он хорошо знал, от чего убегает.

Он как раз перебегал трамвайные пути на Разделительном проспекте, когда за поворотом трущобной улочки, за фонарём, послышался грохот. Ни Мирек, ни Ярка ничего не видели, однако звук всё приближался и приближался, пока, наконец, они оба не увидели источник этого шума — прямо на середину Разделительного проспекта, как раз в то место, где мгновение назад пробегал поздний посетитель Трущоб, докатился большой камень, брошенный со стороны узкой трущобной улицы. Медленно и угрожающе он остановился, покачиваясь, прямо между трамвайными рельсами.

Однако оба друга уже не смотрели на камень. Ярка вздрогнул, и открыл было рот, будто хотел что-то крикнуть, но рука Мирека крепко сжала ему плечо.

— Тихо! — взволнованно прошептал Мирек. — Не хочу, чтобы он нас заметил. Мне всё это не нравится!

Выбежавший из Трущоб мальчик был… Красненький! Конечно, лица его они из-за темноты особо не разглядели, но были абсолютно уверены, что это был он. Перебежав проспект. Красненький бегом направился вглубь Другой стороны. Скрываясь в тени проёма Мирек и Ярка ждали, когда звук его ног растворится в вечерней тишине. Только после этого рука Мирека, наконец, отпустила плечо Ярки, и ребята вышли из своего укрытия. Ярка не скрывал своего удивления:

— Почему ты не дал мне его окрикнуть? Надо было спросить его, что он в Трущобах делал, и как вообще отважился туда пойти!

Но побледневший как стена Мирек лишь нахмурился:

— Не уверен, что Красненький бы нам это рассказал, — тихо ответил он. — Он ни словом не обмолвился о том, что собирается в Трущобы! Поэтому-то он и не хотел идти в клуб сегодня, и так быстро ушёл…

— Что ты хочешь этим сказать? — встревоженно спросил Ярка. Он чувствовал, что что-то было не так, да ещё и Мирек говорил с таким странным выражением лица!

— Кажется, — медленно продолжал Мирек, — что с Красненьким творится что-то странное. Он от нас как-то… отдаляется.

Однако про себя Мирек подумал другое, куда более неприятное, и сам испугался своих мыслей.

— Не будем ему завтра говорить, что мы его тут видели, — решил Мирек. — Посмотрим, расскажет ли он нам об этом сам.

Оба повернулись и молча посмотрели на камень, брошенный сюда неизвестной рукой из Трущоб, угрожающе лежавший теперь посреди проспекта. Если бы не камень, оба друга наверняка бы решили, что вся эта странная история была лишь плодом их воображения — такой нереальной показалась она наблюдавшим за ней ребятам.

Домой они возвращались быстрым шагом, уже не разговаривая. Ярка — сконфуженный и встревоженный, Мирек — неприятно потрясённый открытием, что у Красненького есть от них секреты, и что он перестал быть честным со своими друзьями из «Быстрых стрел».

12. Красненький молчит

Весь следующий день после обеда «Быстрые стрелы» занимались шестым выпуском «ТАМ-ТАМа».

Ещё утром они объявили всем в своих классах, что в новом номере будут совершенно потрясающие новости, каких ещё не было, и намекнули, что будет там кое-что о ёжике в клетке. Эффект от подобного заявления не замедлил тут же проявиться: к каждому члену клуба «Быстрых стрел» сбежались до сих пор не подписавшиеся на газету ребята и просили их внести в список читателей. «Быстрые стрелы» едва успевали принимать деньги и записывать адреса новых «станций» подписчиков. После обеда им предстояла работа над перепланировкой линий, по которым передавались пять экземпляров каждого выпуска «ТАМ-ТАМа».

Не уменьшился поток новых подписчиков и после обеда — новые читатели начали приходить к «Быстрым стрелам» в клуб и оплачивать доставку газеты. Многие из них при этом вытягивали шеи и незаметно пытались заглянуть на большой стол у окна, где возникал сенсационный шестой номер. Однако Индра, которому был поручен приём новых заявок на газету, не пускал никого дальше маленького столика у двери клуба. У этого столика Индра записывал нового читателя, принимал от него десять, двадцать или даже пятьдесят геллеров, в зависимости от того, на сколько выпусков этот читатель подписывался, и дело было окончено. Разговор при этом у Индры с приходившими был короткий: «Давай деньги, говори адрес, и марш отсюда — у нас дел по горло!».

Однако атмосфера в клубе в этот день и без того была напряжённой. Мирек почти не разговаривал — у него из головы всё никак не шло странное вчерашнее происшествие у Разделительного проспекта. Он из-за него глаз ночью почти не сомкнул. Что Красненький делал в Трущобах? Зачем туда ходил? От кого убегал? Кто кинул в него камень? И почему он ничего никому не рассказал о своих похождениях? Ответов на все эти вопросы у Мирека не было, а Красненький молчал. Он выглядел немного взволнованным и невыспавшимся. Ребята уже несколько раз сделали ему замечание за то, что где-то витает мыслями, и только Мирек с Яркой догадывались, где именно. Порой он и вовсе не отвечал, когда у него что-нибудь спрашивали. И хотя рисунки, которые он делал для «ТАМ-ТАМа» у него получались как всегда отлично, ребята не могли не заметить, что он то и дело берёт неправильного цвета тушь, а вместо ручки хватается за карандаш, или наоборот.

Однако Мирек Красненького ни о чём не спрашивал, а только нахмурившись продолжал писать удивительную историю ёжика в клетке. Эта история Яна Тлескача и его головоломки настолько его увлекла, что он писал уже не просто факты, которые они вчера узнали, а сделал из рассказа костёльного сторожа волнующее повествование, каждое слово которого держало читателя в напряжении.

Свой пересказ Мирек закончил такими строками:

«Очень странной и необъяснимой была смерть несчастного Яна Тлескача, как и всё остальное, что было связано с ним и его головоломкой. Куда исчезла эта загадочная игрушка, тайну вынимания звезды из которой Тлескач не хотел никому рассказать? Почему он так ревностно охранял эту тайну? Что писал в своём дневнике, и что с этим дневником потом стало? Уверен, нашлось бы ещё немало вопросов, ответы на которые немало бы всех нас удивили. Именно результатами поисков ответов на эти вопросы мы и постараемся поделиться с вами в следующих выпусках «ТАМ-ТАМа». Быстрые стрелы».

13. Знак Трущоб

Всё это Мирек написал быстро и почти не раздумывая. Мысли приходили ему в голову так стремительно, что он едва успевал их записывать. Впрочем, некоторые из них он записать так и не успел, попросту забыв, дописывая предыдущие.

Наконец он молча и устало отложил ручку. Выражение его лица уже не было таким напряжённым. Он взглянул на Ярку, Быстроножку и Индру, сосредоточенно читавших и переписывавших написанный Миреком текст в свои экземпляры газеты. Затем его взгляд упал на Красненького.

— Погоди, Мирек… но как… как ты собираешься…? — вдруг послышался удивлённый голос Ярки, который первым добрался до последних строк написанного Миреком. Мирек в ответ загадочно улыбнулся:

— Ты что-то хотел сказать? Или тебе что-то не нравится?

— Мне всё нравится, речь не об этом, — задумчиво протянул Ярка. — Я просто кое-чего не понимаю. Ты вот пишешь, что мы попытаемся ответить на поставленные вопросы. Но это ведь обещание, которое придётся выполнить!