– Подходим – не проходим, господа хорошие! – говорю. – Смотрим на шарик. За посмотреть денег не беру. Раз – есть шарик, раз – и нету! Кто угадает, фортуну поймает! Ловкость рук и никакого мошенничества!
Я украдкой поглядываю на фермера. Вижу, он уже аж взопрел. Потом идет, запирает дверь, и снова ко мне. Посмотрел-посмотрел и говорит: «Ставлю двадцатку, что я угадаю, где шарик».
– Ну а дальше, – продолжает Энди, – ты все и сам знаешь. У него в доме всего 860 наличными было. Он даже проводил меня до ворот и пожал руку со слезами на глазах.
– Приятель, – говорит он, – спасибо тебе от всей души. Меня уже много лет так никто не радовал. Сразу вспомнились старые добрые времена, когда я был фермером, а не аграрием. Дай тебе Бог здоровья.
Здесь Джефф Питере умолк, из чего я заключил, что повествование окончено.
– То есть вы полагаете… – начал я.
– Вот именно. Пусть фермеры балуются политикой на здоровье. Жизнь на ферме одинокая. А к наперсткам им не привыкать.
Рука, которая терзает мир
– Многие великие люди, – сказал я (вспоминая множество примеров), – признавали, что своими достижениями обязаны помощи и поддержке какой-нибудь умной женщины.
– Да, я знаю, – говорит Джефф Питере, – читал по истории и мифологии про Жанну д’Арк, и про мадам Йейль[241], про миссис Кодл[242] и про Еву, и про других выдающихся женщин прошлого. Но, по-моему, от современной женщины хоть в политике, хоть в бизнесе – никакого толку. Ну, на что она годится? Лучшие повара, шляпники, сиделки, слуги получаются из мужчин. Лучшие стенографы, парикмахеры и прачки – тоже мужчины. Пожалуй, единственное, в чем она сильна, – исполнять женские роли в водевиле.
– А все-таки, сдается мне, – говорю я, – что в… э-э э… том деле, которым вы занимаетесь, женский ум и чутье могут оказаться очень даже кстати.
– Вот-вот-вот, – Джефф энергично закивал головой, – всем так кажется. А на самом-то деле для чистого мошенничества женщина – партнер абсолютно ненадежный. В самый ответственный момент, когда от нее все зависит, у нее вдруг случается приступ честности, и – все дело провалено. Как-то раз мне довелось испытать это на собственной шкуре.
Однажды моему старому приятелю по имени Билл Хамбл, с которым судьба свела меня на Диком Западе, втемяшилась в голову этакая мысль, что неплохо бы ему сделаться шерифом Соединенных Штатов. А у нас с Энди тогда как раз был бизнес честный и легальный – мы продавали бамбуковые трости с набалдашником. Эдак, открутишь набалдашник, поднесешь трость к губам, и – целых полпинты отличного ржаного виски выльется тебе прямо в рот и приятно прополощет горло – в награду за сообразительность.
Полиция довольно часто мешала работать, и когда Билл рассказал мне о своих карьерных амбициях, я сразу смекнул, что в этом качестве он мог бы быть небесполезен компании «Питере и Таккер».
– Послушай, Джефф, – говорит мне Билл. – Ты человек ученый и образованный, да и вообще имеешь данные и знания не только базовых основ, но и прочих фактов и всяких там аспектов.
– Это так, – отвечаю я, – и я еще ни разу в жизни об этом не пожалел. Я не из тех, кто выступает за бесплатное образование и, в результате, дешевизну знаний. Вот скажи-ка, – говорю я, – что для человечества ценнее – литература или скачки?
– Ну… э… оно конечно… лошади – это… то есть, ясное дело, поэты и всякие там писатели – они тут на два корпуса впереди.
– Именно так, – говорю я ему. – Так отчего же наши финансовые гении и отцы-филантропы берут с нас два доллара за вход на ипподром, а в библиотеки пускают бесплатно? Правильные ли понятия получит наша молодежь, когда придет время выбирать между двумя формами самовыражения и саморазрушения, самообразования и саморазорения?
– Послушай, Джефф, – говорит Билл. – Твоя риторика скачет галопом. Мои мозги за ней не поспевают. Мне от тебя вот что нужно: чтобы ты поехал в Вашингтон и устроил мое назначение на должность шерифа. У меня нет таланта к интригам и всяким сложностям. Я простой и честный гражданин, и я хочу получить эту должность. Вот и все, – говорит Билл. – Я убил на войне семерых, я родил девять детей, я член Республиканской партии с первого мая. Я не умею ни читать, ни писать и не вижу никаких незаконных оснований не назначить меня на эту должность. К тому же мне сдается, что твой приятель мистер Таккер человек с мозгами и может тебе помочь. Не сомневаюсь, что вдвоем вы справитесь, и я буду шерифом. Для начала, – говорит он, – я дам вам тыщу долларов на виски, взятки и трамвайные билеты в Вашингтоне. Если дело выгорит – я дам вам еще тыщу наличными, а еще – гарантию на год, что никто не помешает безнаказанно торговать выпивкой. Я верю, что ты любишь Запад, как люблю его я, и не откажешься протащить это дело через Белый Вигвам Большого Вождя на самой восточной станции Пенсильванской железной дороги[243].
В общем, я рассказал все Энди, и эта идея ему пришлась по душе. Энди – человек импульсивный. Ну не для него это – таскаться по захолустью и продавать доверчивым земледельцам комбинированный прибор, сочетающий в себе молоток для отбивания бифштексов, рожок для обуви, щипцы для завивки, пилку для ногтей, давилку для картошки, коловорот и камертон. Энди – натура творческая, к нему нельзя подходить с чисто коммерческими мерками, как к проповеднику или учителю нравственности. Короче, мы согласились, сели в поезд и помчались в Вашингтон.
Приехали, поселились в гостинице на авеню Южная Дакота, и тут я говорю ему:
– Да-а, Энди, впервые в жизни нам предстоит совершить по-настоящему бесчестный поступок. Подкупать конгрессменов нам еще не приходилось. А ради Билла придется пойти на такую гадость. Я вот что думаю, – говорю я ему, – в делах честных и законных можно позволить себе немного схитрить и чуть-чуть сжульничать. Но в этой грязной и мерзкой затее лучшая тактика – прямота и прямолинейность. Я тебе вот что предлагаю: давай-ка возьмем пятьсот долларов и вручим председателю избирательной комиссии, возьмем у него квитанцию, и – прямиком к президенту. Положим квитанцию ему на стол и расскажем все про Билла. Президент подумает: «Вот человек, который не ищет связей и интриг, а идет к цели напрямик!» – и, конечно, оценит его.
Энди согласился, но потом мы поболтали немного с одним метрдотелем и передумали. Этот метрдотель растолковал нам, что есть только один реальный способ заполучить должность: надо действовать через женщину со связями в конгрессе. Он говорит, что есть одна такая, миссис Эйвери, что она вращается в высоких кругах и сферах, и дал нам ее адрес.
На следующее утро, в десять часов, мы с Энди заявились к ней в отель, и нас провели в ее кабинет. Эта миссис Эйвери была просто свет очей и бальзам для души. Волосы – цвета двадцатидолларовой золотой облигации, глаза голубые, и вся система красоты такая, что любая девица с обложки июльского журнала рядом с ней – просто кухарка с той угольной баржи, что ходит по реке Мононгахела.
На ней было платье в серебряных блестках с глубоким декольте, брильянтовые перстни и тяжелые серьги. Руки были голые, в одной она держала телефонную трубку, а в другой – чашку чая.
Мы немного подождали, а потом она говорит:
– Ну, ребята, я вас слушаю. С чем пожаловали?
Я изложил ей кратко, как мог, чего мы хотим и сколько можем заплатить.
– Ну, это будет нетрудно. На Западе можно назначать, кого хочешь. Дайте-ка подумать, – говорит она, – кто бы мог это нам устроить? Пожалуй, связываться с делегатами от Территории – пустая затея, а вот сенатор Снайпер, пожалуй, подойдет. Он сам откуда-то с Запада. Ну-ка посмотрим, что на него имеется в моей картотечке?
Тут она вынимает какие-то листочки из ячейки под буквой «С».
– Так-так, – говорит она. – Он у нас помечен звездочкой. Это означает «готов помочь». Посмотрим, посмотрим: возраст – 55; дважды женат; протестант; любит блондинок, Толстого, покер и черепаховое рагу; слезлив после третьей бутылки. Да, это – то, что надо, – продолжает она. – Не сомневаюсь, что мы сможем устроить вашему другу мистеру Баммеру назначение послом в Бразилию.