Джо Ларрэби вырос среди вековых дубов и обширных равнин Среднего Запада, пылая страстью к изобразительному искусству. В шесть лет он увековечил городскую водокачку и горожанина, поспешно проходящего мимо нее.

Этот плод творческих усилий был заключен в рамочку и занял почетное место на витрине аптеки рядом с феноменальным кукурузным початком, в котором зернышки составляли нечетное количество рядов. В двадцать лет он, повязав галстук посвободней и затянув пояс потуже, отбыл в Нью-Йорк.

Дэлиа Карузэр выросла среди деревенских южных сосен и извлекала из шести октав звуки настолько подающие надежды, что ее родители вытрясли последние деньги из копилки с целью отправки ее на север, для завершения музыкального образования. Они не могли предвидеть, как именно их дочь его завершит… Впрочем, именно об этом наша история.

Джо и Дэлия встретились на студии, где молодые люди, изучающие искусства, собирались потолковать о светотени, Вагнере, музыке, шедеврах Рембрандта, обоях, картинах, Вальдтойфеле, Шопене и Улонге.

Джо и Дэлиа влюбились друг в друга или полюбили друг друга – как вам будет угодно – и вскоре поженились, ибо, если любишь Искусство (см. выше), никакие жертвы не тяжелы.

Итак, мистер и миссис Ларрэби принялись хозяйничать в своей квартире. Это была уединенная квартирка, затерявшаяся где-то в переулках, словно самое нижнее ля-диез фортепьянной клавиатуры. И они были счастливы, ибо они принадлежали друг другу, а им принадлежало Искусство. И вот мой совет: если вы молоды и богаты, продайте свое имение и раздайте бедным – в обмен на счастье жить в квартирке со своей Дэлией и своим Искусством.

Обитатели квартирок, несомненно, подпишутся под каждым словом в моем заявлении, что они – самые счастливые люди на земле. Дом, в котором царит счастье, не может быть слишком тесен – и пускай комод, развалившись, превратился в бильярдный стол; пускай каменная доска заменяет трюмо, письменный стол – комнату для гостей, а умывальник – пианино! Пускай хоть все четыре стены вздумают надвинуться на вас – не беда! Лишь бы между ними хватило места для вас и вашей Дэлии. Но если в доме нет счастья, тогда пусть он будет просторен и широк – так, чтобы вы могли входить в него через Золотые ворота, повесить шляпу на мыс Гаттерас, платье – на мыс Горн, а выходить – через Лабрадор!

Джо обучался живописи у самого Маэстри – вам, без сомнения, известно его имя. Цены за уроки он заламывает высокие, обучает на уроках слегка – за что, вероятно, и снискал славу мастера контрастов. Дэлиа обучалась у Розенштока – а вы, конечно, знаете этого прославленного возмутителя спокойствия фортепьянных клавиш.

Супруги были безоблачно счастливы ровно столько, сколько у них были деньги. Так всегда получается… Но это не цинизм, поверьте. Джо и Дэлиа очень четко определяли свои цели. В ближайшее время Джо напишет такие полотна, что почтенные джентльмены с тощими бакенбардами и пухлыми кошельками будут лупить друг друга по голове за право купить его картины. Дэлиа же проникнется всеми тайнами Музыки, пресытится ими и возьмет за обыкновение, увидев пустые места в зале, лечить внезапную мигрень омарами в личных апартаментах и отказываться выходить на сцену.

Но, думается, лучше всего была сама их семейная жизнь в маленькой квартирке; возбужденные, увлеченные обсуждениями по возвращении с уроков; уютные обеды и легкие завтраки; обмен планами и амбициями – и каждый все больше лелеял амбиции другого, чем свои; взаимная поддержка и воодушевление; и – простите мой непритязательный вкус – оливки и бутерброды с сыром перед сном.

Но со временем гордо поднятое знамя Искусства поникло. Так иногда бывает даже без вины самого знаменоносца. Все из дома и ничего в дом, как говорят одержимые практицизмом люди. Не стало денег, чтобы оплачивать уроки у мистера Маэстри и герра Розенштока. Когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы. Итак, Дэлиа объявила, что будет давать уроки музыки, чтобы удержаться на плаву.

Два или три дня она занималась поиском учеников. И вот однажды вечером она вернулась домой воодушевленной.

– Джо, дорогой! – провозгласила она. – Я получила урок. И боже, какие милый люди! Генерал… генерал Пинкни, его дочка – с Семьдесят первой улицы. Такой роскошный дом, Джо, – ты бы видел парадную дверь! Византийский стиль – так, кажется, ты это называешь. А интерьер дома! О, Джо, я в жизни не видела ничего подобного!

Мою ученицу зовут Клементина. Она мне тотчас же понравилась. Такая нежная – одевается всегда в белое, такие милые манеры, такая простота в обращении! Ей всего восемнадцать. Мы будем заниматься три раза в неделю, и, Джо, представь себе – пять долларов за урок! Это же чудо! Еще два-три ученика, и я смогу возобновить свои занятия с герром Розенштоком. Ну, не надо, Джо, дорогой, перестань хмуриться, и давай лучше ужинать.

– Это все хорошо, Дэли, – произнес Джо, атакуя банку консервированного горошка, вооружившись ножом и топориком, – но как же я? Думаешь, я допущу, чтобы ты моталась по урокам, пока я витаю в облаках искусства? Ну нет, клянусь останками Бенвенуто Челлини! Думаю, я тоже смогу продавать газеты или мостить улицы и приносить в дом хоть доллар-другой.

Дэлиа бросилась к нему на шею.

– Джо, милый, ну какой же ты глупый! Ты должен заниматься живописью. Я ведь не бросила музыку и не зарабатываю чем-то посторонним. Давая уроки, я и сама обучаюсь. Моя музыка остается при мне. А на 15 долларов в неделю мы заживем как миллионеры! И не вздумай бросать уроки у мистера Маэстри.

– Ладно, – сказал Джо, доставая голубую салатницу в форме раковины, – но это ужасно, что тебе приходится давать уроки. Это не Искусство. Но ты, конечно, настоящее сокровище и молодчина, что взялась за это.

– Когда любишь искусство, не тяжелы никакие жертвы, – сказала Дэлиа.

– Маэстри похвалил тот этюд, небо, что я писал в парке, – сообщил Джо. – А Тинкл обещал вывесить два этюда в витрину. Может, и продадутся, если попадутся на глаза какому-нибудь подходящему идиоту с деньгами.

– Конечно, продадутся, – нежно заверила его Дэлиа. – А пока будем рады генералу Пинкни и этим жареным отбивным.

Всю следующую неделю супруги рано садились завтракать. Джо загорелся идеей раннеутренних этюдов, которые он рисовал в Центральном парке, а Дэлиа готовила ему завтрак, паковала его с собой, собирала, хлопотала, целовала Джо и провожала его в семь часов.

Искусство – требовательная возлюбленная. Чаще всего Джо возвращался домой не раньше семи вечера.

В субботу Дэлиа, немного бледная и утомленная, но исполненная радостной гордости, торжественно выложила на столик (8 на 10 дюймов) комнатки (8 на 10 футов) три пятидолларовые бумажки.

– Порой Клементина просто изматывает меня, – сказала она несколько устало. – Боюсь, она не играет достаточно дома, и мне приходится повторять ей одно и то же из раза в раз. А ее неизменные белые одеяния стали нагонять тоску. Но генерал Пинкни – до чего чудесный старик! Как бы мне хотелось, чтобы вы познакомились, Джо! Иногда он заглядывает к нам с Клементиной во время урока – он ведь, ты знаешь, вдовец – и стоит, теребит свою белую козлиную бородку. – Ну, как поживают шестнадцатые и тридцать вторые – идут на лад? – он всегда так спрашивает.

– О, видел бы ты их панели в гостиной, Джо! А эти мягкие шерстяные портьеры! А Клементина что-то немного подкашливает. Я надеюсь, она крепче, чем кажется с виду. Знаешь, я вправду так привязалась к ней, она такая милая и так хорошо воспитана. А брат генерала Пинкни одно время был посланником в Боливии…

Но тут Джо, словно какой-нибудь граф Монте-Кристо, извлек из кармана десять долларов, потом два, а потом еще один – все самые настоящие долларовые бумажки – и выложил рядом с заработком своей жены.

– Продал ту акварель с обелиска одному типу из Пеории, – преподнес он ошеломляющее известие.

– Не может быть, чтоб из Пеории! – воскликнула Дэлиа.

– Да, представь себе. Видела бы ты его, Дэли. Толстяк в шерстяном кашне и с гусиной зубочисткой. Он заметил мой этюд в витрине у Тинкли и подумал сначала, что это ветряная мельница. Но он славный малый и купил все равно вместо мельницы обелиск, и заказал еще одну картину – маслом, этюд с видом Лэкуонской товарной станции – хочет забрать с собой. Ох уж эти мне уроки музыки! Ладно, ладно, знаю, что в них все равно есть искусство.