― Как! ― оказал император. ― Но я его встречал сегодня утром; даже говорил с ним.

― Вы с ним говорили? ― спросил граф Орлов.

― Да, расспрашивал детально о пьесе, которую играют сегодня вечером.

― Тогда я знаю, где он.

― Где?

― Он арестован, черт возьми!

Граф Орлов отдает приказ своему адъютанту, десять минут спустя трижды подают сигнал о начале спектакля, занавес поднимается, и на сцене появляется Верне.

После первого акта, император выходит из ложи, останавливает за кулисами Верне, выражает сожаление о случившемся и опрашивает, что он мог бы сделать для актера, чтобы тот забыл о неприятностях.

― Sire, ― отвечает Верне, ― в будущем, если меня встретите, будьте так добры больше не оказывать мне честь говорить со мной.

Мы сказали, что императора всегда сопровождал эскорт полицейских агентов. Так вот, одним зимним утром он заметил такого агента, который открыто сошел с элегантных дрожек и следовал за ним, завернувшись в добротную шубу, тогда как сам он кутался в старую шинель. Николай подал знак агенту подойти; тот повиновался.

― Мне уже примелькалось ваше лицо, месье, ― сказал император.

Агент поклонился.

― А кто вы?

― Quartalnoy nadziratel ― Квартальный надзиратель, надзиратель квартала Зимнего дворца.

Звание квартального надзирателя соответствует нашему званию комиссара полиции.

― Какое у вас жалованье?

― Двести рублей, sire.

― В месяц?

― В год, sire.

― Почему же вы так хорошо одеты?

― Потому что, sire, человек при вашем величестве обязан, полагаю, и в этом оказывать вам честь.

― Значит, вы воруете, как и другие?

― Пусть ваше величество меня простит, но это я оставляю моим начальникам.

― Тогда как вы выходите из положения?

― Мне дают, sire.

― Вам дают?

― Да; я ― комиссар полиции лучшего и, следовательно, самого богатого квартала Санкт-Петербурга. Дежурю активно, днем и ночью, ради спокойствия, охраны добра и комфорта моих подопечных. Стучу в стекла des botchniki ― будочников, которые «дежурят» в будках, вместо того, чтобы дежурить на улице, бужу дежурных, которые засыпают. Словом, за те шесть лет, как я ― комиссар квартала, здесь не совершено ни одной кражи, не произошло ни одного несчастного случая. Поэтому мои признательные подопечные взяли за правило, каждый по своим средствам, дважды в год делать мне небольшие подношения.

― И таким образом, благодаря небольшим подаркам, ваше 200-рублевое место тянет уже на три-четыре тысячи рублей?

― Больше, sire.

― Ax-ax!

― Почти вдвое больше.

― Ну, хорошо, идите.

Квартальный надзиратель откланивается и отходит.

Вернувшись к себе, император приказал по всему кварталу Зимнего дворца собрать отзывы о его комиссаре полиции. Всюду его хвалили за ум и честность; относительно вознаграждений полицейскому, император уверовал, что они добровольные, что, как тот сказал, он принимает, но не берет. На следующий день, за чаем, комиссар полиции видит, что к нему входит фельдъегерь. Вид фельдъегерей всегда вызывает некоторое волнение у тех в России, кому адресована честь их визитов, потому что именно фельдъегеря сопровождают осужденных в Сибирь. Комиссар полиции встает из-за стола и ждет.

― От императора, ― говорит фельдъегерь, протягивая ему пакет.

И выходит.

Комиссар полиции вскрывает пакет и находит в нем 2000 рублей и записку императора:

«Владелец Зимнего дворца ― комиссару полиции, в знак признательности за его добрые хлопоты».

И все годы, сколько жил Николай, комиссар полиции квартала Зимнего дворца получал в таких размерах императорское вознаграждение.

Назавтра утром император увидел идущего навстречу добряка лет 60-ти с пряжкой за безупречную службу, где красовалось число «25»[126]. Ему показалось, что служащий идет не строго по прямой и не владеет своим центром тяжести. Подзывает его; человек с пряжкой подходит.

― Вы пьяны, месье, ― замечает император.

― Увы, sire, ― отвечает служащий. ― Очень боюсь, что так оно и есть.

― Что же вы вышли, будучи в таком состоянии?

― Я должен быть в конторе в девять часов, sire.

― В конторе? Усвойте, месье, когда имеют честь носить такую пряжку, как ваша, так не напиваются.

― Sire, это ― несчастье, впервые в жизни со мной случилось такое; никогда и ничего я не пью, кроме воды.

― Никогда и ничего, кроме воды?

― Именно поэтому я опьянел после двух-трех стаканов вина. Иду со свадьбы; несчастная свадьба, да ну ее!

― Со свадьбы?

― Sire, я был посаженым отцом[127]; меня заставляли пить, и я не мог отказаться, вопреки моему желанию.

― Это правда, то, что вы говорите, месье?

― Sire, клянусь честью.

― Ну, хорошо, пусть это останется между нами[128]; возвращайтесь к себе, ложитесь в постель и проспитесь после пьянства.

― Но мое бюро, sire?

― Назовите мне ваше имя и бюро, в котором вы служите, и ни о чем не беспокойтесь.

Добряк, счастливый, что так дешево отделался поворачивает назад и, уже наполовину протрезвевший идет к своему дому.

На следующий день начальник полиции приходит на доклад.

― Что нового? ― интересуется император.

― Ничего особенного, sire. Есть одна маленькая тайна, пролить свет на которую может только ваше величество.

― Какая?

― Вчера на Адмиралтейском бульваре с вашим величеством разговаривал один полупьяный.

― То есть, вчера на Адмиралтейском бульваре я разговаривал с одним полупьяным.

― За нарушение инструкции, запрещающей приближаться к вашему величеству, мои агенты арестовали на углу улицы и решили препроводить его в кордегардию. Но он сопротивлялся как черт, говоря, что император дал ему позитивный приказ, и всякий, кто помешает ему исполнить этот приказ, понесет ответственность за последствия; наконец, он кричал так громко и наделал столько шума, что его, кстати, решили привести ко мне. Когда я захотел узнать, каков приказ, отданный ему вашим величеством, он ответил дословно так: «Император сказал мне: «Пусть это останется между нами». Я был бы недостоин доверия императора, если бы раскрыл то, что произошло между нами». И так как слова этого человека очень походили на правду, я приказал одному из моих агентов проследить за ним и узнать, чем он займется.

― Ну, ладно, что же он делал дальше? ― спросил император.

― Вернулся к себе, разделся так, как если бы там было натоплено, и в неистовом стремлении поскорей оказаться в постели улегся спать. Десять минут спустя он храпел. Сомневаюсь, что в этом заключался приказ вашего величества.

― Вы ошибаетесь. Я сказал ему: «Возвращайся к себе и проспись после выпивки».

― Но, как мне кажется, он мог по-доброму поставить меня в известность о таком приказе вашего величества?

― Нет. Прощая случай с пьянством, я сказал ему: «Пусть это останется между нами».

― Тогда это другое дело, ― смеясь, ответил шеф полиции.

― А так как, со своей стороны, ― сказал император, ― я велел навести справки о нем в его конторе и получил превосходные отзывы, извольте позаботиться, чтобы это осталось между нами, чтобы его повысили по службе и в награду вручили маленький крест.

Так человек с пряжкой был выдвинут и награжден.

Однажды утром император видит, что движутся похоронные дроги бедного класса: за ними идет лишь один человек с обнаженной головой. Император снимает головной убор и пополняет своей персоной скорбный эскорт. Идя за гробом, расспрашивает того, кто в одиночестве отдавал покойному последние почести.

― Кто это? Кого ты провожаешь? ― спрашивает император.

― Кассира одной администрации, sire.

― И, будучи кассиром, он умер в бедности?

― В такой бедности, что я распорядился похоронить его на мои средства, а поскольку я сам беден, я не смог это организовать лучше, чем так, как видит ваше величество.