Мы спали в Кексгольме, и должен сказать, что кровати или, вернее, канапе постоялого двора заставили нас сожалеть о скамьях почтовой станции.

На следующий день на расстоянии ружейного выстрела от города нам встретились лагуны озера Пихлавази; лагуны разделены проточными водами реки Хаапапавези. Мы озадачились с некоторым беспокойством, как переплыть два километра воды в телеге, и удивились, что начальник почты не удосужился предупредить нас об этом обстоятельстве; но наше беспокойство оборвалось разом; правда, оно уступило место другому. Из строения барачного типа вышли шестеро; из них четверо схватили наших коней за горло [под уздцы], двое бросились на паром, подогнали его к берегу и, несмотря на наши возражения и даже крики, вкатили на паром нашу телегу, и мы оказались отправленными в плаванье. Что и говорить, все было сделано очень быстро. Это был почти тот же способ, каким Ганнибал грузил своих слонов на Роне. В какой-то момент сходство стало бы более разительным, сумей мы, как они, двигать ушами. Но наши перевозчики, балансируя присущим каждому из них весом, выровняли паром и, отталкиваясь шестами от песчаного дна, двинули его вперед, несмотря на течение, с довольно приличной скоростью.

Грядет день, когда Россия обретет достаточно большое население, чтобы на этих лагунах создать вторую Венецию, и ничего не будет легче этого, так как начало ей уже положено. Высота некоторых из множества островов, доминирующих над озерной, в своем роде, поверхностью, увеличена домами, магазинами, церквями. Другие острова служат опорой фортам, прикрытым с флангов массивными башнями с зубчатым верхом или верхом с бойницами.

Хватило 15-20 минут плавания, чтобы нас препроводили из Кексгольма на противоположный берег озера, где мы снова заполучили сушу: не выходя из телеги. Рубль платы, таковы издержки этого живописного путешествия, которое поселилось в моем разуме на положении мечты.

Мы покинули лагуны, чтобы въехать в лес, местами опустошенный такими же пожарами, что уже видели, и отданный там земледелию. Хлеба, похоже, взросли превосходно, колосились и желтели.

С прибытием на пункт замены лошадей Найдерма [Нойдерма] мы были поражены нарядом женщин, который отличался от национального финского костюма. В этот наряд входят голубая юбка с широкой ярко-красной лентой понизу, облегающий талию белый казакин, и, наконец, красный платок, обрамляющий лицо и завязанный под подбородком.

Такой головной убор красивых украшает, а некрасивых безобразит.

Выезжая со станции Мивиниами [Кивиниеми], встретились с рекой Вуоксой, образующей самый большой знаменитый водопад Иматру, вероятно, единственный, какой есть в России. Вышла ли река из берегов или находилась в естественном состоянии? Во всяком случае, она затопила долины на своем пути. Край оставался лесным и гористым, только примешалась одна характерная деталь.

По мере нашего приближения к Магре [Мегре], стали попадаться семейства диких свиней. Первых, что я увидел под деревом ― в притоне для вепрей, взял на прицел. Велел остановить телегу и тотчас послал им пулю, но тут заметил, что на одном из животных надет треугольный ошейник из трех палок, связанных по концам, чтобы, видимо, мешал ему пролезать в огород.

Через несколько верст, свиньи стали так обычны и так фамильярны, что кучер был вынужден поднимать их с середины дороги ударом кнута. К такому квартированию они питают слабость, несомненно, по причине гравия, менее мягкого, но более теплого, чем лесной мох. Без меры предосторожности, предпринимаемой кучером, мы могли бы, очевидно, раздавить одного из этих сибаритов.

После станции Кутяткино, последней перед Санкт-Петербургом, дорога раздваивается. Та, что направо, ведет в Выборг; та, что налево ― в Санкт-Петербург.[178]

Вскоре мы пересекли Большую Невку по монументальному мосту, который построил в 1811 году наш компатриот Бетанкур, проследовали Аптекарским островом, оставили позади маленькую речку Карповку и через Петербургский остров въехали во вторую столицу всея Руси.

С прибытием на виллу Безбородко мы застали ее охваченной революцией. Графиня, очень хорошая наездница и очень хороший кучер, выезжала все эти дни либо верхом, либо в тильбюри. В день нашего возвращения она выехала в тильбюри в сопровождении одной из подруг. На довольно крутом спуске она увидела перед собой корову, что улеглась посреди дороги и наслаждалась теплым гравием с негой, равной блаженству свиней Магры [Мегре].

Менее нас осведомленная о нравах четвероногих, она подумала, что корова поднимется с приближением экипажа; ничего этого корова не сделала; графиня натянула правую вожжу, чтобы объехать зад животного, и сделала это с той же ловкостью, с какой участники олимпийских игр огибают spina (лат.) ― терновый куст. Но чего графиня не заметила, было то, что вместо того, чтобы подвернуть к себе, корова сладострастно и во всей красе вытянула хвост поперек дороги. Колесо тильбюри наехало на коровий хвост. Та, ощутив поражение, нанесенное ее приложению, вскочила, исторгнув ужасный рев; лошадь испугалась, понесла и, несмотря на всю сноровку жокея, опрокинула графиню и ее спутницу в канаву.

К счастью, обе дамы выбрались из нее, получив несколько царапин; как хорошо, что, после 10-дневного отсутствия, мы провели последнюю ночь в Санкт-Петербурге, как прежде ― в пении и музыке до четырех часов утра.

Свою 55 годовщину я отметил между Валаамом и Сердоболем.

Москва

На следующий день, 3-го августа, в восемь часов утра мы сели в московский поезд и покинули Санкт-Петербург.

Русские железные дороги довольно плохо организованы, однако, имеют преимущество перед нашими, это ― ватерклозеты, устроенные в определенном месте.

От Санкт-Петербурга до Москвы 800 верст (200 лье). На них уходит 26 часов езды, тогда как, чтобы добраться от Парижа до Марселя, требуется 18. На восемь часов меньше и на 20 лье больше; этого маленького расчета достаточно, надеюсь, чтобы констатировать преимущество наших железных дорог перед русскими. Медленность в продвижении тем более неприятна, что дорога от Санкт-Петербурга до Москвы ― то долгая степь, то нескончаемый лес, и ни малейшего холма, который придал бы ей живописный вид. Единственное, что явилось нас развеять, был один из тех ужасающих пожаров, которые пожирают целые лье лесов.

Мы услышали вдруг, что наша машина гудит изо всех сил своей железной груди, затем движение, очень осторожное до тех пор, ускорилось до такой степени, что можно было подумать, будто машина взбесилась; вслед за этим мы ощутили сильный жар; и вот на всем пространстве, какое удалось охватить взором, увидели пламя справа и слева.

Пересекали самый центр пожара. Зрелище было тем более великолепно, что наступала ночь, а поскольку поезд шел так скоро, мы ничего не упустили из величия спектакля. Только если декорация была прекрасной, то зал был жарким, и несколько вентиляторов не были бы бесполезными. Уверен, что воздух накалился, несмотря на быстроту следования, до 60 градусов. Мы должны были проехать таким образом 8-10 верст, по меньшей мере, за 6-8 минут.

Я знакомился с гарью, не пришлось бы возобновить это знакомство через несколько дней, так как, возможно, в искусстве несгораемости ее разнесет далеко. В этих обстоятельствах я принял положенные мне градусы и приобрел право войти в ад без нового экзамена.

Мы миновали станцию Вышний Волочек, что на полпути между Москвой и Санкт-Петербургом; она имеет ту особенность, что является местом встречи воров и скупщиков краденого двух столиц. Когда значительная кража совершена в Санкт-Петербурге, вор тут же едет в Вышний Волочек, где находит покупателя из Москвы. Когда важная кража совершена в Москве, вор поступает так же, находит на той же станции скупщика краденого из Санкт-Петербурга, и круг замыкается.

На следующий день в 10 часов утра мы прибыли в Москву. Женни, предупрежденная телеграфной депешей, прислала за нами Дидье Деланжа, доверенное лицо Нарышкина, с коляской; он ожидал нас в здании вокзала.