Теперь предоставим слово генералу Уолтерсу. В отчете лета 1972 года, в ряде меморандумов, предназначенных для внутреннего пользования, он отмечал первые результаты расследования уотергейтского дела в той степени, в какой оно могло коснуться ЦРУ. Эти меморандумы были переданы комиссии Эрвина в мае 1973 года.
Уолтерс начинает со встречи, состоявшейся 23 июня в Белом доме, о которой в своих показаниях уже рассказал Хелмс:
«23 июня в 13 час. Хелмс и я прибыли в Белый дом для встречи с Бобом Холдеманом и Джоном Эрлихманом, состоявшейся в кабинете последнего. Холдеман сказал, что эта история с микрофонами в помещениях «Уотергейта» наделала много шума и демократы постараются максимально воспользоваться этим.
ФБР обеспокоено. Расследование затронет многих важных деятелей, и это осложняет ситуацию. Он поинтересовался, какова роль ЦРУ в этом деле. Хелмс ответил, что оно к нему не причастно.
Холдеман сказал, что вся эта история порождает затруднения и президент хочет, чтобы я позвонил и. о. директора ФБР Грею и сказал ему, что достаточно пятерых задержанных, а продолжение расследования, прежде всего в Мексике, ни к чему не приведет и т. д.
Хелмс ответил, что разговаривал с Греем накануне. Он дал понять, что ЦРУ не стоит за этим делом и не имеет к нему никакого отношения. Никто из подозреваемых не работал на ЦРУ в то время и даже последние два года. Он предупредил Грея, что проводимые расследования не должны раскрывать осуществляемые или уже подготовленные к выполнению секретные планы ЦРУ.
Затем Холдеман разрешил мне рассказать Грею о нашей встрече в Белом доме и посоветовать ему воздержаться от дальнейшего расследования; по его мнению, Грей отнесется к этому с пониманием, ибо здесь ему очень нужен добрый совет.
Хелмс повторил, что ЦРУ не имеет ничего общего с этим делом. Затем, как и было предусмотрено, я согласился встретиться с Греем. Эрлихман дал понять, что мне надо действовать быстро, и я ответил, что постараюсь все сделать в тот же день. Выходя из Белого дома, я имел краткий разговор с директором. Вернувшись в свой рабочий кабинет, я позвонил Грею и сказал, что речь идет о срочном деле; он согласился принять меня во второй половине дня.
В 14 час. 30 мин. я нанес визит и. о. директора Патрику Грею. Он принял меня в своем кабинете в здании ФБР, без свидетелей.
Я сказал, что прибыл к нему после совещания в Белом доме. Я не назвал имен, но он меня спросил об этом. Я добавил, что мне известно о его разговоре с директором и что если до сих пор в результате расследования не раскрыто никакой операции ЦРУ, то в дальнейшем, возможно, прольется свет на некоторые проекты.
Я напомнил, что ФБР и ЦРУ имеют соглашение по этому вопросу и что бюро всегда скрупулезно соблюдало его. Грей ответил, что он в курсе дела и отдает себе отчет в том, что это означает. И теперь, когда делу был дан ход, его задача заключалась в том, чтобы ограничить рамки расследования.
Он сказал, что обнаружилась связь с кругленькой суммой; речь шла о чеке в 89 тыс. долл., который надлежало положить на счет одного из мексиканских банков. Он спросил, говорит ли мне что-нибудь фамилия Далберг. Я ответил, что нет. Но этот ответ мало что значил, так как я проработал в ЦРУ всего лишь несколько месяцев.
Затем Грей сказал, что это было странное дело в год выборов, и он подумает, что можно сделать. Я повторил, что, если расследование будет проводиться за «южной границей», оно может натолкнуться на одну из наших секретных операций, и, учитывая тот факт, что пять человек, причастных к делу, арестованы, на этом можно было бы остановиться.
Он ответил, что все понимает и изучит вопрос, чтобы точно знать, как действовать. Он должен еще обсудить дело с Джоном Дином. Грей добавил, что надеется на тесное сотрудничество с ЦРУ.
После нескольких шуток в адрес Эдгара Гувера и о нашей прежней военной карьере я распрощался с ним, заметив, что моя миссия была несколько странной, но он мне помог, и я ему за это признателен»[145].
В течение октября и ноября 1972 года министр юстиции Соединенных Штатов неоднократно пытался выяснить причастность ЦРУ к некоторой деятельности обвиняемых, с тем чтобы принять меры в связи с открывавшимся процессом[146]. ФБР, со своей стороны, уже провело расследование по этому вопросу. Министра юстиции особенно беспокоило то, что обвиняемые могли указать на выполнение ими приказов ЦРУ.
Наконец, ЦРУ дало ответ на некоторые особые вопросы, которые были заданы, но приложило все усилия, чтобы только министр юстиции и его заместитель были посвящены в секретные дела. В конце концов до министра юстиции были доведены сведения о помощи, оказанной Ханту в июле и августе 1971 года.
Однако ЦРУ никогда добровольно не предоставляло сведений следствию, оно даже отказалось сообщить некоторые данные, которые, видимо, могли бы оказаться весьма ценными для расследования.
Так, ЦРУ получило от Маккорда в течение июля 1972 года, а затем и в декабре того же года и еще в январе 1973 года большое количество писем, связанных с попыткой снять обвинение со взломщиков в уотергейтской истории, ставя, таким образом, под удар ЦРУ. В этих письмах Маккорд отмечал, что он делал все возможное, чтобы противостоять полученным обвиняемыми предложениям скомпрометировать ЦРУ как участника дела, чтобы тем самым улучшить собственные шансы для защиты. Хелмс посоветовался с генеральным советником ЦРУ, и тот сказал, что ни в коем случае не следует добровольно предоставлять эти письма в распоряжение ФБР (оно не знало об их существовании). Следуя этому совету, Хелмс решил присовокупить их к досье ЦРУ.
В июле 1972 года копии фотографий кабинета д-ра Филдинга, сделанные Хантом, а также фотокопии поддельных удостоверений личности, полученные им от ЦРУ (копии и фотокопии находились в деле «г-на Эдварда» в ОТО), были переданы Хелмсу и Колби. Несмотря на то что оригиналы некоторых из этих документов были обнаружены у лиц, задержанных в здании «Уотергейта», — об этом много говорилось во всех органах массовой информации, — несмотря на попытки заместителя министра юстиции получить информацию о помощи, оказанной ЦРУ Ханту, ЦРУ, похоже, ждало наступления января 1973 года, чтобы вручить эти документы министерству юстиции. Среди других документов, о существовании которых руководство ЦРУ умалчивало до 1973 года, следует назвать запись разговора Ханта с Кашманом, имевшего место 22 июля 1971 г.
ЦРУ не только упорно скрывало документы, представлявшие интерес для следствия, но даже не дало себе труда тщательно разобраться в собственной роли в связи с лицами, представшими перед судом. И лишь в мае 1973 года оно всерьез занялось сбором документов и информации, имевших отношение к делу.
15 декабря 1972 г. Хелмс и Колби явились в Белый дом, чтобы доложить Эрлихману и Дину о состоянии расследования, проводимого ФБР и министерством юстиции.
В своем отчете об этой встрече Колби пишет об усилиях ЦРУ «избежать ответов на (запросы информации), не идущих сверху». Он также упоминает о попытках министра юстиции выяснить имя человека, удовлетворившего заявку Ханта на оказание технического содействия в июле 1971 года; кроме того, Колби отмечает в отчете, что он сделал все возможное, чтобы не отвечать на эти вопросы, но в конце концов он был вынужден указать имя Эрлихмана.
Во время этой встречи Колби и Хелмс также показали Дину досье, подготовленное для заместителя министра юстиции (в котором, естественно, были копии как фотографий, сделанных Хантом, так и поддельных удостоверений). В отчете Колби по этому поводу написано: «Было принято решение оставить эти материалы в ЦРУ». Кроме того, было решено просить Кашмана позвонить Эрлихману и выяснить, насколько точны воспоминания последнего о личности человека, инициатора столь знаменательного телефонного звонка в июле 1971 года.