— А забыть нельзя, — сказал старик.

— Нет, нельзя! — резким голосом подтвердила Старуха и неожиданно встретилась с Генри глазами. — Когда мы увидимся на небесах…

— Замолчи, — сказал старик.

Прошла целая минута, и никто не произнес ни слова, слышался лишь мерный хруст вгрызавшейся в землю лопаты, и глухо плюхалась рядом с могилой выбрасываемая из ямы земля. Вдали в поле трактор вспахивал зябь. Время от времени глох мотор, потом слышался рев — это тракторист выключал сцепление, потом мотор глох снова. Это о чем-то смутно напомнило ему.

— Любовь… — философически заговорил наконец Генри, но он не знал, что сказать дальше. Старик все еще поглаживал жену по плечу, и Генри Сомс, заметив это, слегка нахмурился — в его сознании забрезжила какая-то мысль, но не вырисовывалась ясно, ускользала. По морщинкам на лице старухи все катились слезы, и она опять сцепила пальцы.

Один из могильщиков сказал вдруг:

— Есть, вот он. — Он сказал это будто бы про себя, но все услышали, и старик как-то испуганно вздрогнул и дотронулся рукой до шляпы. Мятый лист лопуха сполз из-под шляпы вниз, прикрыл старику ухо, и он шлепнул по нему, не понимая, что это такое. Моргая глазами, старуха перевела взгляд в сторону могилы, потом очень медленно повернулась сама и потянулась взять мужа под руку, другой рукой запахивая полы пальто, разинув черный рот. Генри тоже спохватился и подошел к ней с другой стороны, чтобы помочь ей пройти по высокой траве. Джимми был уже у самого края могилы, стоял на четвереньках и заглядывал вниз.

— Джимми, ты куда это полез? — окликнул Генри, но Джимми притворился, будто ничего не слышит, и Генри промолчал. Еле передвигая ноги, тащились они по высокой траве, двое клонящихся к земле стариков, цепляясь друг за друга, теперь уже оба разинув рты, шумно втягивая воздух. Голова у старика тряслась, как тряслись все это время руки его жены, и, делая каждый шаг, он облизывал нижнюю губу. Всей своей тяжестью он опирался на трость, и резиновый наконечник трости вдавливался в землю, замедляя его продвижение, без трости невозможное вообще. Когда им осталось пройти еще пять-шесть футов, тот могильщик, что ковырял землю ломом, сказал:

— До гроба-то мы докопались, но придется еще повозиться.

Все остановились, и старик оперся о трость обеими руками, мотая головой и тяжело дыша.

— Ты бы сел, — сказала старуха.

Он бросил на нее сердитый взгляд, но промолчал, все не мог отдышаться.

Старуха сказала:

— Не надо было нам его тревожить.

— Семья должна быть вместе, — ответил старик. Едва он это выговорил, как зашелся кашлем. Генри растерянно смотрел на старика и на повисшую у него на руке старуху.

— Нашего Бобби убило молнией, — сказала старуха, снова встретившись с Генри глазами. — Это десница господня.

Старик вскипел от ярости, но ничего не мог сказать, он все кашлял.

— Верую в бога воскресшего, — снова сказала старуха, пользуясь тем, что муж не может ей возразить. — Уолт не верует. — Она улыбнулась. Потом сказала: — Ему было всего четырнадцать лет.

— Он мертвый, сгнил давно, — сказал старик. — Это закон природы! Возьми вот лилии… — Он опять зашелся мучительным сухим кашлем, как бы выворачивающим его наизнанку.

— Прости, господи, этого жалкого грешника, — мрачно проговорила старуха, а старик хотел ударить ее тростью, но промахнулся и, сделав два шага, едва успел ткнуть трость в землю, чтобы удержаться на ногах.

— Ну, полно, — сказал Генри. Он посмотрел на Джимми, но мальчик ничего не заметил: он заглядывал в яму. Он теперь лежал на животе, штанишки у него сползли, и между поясом и краем рубашонки виднелась очень белая кожа.

— Наш единственный ребенок, — сказала старуха и вдруг опять расплакалась. Старик протянул руку и сделал движение, будто гладит ее по плечу. Она сказала: — Мы о нем все время помним.

— Все время! — сказал старик.

Она всхлипывала, поджав губы, и старик с усилием заковылял обратно к жене, сердито ругая непослушную трость. Сейчас, когда они стояли вместе и опирались друг на друга, Генри уже можно было отойти, и он встал у могилы рядом с Джимми. Крышку гроба почти полностью очистили от земли и прорыли вокруг гроба щель шириною примерно в два дюйма. Человек, стоявший в яме, взглянул на своего напарника, и тот пошел к грузовику. Он завел мотор и подал грузовик задом к краю могилы, после чего они освободили свисающие с лебедки цепи и опустили в яму. Снабженные крюками концы цепей соединял железный прут, и, когда крюки с обоих концов прицепили к гробу, прижатые прутом, они защемили его, как щипцы. После того как человек, стоявший в яме, зацепил гроб, а стоявший наверху повернул лебедку, туго натянув цепи, тот, кто был в яме, вылез из нее, ухватившись рукой за цепь. Генри слегка отодвинулся, прижав к себе и оттащив от края ямы Джимми.

Старуха ворчливо сказала:

— Мы ничего не тронули у него в комнате, все оставили так, как было в день его смерти.

— Но нам пришлось переехать, — сказал старик. — Ферма наша совсем развалилась, и мне пришлось искать работу, вот мы и перебрались в Рочестер.

— У нас там родственники живут, — пояснила старуха.

Лебедка скрипнула и стала поворачиваться, а Джимми плюхнулся на колени, опершись о них ладонями и съежившись в тени от отцовской ноги. Цепи натянулись туже, грузовик слегка осел назад, и один из могильщиков облизнул губы и что-то крикнул, а второй кивнул и засмеялся. Гроб, ухнув, вырвался из земли и сейчас, когда его уже не окружали стены ямы, накренился так, что, казалось, вот-вот опрокинется и вывалит покойника, но как-то выровнялся, поднялся вверх и повис чуть повыше пояса Генри Сомса. Рыжий высокий могильщик пошел к кабинке и отвел грузовик на несколько футов, а потом вернулся, и они вместе со вторым могильщиком качнули гроб и поставили в кузов. Старик махнул рукой.

— Ну, все в порядке, — сказал он. Он был возбужден и доволен, словно провернул всю эту операцию собственноручно. — Видела, как у них ловко вышло, верно Хесси?

— Хвала богу, — всхлипывая, сказала она. Старик сразу помрачнел и сердито отмахнулся от нее рукой.

Могильщики подтащили длинный, облепленный землей гроб в переднюю часть кузова и прикрепили его цепью, а потом спрыгнули вниз и снова взялись за лопаты. Теперь они засыпали могилу. Старики медленно приблизились к грузовику посмотреть на гроб.

Джимми спросил:

— Там внутри мертвый?

Генри кивнул.

Старик поглаживал борт грузовика.

— Я любил этого мальчика больше… — начал он, но замолчал, как будто потерял нить мысли.

— Можно на него посмотреть? — спросил Джимми.

Генри покачал головой.

— А они будут на него смотреть?

— Не знаю.

Старуха плакала, ломала руки.

— Мы всю жизнь любили тебя, Бобби.

Старик смущенно сказал ей:

— Замолчи. — Потом и сам, как видно с облегчением, заплакал. Он стоял и поглаживал старуху по плечу.

Джимми вдруг засмеялся.

— Они смешные, — сказал он.

Генри озабоченно и хмуро оглянулся на него и быстро проговорил:

— Нет, не смешные, Джимми. Когда ты вырастешь…

Рыжий могильщик брезгливо сказал:

— Они просто жалкие, сынок. — Он даже не взглянул в их сторону.

— Неправда, — сказал Генри. Он закусил губу и удержался, не сказал больше ни слова.

Рыжий криво усмехнулся про себя, но Генри сделал вид, будто не замечает.

Они вернулись к могильному камню, возле которого стояла машина стариков, — Генри оставил там винтовку и парусиновый мешок с убитым кроликом. Было уже около полудня. Кэлли, наверно, беспокоится. «Я не заметил, что уже так поздно, — подумал Генри. — Прошу прощения».

— Можно я посмотрю? — приставал Джимми.

— Нет, нельзя, — ответил Генри. — Я тебе уже сказал.

— Ты мне ничего не разрешаешь. — На этот раз он всхлипнул.

Старики плелись обратно по траве, все так же опираясь друг на друга и, казалось, не продвигаясь ни на шаг.

— Ты меня не любишь, — сказал Джимми. Он заплакал.