Достаточно сказать, что с шестидесятого по шестьдесят четвертый год добыча торфа в колхозах, совхозах и межколхозных организациях сократилась на 43 процента, заготовка бутового камня — на 65, производство пиломатериалов — на 40, изготовление черепицы — на 34 процента, сушка овощей прекращена вовсе, выпуск фруктовых консервов упал на 85 процентов, виноградного вина стало производиться меньше на треть. Практически прекращено в селе производство плетеной мебели и корзин, пуховых платков и ковров, даже веников. Колхозы были фактически лишены возможности перерабатывать продукты, даже не терпящие перевозки и хранения, от собранных овощей артелями перерабатывалось 2–3 процента, фруктов и ягод — 9 процентов, картофеля — 0,1 процента. Общеизвестно, что государственная промышленность, получившая монополию на переработку, с делом не справлялась, год за годом гибло много добра. В 1963 году, согласно годовым отчетам, колхозы скормили скоту 36,4 тысячи тонн плодов и ягод, потеряв на том 120 миллионов рублей. Это в стране, которая импортирует фрукты! Кроме того, скоту же стравливалось ежегодно 1,2 миллиона тонн овощей, то есть 22 процента от сдаваемого государству. Таким образом, сфера потребления недополучила громадную массу ценностей.
Вообще концентрация переработки сельскохозяйственного сырья в крупных предприятиях, в городах — дело противоестественное. Перевозка скоропортящегося сырья на большие расстояния заведомо снижает качество, убавляет его количество. Чем больше завод, тем дальше от полей и ферм уходят отходы, тем сильней нарушается закономерный обмен веществ между человеком и природой. Не случайно развитые сельскохозяйственные страны давно держат курс на рассредоточение консервной промышленности, считая идеальной организацию, при которой плод, ягода, белый гриб, груздь, овощ поступают в переработку через час-два после того, как сорваны.
По традиции, унаследованной от дореволюционной России, сферу действия промысла мы ограничиваем производством с наименее квалифицированным трудом. (Художественного ремесла мы тут не касаемся: коклюшки, резец, штихель — это чрезвычайно сложно, хоть и «первобытно».) А данные мировой экономики утверждают, что крестьянский надомный промысел отлично ладит и со сложнейшей индустрией века электроники. Академик С. Г. Колеснев рассказывает:
— Знакомый японский экономист шлет свои работы, он исследует применение труда крестьян-надомников на изготовлении транзисторных приемников «Сони» и «Панасоник». Они считаются лучшими в мире, постоянная модернизация… Крестьянин, конечно, делает только отдельные детали, развозчик собирает, монтаж — на конвейере. Фирме это выгодно тем, что мужику рабочего места не нужно. А крестьянская семья, не отрываясь от рисового поля, имеет верный приработок.
Я в ответ смог рассказать ученому, что во Мстёре даже вышивать совхозные работницы не могут: или иди в штат вышивальной фабрики, или сиди зиму без работы. Известно: легкая промышленность Владимирщины выросла из промысла. Ткацкие фабрики, стекольные заводы на время горячих сельских работ часто закрывались: предприниматели вынуждены были учитывать особенности быта. В сущности, и теперь, посылая летом десятки тысяч рабочих на помощь колхозам, областные организации повторяют тот же маневр. Но — односторонне, потому что крестьянину зимнего выхода в промышленность нет. А колхозник Владимирской области занят только 204 дня в году, ежегодный «простой» в артелях превышает три миллиона чело-веко-дней! Одними метлами, снеговыми лопатами и берестой такой громады труда не поглотить.
Сегодня неквалифицированность крестьянина, его непричастность, скажем, к металлу — миф. Резервы уже обученных людей колоссальны. В 1961–1963 годах было подготовлено 1044 тысячи трактористов и комбайнеров, на машины же село только 244 тысячи. А сельский механизатор — грамотный рабочий. Любопытный пример: в Георгиевске, городке Ставрополья, строится арматурный завод, руководители окрестных хозяйств пошли с просьбой — открыть филиалы завода в колхозах и в совхозе. Инженеры намекнули, что надо ведь работать уметь. Осмотрев изделия, хозяева уверяли, что в их мастерских механизатор по нужде выполняет не в пример более сложные работы… Это не значит, конечно, что филиалы открыли.
Умение — дело наживное. И нет такой отрасли промышленности, какая хоть в малой степени не способна была бы с пользой для себя применять труд крестьянина.
По кому сильней всего ударило запрещение промыслов? Не по административно-управленческому персоналу, не по «среднему звену» колхозов — они заняты круглый год. Не по животноводам, которые из-за особой тяжести труда оплачиваются сравнительно высоко и тоже заняты зиму и лето. Ударило оно по тому «полеводу», что на «конно-ручных» работах и прежде получал меньше других, а теперь стал к тому же меньше работать. Коснулось оно и механизатора — в половине колхозов он занят менее двухсот дней в году, но полевода всего сильнее. Удельный вес этой категории колхозников очень велик — около 50 процентов! В Российской Федерации человек «общекрестьянской» профессии в 1964 году в среднем работал 140 дней.
Известно, что оплата труда в колхозах Федерации за последние шесть лет возросла в полтора раза. Но средние данные скрывают большие различия в уровне заработка разных профессий. В российских колхозах председатель артели получил в 1964 году за человеко-день 7,22 рубля, агроном — 4,35 рубля, бригадир — 3,01 рубля, тракторист — 3,83 рубля, животновод — 2,28 рубля, а занятый в полеводстве — лишь 1,79 рубля. Если же учесть, что и самих-то человеко-дней у работника со штатной должностью намного больше, чем у «полевода», то понятна станет сильная разница в годовом заработке. Средняя годовая зарплата по перечисленным профессиям выглядела соответственно так: 2223 рубля, 1270 рублей, 933 рубля, 844 рубля, 733 рубля и 346 рублей. Ясно, что и эти средние цифры сглаживают резкие ступени: в зависимости от экономики колхозов зарплата председателя колебалась в пределах 1746–3064 рубля, тракториста — в границах 651 и 1116 рублей, а «полевода» — между 172 и 614 рублями. В экономически слабых колхозах, где особенно велика доля «общекрестьянского» труда, наиболее значительна и разница в заработке административного персонала и людей на «конно-ручных» работах. Аппарат управления в артелях пока многочисленный, его содержание в 1964 году по колхозам Федерации обошлось в 16 процентов фонда оплаты труда.
Речь не о примитивной уравниловке — она противопоказана нормально развивающемуся хозяйству, высокая квалификация и ответственность должны и вознаграждаться хорошо. Но резкие перепады в оплате противоречат самой демократичной сути артельного производства.
Вот почему трудно переоценить постановление о гарантированной оплате труда в колхозах, принятое вскоре после XXIII съезда партии. Оно благотворно скажется именно на экономике слабых хозяйств, поднимет до уровня совхозной заработную плату людей самой массовой колхозной профессии. Осуществляя новую программу планирования и экономического стимулирования, государство своими кредитами повышает нижний предел артельного заработка.
Но само собой разумеется, что гарантированная плата не снимает, а лишь усиливает необходимость развития подсобных предприятий. Ведь и совхозный-то уровень оплаты будет идти «полеводу» только за те дни, что он занят! Если не сгладить сезонность, не продлить до разумной нормы рабочий период у половины колхозников, действие правительственного решения ослабится, не даст нужных результатов.
Потому-то получивший широкую известность «пункт 17» Директив, говорящий о промыслах как о важной государственной проблеме, пункт-завоевание, свидетельство творческого подхода к экономике, справедливо соединяют в деревне с введением гарантированной оплаты. Это единая программа. Сочетание сельскохозяйственной и промышленной деятельности не только увеличивает фонд оплаты труда — оно создает и товарное покрытие его. По пересчетам серьезных экономистов, стоимость валовой продукции только колхозов можно поднять путем лучшего использования ресурсов труда минимум на 8 миллиардов рублей — и в ближайшее время! Это поток товаров, каких ждет рынок, потому что колхоз, в отличие от иных фабрик, не станет, не сможет производить то, что рынку не нужно. Сама необходимость реализовать товар, да подороже, не отдать выгодного покупателя соседу, само развитие прямых связей заставит колхоз высоко держать честь марки — только ведь на безрыбье рак рыба, только при товарном голоде можно сбыть брачок. Можно с уверенностью говорить, что вся плодоконсервная промышленность в скором времени встанет перед необходимостью резко улучшать и разнообразить продукцию, не то колхозы отобьют у нее потребителя. Если мещерский «Большевик» снова возьмется тереть белила, то его краска будет не хуже и уж наверняка дешевле той, что сейчас иногда появляется в магазинах, — иначе колхозу не пробиться на рынок. Если колхоз Копейкиной получит возможность поставлять сувениры прямо «Березке», то Алексей Петрович Блинов в глубоком раскаянье сам пришлет в Мещеру подписанный бланк договора.