Он снова посмотрел на стол, и ему представился недавний шумный вечер. Таня назвала его одновременно прощальным и октябрьским. Но Андрей понимал, что не ради этого были приглашены гости. Еще много времени оставалось до настоящего прощанья и до октябрьского праздника, а вечер служил поводом для того, чтобы можно было открыто, без стеснения пригласить его, чтобы он увидел, как жила Таня; как красиво ее умелыми руками устроен дом, который она любила и которым гордилась.

Александра Павловна Кедрина и другие гости восторгались уютом квартиры и красиво убранным столом, а Таня отшучивалась, делила свой успех с мамой и предлагала меньше хвалить, а больше есть. Ее пестрое крепдешиновое платье появлялось в разных концах стола, всем успевала она подложить самый лакомый кусочек и повсюду журчал ее мягкий бодрый голос. Андрей заметил, что она никак не выделяла своим вниманием его, в равной степени деля заботливость хозяйки между всеми; только без слов говоривший взгляд серых лучистых глаз как бы невзначай обращался к нему и ускользал в радостную улыбку, вновь улавливая все движения, все желания Андрея...

— Ну вот, — сказала Таня, — звонил Георгий. Квартира ждет нашего приезда.

— Не уезжай. Неужели это невозможно?

Татьяна Васильевна не ответила. Она задумчиво смотрела в окно, как будто была одна в комнате, и вдруг взгляд ее стал по-обычному задорным и решительным.

— Не поеду!

Андрей взглянул ей в глаза и взял ее руку, не веря услышанному.

— Я решила — не поеду. Отправлю телеграмму, чтобы за нами не приезжал, и все подробно напишу в письме. Он поймет. Он знает мою решительность и не будет настаивать...

Не дав ей договорить, Андрей порывисто обнял Таню и снова вскинул на нее вопрошающий взгляд.

— Успокойся. Слышишь? — освобождаясь от его объятий, говорила Таня. — Садись. Давай лучше поговорим. Ты еще ничего не рассказал о своих делах. Слышишь? Почему ты пришел такой хмурый? Не поладил с начальством?

— Чепуха.

— Нет, все-таки расскажи.

— Ну, не поладил, — переводя дух, ответил Андрей и начал рассказывать о стычке с Буровым.

— От него еще не этого можно ждать. Уж я умею определять людей. Он мне не понравился с первого взгляда. Говорит и не смотрит в глаза. Чиновник и есть. Только зря ты с ним связываешься!

— Соглашаться с человеком, который не прав?

— Не соглашаться, но, может быть, попробовать убедить. Излишняя горячность приносит вред.

— Убедить можно человека, который хочет и может что-либо понять, а это — столб, с ним и так и этак — все бесполезно. Его можно только срубить. И почему его держат?

— Потому что у нас еще много равнодушия. Неужели ты не понял этого до сих пор? Кстати, удобный случай отблагодарить тебя, — загадочно улыбаясь, сказала Таня. — Не удивляйся. Разве не ты говорил Хмелеву о моем таланте? Оказывается, еще в Северогорске ты был моим поклонником: «Жизнёва читает так убежденно, как будто текст написала сама!» Ты помог мне избежать выговора, когда Роза Ивановна написала докладную о том, что я искажаю смысл передач.

— Хмелев разобрался бы и без меня.

— Дело не в этом. Меня тронуло участие, по сути дела, постороннего человека. Ведь приятно, когда судят беспристрастно, а значит, справедливо. Будем надеяться, что плохие люди со временем изживут себя и что у тебя все уладится. Такие люди, как ты, не должны страдать.

Глава десятая

1

Руководящие работники обкома в радиокомитет приезжали не часто, разве что записаться на пленку для выступления по радио. Телефонный звонок Кравчука, его обещание приехать и познакомиться с работой редакций явились для Бурова неожиданностью. Он вызвал секретаря Свету и приказал собрать всех сотрудников. Когда редакторы и корреспонденты заполнили кабинет, Буров сообщил им о возможном приезде заведующего отделом Пропаганды и предупредил, чтобы все находились на своих местах, привели в порядок столы, соблюдали дисциплину.

— Возможно, — сказал он, — Аркадий Петрович поинтересуется передачами. Порядок установим такой: тексты подобрать и сдать Хмелеву.

Отпустив редакторов, Буров снова позвонил Свете и распорядился принести все прошедшие передачи, на которых не было его подписи. Минут через двадцать

Света заполнила весь стол аккуратными стопками передач, и Буров начал подписывать их столь быстро, что даже не успевал прочитывать названия. Наконец и с этим делом было покончено, а Кравчук все не приезжал. Стараясь унять непроходившее волнение, Буров обошел редакционные комнаты, удивив этим всех работников. Заметив на столе Мальгина ворохи бумаг, он устыдил его за неряшливость и попросил навести порядок.

Кравчук приехал часа через полтора. Он крепко пожал руки Бурову и Хмелеву и извинился за опоздание. Его задержали на участке жилстроя. Там, по его мнению, был прекрасный опыт наглядной агитации.

— Кстати, кто автор передач по жилстрою?

Буров замешкался, но его выручил Хмелев:

— Широков.

— Обязательно познакомьте меня с ним. Собственно, что мы стоим? Показывайте свое хозяйство.

Буров с готовностью подался вперед и повел Кравчука по длинному коридору.

Спустя полчаса в просторном кабинете Бурова собрался редакционный аппарат.

— Ну, что же, — сказал Кравчук, — будем знакомиться. Зовут меня Аркадий Петрович. Фамилия Кравчук. Должность вам известна. Признаться, к ней я еще не привык. — Кравчук по-доброму улыбнулся и, обведя всех смеющимся, располагающим взглядом, добавил: — А пора бы привыкнуть. Потому пора, что, как и на заводе, где я работал, так и у нас с вами — вполне конкретные задачи. Там план и у всей страны план. Контрольные цифры выплавки стали и чугуна на шестьдесят пятый год известны? Известны. Так же, как добыча нефти, газа, угля, руды... Если мы их достигнем, значит, победим на решающем этапе борьбы за коммунизм. Основа ее — решение определенных экономических проблем. Истина простая, а борьба сложная. Кажется, рукой подать до того времени, когда мы построим действительное счастье всех людей, а сколько сделать надо!.. И тут нам принадлежит важная роль.

Голос Кравчука низкий и густой, никак не сочетавшийся с хрупкой, юношеской фигурой, звучал убедительно. Эту убежденность усиливали резкие взмахи правой руки. Кравчук не стоял на месте. Подходя к столу, за которым сидел Буров, он брал листок бумаги, заглядывал в него и снова мерял твердыми шагами проход, образованный стульями посреди комнаты.

Теперь он говорил о передачах, которые ему довелось услышать, советовал делать их с большей взволнованностью, чтобы они не оставляли людей безучастными и равнодушными.

— Я так понимаю, товарищи, — сказал Кравчук, обводя взглядом присутствующих, — все ваши рубрики хороши. Нужны они. Но прямо скажем — слушаешь иную передачу и хоть уши затыкай. Трещим, трещим. Что ни фраза — гром победы раздавайся. Иногда из-за пустяка трещим. Слова — казенные, наперед известные. По-моему, такими передачами мы просто вредим и сами себе, и нашему общему делу. Человека давайте, рабочего. Самого что ни на есть обыкновенного. Чтобы он верил вам, непременно верил, и потребность в вас чувствовал. Таково мое мнение о передачах, такими они должны быть, — сказал Кравчук, садясь на свободный стул у стены. — Не мнение обкома, — подчеркнул он, — потому что я всего лишь его работник, а лично мое мнение.

Аркадий Петрович улыбнулся и предложил редакторам поделиться своими планами, рассказать о трудностях в работе.

Кравчук, о котором Андрей впервые услышал от Федора Митрофановича, понравился ему с первой встречи. «Это не Бессонова», — думал он, вспоминая телефонный разговор с ней, который состоялся вскоре после столкновения с Буровым. «Вы ведете себя неправильно!» — с нервным упрямством кричала она. «Я о вас уже много наслышана. Делайте выводы!..»

После небольшой паузы слово попросила Роза Ивановна.

— Аркадий Петрович Кравчук, — сказала она, — поставил перед нами задачи исключительной важности. В этом плане мы уже организовали несколько передач и будем делать их впредь. Но уж коли разговор зашел о трудностях, я должна сказать, что сельскохозяйственная редакция не получает никакой поддержки со стороны других отделов. Взять «Последние известия».