– Стой, а не то я тебя настигну копьем! Стой или умрешь ты!

Я метнул копье, целясь повыше него, я не хотел убивать его, хотел только остановить, копье пролетело над его правым плечом, и он… остановился. Эта уловка мне всегда удается.

От ужаса у него стучали зубы, он бормотал:

– Пощадите, мой отец даст вам неисчислимый выкуп. У него в достатке и меди, и золота, и красивых железных изделий.

Так он в слезах умолял нас. Его звали Долон, он был сыном Эвмеда.

Я бы убил его. Но Одиссея я не зря назвал многоумным. Я стоял молча, Лаэртид же начал расспросы:

– Отбрось мысли о смерти и лучше ответь, что ты делаешь здесь, вдали от троянского стана? Собирался ты грабить убитых или Гектор послал тебя к нашим судам, чтобы все рассмотреть и подслушать?

Он, трепеща, отвечал:

– Это Гектop, он ввел меня в искушение. Он клялся отдать мне колесницу и коней Ахиллеса, если я проникну в ваш стан и сумею разведать, есть ли стража у кораблей и готовитесь ли вы бежать или спите, изнуренные после сражения.

Одиссей усмехнулся:

– Коней Ахиллеса? Вот ты чего пожелал? Коней самого Ахиллеса? Что ж, нелегко ими править смертному вроде тебя. И Ахиллес едва с ними справляется, а ведь он сын богини…

Мы заставили его рассказать нам всю правду. Мы хотели знать, где оставил он Гектopa, где у того боевые доспехи и кони, что на уме у троянцев: продолжить сражение или обратно вернуться – в троянские стены. Долон был перепуган. И поведал все без утайки. Он рассказал, что Гектор держит совет с мужами мудрейшими, сидя подле могилы Ила. Он описал нам троянский стан и где стоят сами троянцы и где их союзники. Он назвал все имена и сказал, кто спит, а кто бодрствует. И наконец, он воскликнул:

– Довольно расспрашивать! Если хотите проникнуть в троянское войско, с краю стоят в отдаленье от всех фракийцы, недавно пришедшие. С ними Рез, царь их. Он сражается в дивных золотых доспехах, поразительных, дивных для взора, их подобает носить не нам, смертным, но богу. Я видел и коней его: огромных, прекрасных, белых как снег и быстрых как ветер. Его колесница украшена золотом и серебром. Идите туда. А меня отведите на корабли или свяжите и оставьте здесь до возвращения вашего, вы убедитесь: я не солгал вам.

Так он думал спастись, понимаете?

– Думал спастись, Долон? Нет, не надейся. Ты рассказал нам много полезного, спасибо тебе. Но судьба отдала тебя в наши руки. Отпусти я тебя – и что будет? Завтра ты снова придешь к нашим судам соглядатаем, или, быть может, мы встретимся в битве и ты пожелаешь убить меня. Если же я немедля тебя уничтожу, ты больше не принесешь нам вреда.

И мечом я отсек ему, еще говорящему, голову, рука его с мольбой тянулась ко мне, но я мечом отсек ему голову, и она покатилась во прах. И поныне я вижу, как Одиссей поднимает доспехи Долона и посвящает Афине:

– Радуйся жертве, богиня!

Он подвесил их к тамариску, обвязав тростником и обломав зеленые ветки, чтобы по возвращении мы отыскали их – нашу добычу!

Мы снова пустились в путь между трупов, оружия и луж черной крови и вскоре достигли стана фракийцев. Долон не солгал нам. Воины спали, утомленные боем. Подле них в три ряда сложены были доспехи. И перед каждым стояла пара коней. Посреди войска почивал Рез. Его прекрасные кони были привязаны к задней скобе колесницы.

Одиссей указал мне на него:

– Вот этот муж, Диомед, а вон те самые кони, о них говорил нам Долон. Пришло время пустить оружие в ход. Позаботься о воинах, а о конях позабочусь я сам.

Так он сказал мне, а я поднял меч и принялся рубить лежащих вокруг. Они все спали, понимаете? Словно лев, что набрел на овечье стадо без пастуха, я с яростью бросился в самую гущу… Я убиваю одного за другим, кровь льется рекой, одного за другим я убиваю двенадцать. И каждого мужа, кого зарубил я, Одиссей, схватив за ногу, тащит из ряда, – нет, недаром мы зовем его хитрым, – тащит из ряда и кладет в стороне, чтобы кони, еще не привыкшие к трупам и к крови, – нет, недаром зовем его хитрым, – чтобы кони не испугались, когда он поведет их отсюда. Одиссей… И вот я приближаюсь к Резу. Он спит, и ему снится сон – страшный сон, он шевелится, стонет, я уверен, он видит во сне меня, Диомеда, Тидеева сына, внука Ойнея, и это виденье убивает его, зарубает мечом, – а Одиссей между тем, отвязав быстроногих коней, погоняет их луком, ведь у него нет бича, нет ничего, чтобы сдвинуть их с места, он погоняет их луком, хитрец, он уводит их прочь и свистит мне издалека, он считает, нам пора уходить, как можно быстрее, он свистит, а я медлю: там есть еще колесница, вся из золота и серебра, колесница убитого Реза, я могу увезти ее, взявшись за дышло, или нести, приподняв, я сумею, но Одиссей зовет, если останусь, мне придется еще убивать, и неизвестно, удастся ли выбраться отсюда живым, убивать, еще убивать, я вижу, что Одиссей вскочил на коня, он берет в руки поводья и глядит на меня, нет, не нужна колесница, не нужны нам фракийцы, прочь отсюда скорее, пока не поздно, я несусь за Одиссем, прыгаю на второго коня, и вдвоем мы быстро летим к быстрым ахейским судам.

Когда мы добрались до места, где убили соглядатая, которого звали Долоном, я коней придержал. Спешившись, Диомед отвязал покрытые кровью доспехи и передал их мне. Затем снова вскочил на коня, и мы поскакали галопом ко рву, к стене и к нашим кораблям. Когда мы вернулись, ахейцы, столпившись вокруг, кричали, жали нам руки и задавали вопросы. Среди них старец Нестор, опасавшийся, – мы поняли это, – что больше нас не увидит:

– Одиссей, расскажи нам, откуда у вас эти кони? Вы похитили их у троянцев или они – дар богов? Подобны они лучам солнца; ни разу не видел я столь прекрасных коней в битвах с троянцами, хотя я, несмотря на седины, у кораблей не сижу, я всегда в самой гуще сраженья.

И я рассказал, ибо таков уж мой жребий, не умолчав ни о чем, о Долоне, о Резе, о прекрасных конях, об убитых фракийцах. Затем все мы за ров перешли, подошли к шатру Диомеда и привязали коней к яслям, где и другие стояли Диомедовы кони, и дали им сладкой пшеницы. Бросившись в море, мы смывали кровь и пот с наших тел – с голеней, с бедер, со спин, а после того, как волны морские очистили нас, мы омылись в красиво отесанных мойнях. Затем умастились душистым елеем и сели с друзьями за пир, услаждаясь сладчайшим вином.

Покрытые кровью доспехи Долона Одиссей положил на корму своего корабля. Радуйся жертве, Афина.

Патрокл

Меня зовут Патрокл, я сын Менетия. Много лет назад я убил равного и принужден был покинуть родные края. Вместе с отцом мы прибыли во Фтию, где правил сильный и мудрый Лелей. У царя был сын, его звали Ахиллес. О нем рассказывали удивительные вещи: что рожден он божественной матерью, что вскормлен не женским молокам, а потрохами льва и мозгом медведя. Говорили, что без него никогда не будет разрушена Троя. Сегодня его прах вместе с моим покоится у мыса Сигей. Его гибель достойна героя. Мой же гибельный путь начался на заре после той ночи, когда Одиссей с Диомедом похитили прекрасных коней царя Реза. Едва рассвело, Агамемнон собрал ахейское войско и повелел приготовиться к бою. Он приказал возницам держать коней, в колесницы впряженных, перед рвом, пешим воинам – ров перейти и построиться к бою. Все подчинились ему, кроме нас, мирмидонцев, ибо Ахиллес запретил нам сражаться. Я остался возле наших шатров. И глядел, как троянцы в долине окружают своих предводителей. Помню, Гектор то появлялся, то скрывался в рядах своих воинов, он был подобен звезде, что блистает сквозь тучи на темном ночном небосводе. Я хочу, чтобы вы услышали все то, что сам я видел в тот день издалека и о чем мне рассказали другие, если вам интересно узнать, какой смертью я был бы рад умереть.