Сам собой возникает вопрос; какой смысл уделять сейчас столько места, внимания и времени памятнику войне? Как же так получилось, что из всей массы написанного человечеством нас привлекла именно эта история, словно именно она проливает свет на загадки нашего времени?

Я думаю, что правильный ответ на эти вопросы может дать лишь тот, кто способен до конца понять наше отношение ко всем историям о войне, а не только к данной, и осознать человеческую потребность в их рассказывании. Но это слишком сложный вопрос, и, естественно, я не претендую на его немедленное решение. Я могу лишь, оставаясь в рамках «Илиады», отметить две вещи, пришедшие мне в голову за год постоянной работы над ее текстом, – они резюмируют все то, что в этой истории явилось мне с силой и ясностью подлинного открытия.

Первая. Меня поразило, с какой силой, я бы даже сказал состраданием, в «Илиаде» переданы чувства побежденных. Эта история написана победителями, а между тем не меньше, если не больше, запоминаются человечные образы троянцев. Приам, Гектор, Андромаха и другие, вплоть до эпизодических персонажей – Пандара и Сарпедона. Работая над текстом, я обнаружил эту необычайную способность греков быть голосом всего человечества, а не только выражать самих себя. Я также осознал, что между строк памятника войне они умудрились написать об упорном стремлении к миру. С первого взгляда ослепленный блеском доспехов и доблестью героев, читатель этого не замечает. Но при более вдумчивом чтении можно открыть совершенно неожиданную «Илиаду». Я имею в виду женское начало поэмы. Часто именно женщины прямо озвучивают стремление к миру, незаметные на фоне воинских подвигов, они воплощают собой подспудно и параллельно существующую цивилизацию, свободную от воинского долга. Они уверены в том, что можно жить по-другому, и вслух говорят об этом. Наиболее сильно женская тема звучит в шестой песни – маленьком шедевре сентиментальной геометрии. На короткие украденные у войны мгновения Гектор возвращается в город и встречает трех женщин – это похоже на путешествие в другую часть света. При внимательном чтении мы понимаем: все три обращают к нему одну и ту же просьбу о мире, но каждая с особой эмоциональной окраской. Мать приглашает его к молитве. Елена предлагает ему отдохнуть подле себя (возможно, не только отдохнуть). Андромаха упрашивает Гектора быть прежде всего мужем и отцом и лишь потом героем и воином. В этом последнем диалоге с наибольшей, почти поучительной ясностью проявляется столкновение двух миров, за каждым из которых стоит собственная система ценностей. Более примитивная и безрассудная у Гектора, современная и намного более человечная у Андромахи. Разве не удивительно, что греческая цивилизация, воинственная и мужская, увековечила женский голос и женскую потребность в мире?

Благодаря голосам женщин, мы узнаем о существовании женского начала в «Илиаде», но потом повсюду наталкиваемся на его проявления: неясные, едва уловимые, но невероятно стойкие. Я, например, чувствую сильнейшее влияние женского восприятия мира в тех бесчисленных местах поэмы, где герои, вместо того, чтобы сражаться, разговаривают. Читатель перестает ненавидеть эти бесконечные собрания и вечные споры только тогда, когда начинает понимать, что они на самом деле означают: прениями воины пытаются оттянуть, насколько возможно, сражение. Герои поэмы подобны Шахразаде, отсрочивающей казнь разговорами. Слово – это оружие против войны. Обсуждая военные планы, они не воюют, а, следовательно, спасаются от битвы. Они все обречены на смерть, но растягивают свою последнюю сигарету на целую вечность и «курят» ее с помощью слов. Потом, выходя наконец на поле боя, они превращаются в ослепленных яростью солдат, фанатично преданных долгу, позабывших обо всех отговорках. Но сначала, сначала долгий период благоразумной женской медлительности и детских оглядок назад.

Наиболее ярко и совершенно это нежелание героя воевать проявляется, естественно, в Ахиллесе. Именно он в «Илиаде» дольше всех не выходит на поле боя. И, как женщина, наблюдает за войной издалека, играя на кифаре и оставаясь подле тех, кого любит. Именно он, самое жестокое и фанатичное, буквально сверхчеловеческое воплощение военного духа. В этом заключается потрясающая геометрия «Илиады». Где сильнее всего триумф воинственной культуры, там больше всего женского стремления к миру. В итоге все то, что скрыто в других героях, вырывается на свободу в Ахиллесе, с его манерой говорить прямо и ясно. Ответ Ахиллеса посланникам Агамемнона, возможно, самый неистовый и неоспоримый призыв к миру, который наши предки нам оставили:

С жизнью, по мне, не сравниться ничто: ни богатства, какими

Сей Илион, как вешают, обиловал, – град, процветавший

В прежние мирные дни, до нашествия рати ахейской;

Ни сокровища, сколько их каменный свод заключает

В храме Феба пророка в Пифосе, утесами грозном.

Можно все приобрестъ, и волов, и овец среброрунных.

Можно стяжать и прекрасных коней, и златые треноги;

Душу ж назад возвратить невозможно; души не стяжаешь,

Вновь не уловишь ее, как однажды из уст улетела[13].

Эти слова могла бы произнести Андромаха, но в «Илиаде» они вложены в уста Ахиллеса, верховного жреца религии войны, и именно поэтому они звучат на удивление убедительно. С помощью этого призыва, погребенного под памятником войне, «Илиада» прощается с войной, выбирая жизнь, и предвосхищает приход новой цивилизации, создать которую греки не были способны, но тем не менее смогли почувствовать ее приближение, распознать ее и сберечь в хорошо охраняемом тайнике своего восприятия мира. Возможно, поэма призывает нас воплотить в жизнь этот призыв к миру, унаследованный нами от древних.

Как выполнить полученное задание? Что мы должны сделать, чтобы убедить людей последовать за их собственным стремлением к миру? Мне кажется, в этом смысле «Илиада» также может дать нам урок. И она делает это наиболее очевидным и возмутительным способом: воинственно и по-мужски. Бесспорно, для автора «Илиады» война – непременное условие цивилизованного существования. Но не только: здесь содержится нечто более важное и, если хотите, недопустимое, – восхищение красотой войны, страстное и самозабвенное. В поэме нет почти ни одного героя, о чьей духовной и физической красоте не упоминал бы в контексте сражения Гомер. Практически каждая смерть превращается в алтарь, богато украшенный стихотворным орнаментом. Блеск доспехов воспевается на каждой странице, эстетическое наслаждение красотой движения войск бесконечно. Принимающие участие в сражениях животные великолепны, а обрамляющая кровавую бойню природа торжественна. Даже удары и ранения прославляются как выдающиеся произведения искусного ремесленника, жестокого, но умелого. Можно сказать, что все: от человека до земли – переживает в реальности войны момент своего наивысшего духовного и эстетического воплощения, достигает вершины развития, обретающего кульминацию только в ожесточении смертельной схватки. Отдавая дань красоте войны, «Илиада» вынуждает нас вспомнить неприятную, но беспощадную истину: на протяжении тысячелетий люди воспринимали войну как условие, при котором ключ жизни – красота – начинал бить со всей мощью. Передовая была практически единственной возможностью изменить свою судьбу, найти себя, подняться на новый уровень этического сознания. Спасая от онемения чувств и усредненной морали повседневности, война заставляла мир двигаться, а людей – заглядывать глубоко в себя и находить скрытые ото всех уголки души – цель любого поиска и желания. Я не говорю сейчас о далеких варварских временах, совсем недавно утонченные интеллектуалы Витгенштейн[14] и Гадда[15] упрямо стремились попасть на фронт, на бесчеловечную войну, уверенные в том, что только там смогут найти себя. Они, безусловно, не были слабыми, обездоленными и непросвещенными существами. Однако, как свидетельствуют их дневники, они все еще жили с убеждением, что исключительный опыт – ожесточенный ход сражения насмерть – способен дать им то, чего нельзя почерпнуть в обыденности. В этой их убежденности отражается лик цивилизации, по-прежнему живой, для которой война всегда оставалась раскаленной основой человеческой жизни, двигателем любого становления. Еще сегодня, в то время, как для большинства людей мысль о необходимости идти на войну кажется чуть ли не абсурдной, пламя военного духа пожирает тела наемников, ведущих современные войны, что говорит о неспособности человека найти смысл жизни, не прибегая к переживанию подобных моментов истины. Плохо скрываемая мужская гордость как на Западе, так и в исламском мире, сопровождающая военные кампании последних лет, свидетельствует о том, что шок от войн двадцатого века не ослабил у человека инстинкт войны. «Илиада» рассказывает об этой системе ценностей и таком способе восприятия мира и кладет в их основу нечто искусственное и совершенное – красоту. Красота войны, каждой ее отдельной детали, провозглашает ее центральное положение в человеческом опыте и утверждает, что это единственный способ для человечества действительно существовать.