Известно одно североамериканское племя, не достигшее даже уровня производящего хозяйства, имевшее самых настоящих рабов, причем число их приближалось к 30% населения, как в "лучшие" времена Римской империи. Сама знаменитая империя, классический образчик рабовладения, представляла собой "пирамиду", верхушку которой составляла элита, происходившая от маленького народца, захватившего на определенное время власть над всем средиземноморским миром. А рабовладение в Ассирии, высосавшей кровь из всей Передней Азии, а чудовищная по размерам и по масштабу преступлений рабовладельческая империя "татаро-монголов", а плантаторское "афроамериканское" хозяйство эпохи "первоначального накопления", а крепостное право Петербургской империи, а Третий Рейх, наконец... никто из паразитов за последние 3 тысячи лет, как видно, не утруждал себя изобретением новых способов эксплуатации: рабство оно и есть рабство, так-то оно надежнее. Пора, наконец, уразуметь, что имеются всего два способа организации общества: свободный, основанный на иерархическом структурировании живой этнополитической системы, и рабовладельческий, основанный на эксплуатации такой системы отбросами общества, внесистемными паразитами.

Отрицательная оценка последствий петровских реформ не должна ни в коем случае переходить на деятельность самого Петра, как бы это не казалось парадоксальным. Петровские "реформы" вовсе не были прихотью одного человека: они с необходимостью вытекали из ситуации, сложившейся в отношении России и Западной Европы в 17 в. Находившаяся в состоянии бурного роста и экспансии Западная цивилизация в самом деле была сильнее России, едва успевшей выбраться из под обломков "татаро-монгольского ига"... Выбирать особо не приходилось!

Петр Первый в своей деятельности руководствовался патриотическими соображениями и действительно, сделал все, что мог: если бы он не подчинился частично Западу, не включил в русскую элиту "прозападные" элементы, то Россия могла бы потерять независимость полностью, как это случилось впоследствии с Польшей. В результате петровских реформ Россия превратилась в зависимую страну, но частичное сохранение национальной элиты и национальных государственных институтов оставляло возможность для возрождения. Эта возможность впоследствии была использована. "Точкой перегиба" была Отечественная война 1812 года, когда Запад, после "артподготовки" - культурной экспансии - открыто попытался завоевать Россию. Как известно, не удалось; после Отечественной войны началось подлинное национальное возрождение России, сопровождавшееся небывалым духовным подъемом.

Чем же были на самом деле петровские реформы? Попыткой "привить цивилизацию" варварскому, отсталому народу, как говорят "западники", или злодейской диверсией против национальных основ, как говорят "славянофилы"? Ни тем, ни другим! Петровские реформы - это хорошая "игра в мизерах", или искусство выжить в совершенно невыносимой обстановке. В этом смысле позиция Петра по отношению к Западу полностью аналогична позиции Александра Невского по отношению к Востоку... Политику Александра, вынужденного уступить часть суверенитета Золотой Орде, некоторые историки склонны рассматривать как стремление к некоему единству, "симбиозу"... В таком случае, политика Петра - тоже "симбиоз", да еще какой! Из серии "не до жиру, быть бы живу"... Величие обоих политических деятелей, сумевших спасти в тяжелейших условиях независимость России пусть путем компромисса - несомненно, но следует отличать все же подъем от глубокого упадка, и не создавать сказок о сказочном "Петербурге Екатерины" и о "браке по любви" Руси с Золотой Ордой...

Вернемся к нашему недавнему рабовладельческому прошлому. С 1761 г., начиная с Петра Голынтейн-Готторпского и Екатерины Ангальт-Цербстской власть уже вполне открыто переходит в руки немецкой династии и наконец, стабилизируется на полтора столетия. При Екатерине рабовладение укрепилось и охватило до 50% населения России; всем хорошо известны "вознаграждения" живыми подарками, по нескольку тысяч человек в каждом, фаворитов любвеобильной императрицы (так и хочется сказать: "Екатерина, ты была не права!").

Апогея (или, может быть, апофигея) петербургская империя достигает в правление Николая Первого (1825-1856 гг.), правительство которого представляли исключительно "лица немецкой национальности": органы госбезопасности - Бенкендорф, Дубельт; министр иностранных дел Нессельроде; финансов Канкрин; фактический руководитель госсектора в экономике - министр путей сообщения Клейнмихель. Как видим, русские на ключевые посты не допускались, их держали только для представительства... В 1856-1861 гг. начался национальный подъем, с которым так или иначе вынуждено было считаться и правительство, однако "консенсуса" не получилось, и в 1917 г. династия "норманнов" вместе с поддержавшей ее частью элиты была уничтожена. В 1941 г. Германия попыталась вернуть Россию и другие славянские страны в сферу влияния своей цивилизации, но, как известно, не удалось.

Так, спрашивается, были "норманны" или нет? Конечно, были, причем совсем недавно. Во времена петровских реформ потребовалось подвести идеологическое обоснование, для чего и были выписаны в Россию крупные ученые с Запада; выполняя социальный заказ, они и создали "легенду о призвании варягов". В российскую историческую науку на белом коне въехала тевтонская троица: Байер, Миллер и Шлецер. Эта троица безапелляционно утвердила норманизм во всей его красе. Член "Академии-де-Сиянс" первого призыва, Г. С. Байер уже в 1730-е гг., в бироновскую эпоху, состряпал вполне удобоваримое норманическое блюдо. Особой полемики не было: доказательства "нового слова в науке" были основаны на довольно-таки весомом аргументе - на тайной канцелярии с ее отработанной методикой в борьбе с инакомыслием.

Первый отпор "новое мышление" получило только после свержения галантного "курляндского герцога" с российского престола. В 1749 г. еще один представитель "Академии-де-Сиянс", Г. Ф. Миллер произнес речь "О происхождении и имени народа Российского" (можно себе представить, что он высказал о происхождении и имени народа Российского!), вызвавшую немедленный отклик М. В. Ломоносова: "..Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым стилем, то бы он россиян сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен". С живым стилем у норманистов всегда было плоховато, тем более что первые из них вряд ли хорошо говорили по русски...

Выступление Ломоносова оказалось "гласом вопиющего в пустыне". В те времена считалось неприличным сомневаться, что вся "руссиш культуриш" была заимствована с Запада, что основы государства Российского заложены скандинавами с их "нордической" породой и явно выраженной "волей к власти". Основатели династии Рюрик, Олег и другие, разумеется, могли быть только норманнами; их имена могли трактоваться только как скандинавские. Напрасно возражал Ломоносов, что "на скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования"[7]; напрасно выдающийся историк В. Н. Татищев, основываясь на подлинных документах - русских летописях (в том числе позднее утраченной Иоакимо-вой), пытался вести спор на научном уровне... Какой там научный спор! Тут призом была уже не "Кемская волость", а вся Россия...

К концу 18-го столетия норманисты могли торжествовать "полную и безоговорочную" победу. Не было уже в государственной элите людей, подобных Ломоносову и Татищеву. Официальный историограф петербургской династии Н. М. Карамзин мог себе позволить разве что упомянуть о том, что имеется и альтернативный взгляд на проблему происхождения русского государства, но отклониться от господствующей "теории" это уж ни-ни. Дошло до того, что норманическая легенда вошла в сознание даже лучших представителей русской интеллигенции той эпохи, правда, не со знаком "+", как в официальных кругах, а со знаком "-"; в их глазах "призвание варягов" в 9 в. казалось точной копией происходившего в 18 в. унижения России.