— Удивляюсь, как это ты не смог найти более подходящее место, поблизости от дома, в Бутле.

— Я пытался, — ответил Джон и закрыл дверь.

Когда Элис вернулась в гостиную, Берни и Дэнни уже вовсю ссорились. Берни хотела знать, почему это он купил ей передник? Он что, сделал это намеренно, чтобы подчеркнуть, что женщине самое место на кухне?

Дэнни подмигнул:

— Может быть.

— Ну, так это было напрасно. Я ни за что не надену его.

— А я не буду носить этот безвкусный шарф. Не знаю, с чего вы решили, что у меня такой ужасный вкус.

— Вы, — яростно выпалила Берни, — самый невозможный мужчина на свете.

— А вы — самая противная женщина.

Берни высокомерно наморщила носик:

— Это действительно омерзительно.

Дэнни продолжил, издав короткий смешок:

— Особенно с такой прической — с ней вы похожи на заключенную.

Девочки и Кормак с интересом прислушивались к привычной ссоре между дедушкой и маминой лучшей подругой, наслаждаясь от души.

— Почему вы двое не любите друг друга? — наивно спросила Маив.

— Это долгая история, милая. — Дэнни покорно покачал головой.

— Они только делают вид , что не любят друг друга, — рассудил Кормак. — На самом деле они нравятся друг другу.

— Не смеши меня, малыш. — Берни покраснела до корней волос. Дэнни вдруг начал рассматривать свою ладонь, обнаружив на ней что-то весьма интересное. Элис с изумлением переводила взгляд с отца на подругу.

— Время пить чай, мам, — напомнила ей Фионнуала.

— Ах да, — Элис спустилась на землю. — Развлекай всех, пока я накрою на стол. — К ним пришли гости — дружок Орлы, Микки Лэвин, и две девушки из больницы, приятельницы Маив.

Готовя бутерброды, Элис размышляла о том, что она будет делать, если Кормак, этот умненький малыш, окажется прав. Хотя Берни никогда не говорила ей об этом, она всегда знала, что подруга неравнодушна к ее отцу. Однако ей и в голову не могло прийти, что это чувство окажется взаимным. Дэнни был на двадцать один год старше Берни, но сохранил свою живость и привлекательность и немного походил на Кларка Гейбла, правда, не был таким высоким и широкоплечим. Во всяком случае, был гораздо интереснее тусклого Альберта Эйли. Она ничего не имела против нескончаемых подружек отца в прошлом, поскольку знала, что они не претендуют на что-то серьезное. Но Берни, ее ровесница! Неужели она займет ее собственное место в сердце отца?

Ах, да какое это имеет значение? Элис от души рассмеялась. Она любила их больше всего на свете, и будет так здорово увидеть, как они счастливы вместе! Она начала строить планы, что ей надеть на свадьбу.

Сила ветра достигала, должно быть, десяти баллов. Джон с трудом прокладывал себе путь по улицам, ведущим в Сифорт.

Теперь Элис была не единственной из Лэйси, кто обзавелся собственным делом. Пять лет назад Джон соорудил для своих девочек двухъярусные кровати, которые вызвали большой интерес. В районе, где преобладали небольшие домишки с многодетными семействами, лишнее пространство всегда ценилось на вес золота. Мэрфи, которые жили дальше по улице, первыми обратились к Джону с просьбой: не сможет ли он найти время, чтобы сделать и для них двухъярусную кровать или того лучше — сразу две кровати?

Джон согласился, и Мэрфи заплатили ему не только за доски, но и за работу. Прошло немного времени, и заказы на кровати оказались расписанными вперед на многие месяцы. Потом он соорудил специальную кровать для себя, которую поставил в гостиной, поскольку спать на старой кушетке было настоящим мучением. Конструкция кровати была очень простой: кушетка с выдвигающимся передним сиденьем и раскладывающейся задней спинкой, что превращало ее в двуспальную кровать.

Во многих домах, где гостиные приспосабливали для проживания подрастающих детей, стареющих дедушек и бабушек, оставшихся старыми девами тетушек и одиноких дядюшек, даже женатых сыновей и замужних дочерей, складные кровати Джона Лэйси быстро стали пользоваться таким же спросом, что и двухъярусные кровати.

Вскоре он оказался завален заказами, на выполнение которых ушли бы уже не месяцы, а годы. И он принял разумное решение оставить свою постоянную работу и заняться производством мебели.

Джон арендовал помещение старой маслобойни в Сифорте. Причин, почему он выбрал это место, расположенное так далеко от Бутля, было несколько, и дело тут было не только в том, что он не желал, чтобы соседи и члены его семьи забегали к нему на огонек поболтать, мешая работать.

На узких улочках Сифорта дуновение ветра ощущалось уже не так сильно. Мастерская располагалась на углу Бентон-стрит и Крозиер-террас, причем последняя заканчивалась тупиком. Рядом с мастерской находился магазин-молочная, где раньше торговали молоком и яйцами. Он пустовал уже много лет.

Джон отпер висячий замок на двойных воротах. Вывески с названием компании на них еще не было, но в верхней части книги для заказов и на счетах-фактурах он напечатал аббревиатуру «К.Р.О.В.А.Т.И.». Это было предложение Фионы, и он решил, что заглавные буквы с точками придают названию определенную солидность — оно смотрелось намного лучше, чем просто «Кровати».

На дверях двухэтажного дома, который стоял во дворе, служившего ему мастерской, висел еще один замок. Верхний этаж Джон переоборудовал под контору, а внизу хранил готовую мебель. Он взобрался по лестнице, включил свет и вытащил из-под стола, который использовал как конторку, бумажный пакет. После этого он запер двери и поспешил прочь. У него не было ни малейшего желания работать в Рождество.

Держа пакет в руках, Джон быстро зашагал по Крозиер-террас, не сводя глаз с домика в конце улицы, в котором сквозь расписные занавески пробивался свет. Дома здесь были даже меньше, чем на Эмбер-стрит, в них было всего по две спальни и полностью отсутствовал коридор — из гостиной дверь открывалась прямо на улицу.

Приготовив ключ заранее, Джон отпер замок и вошел внутрь. Его встретили аромат жареной курицы и музыка, которую он расслышал еще на улице, — что-то классическое и очень приятное.

Из кресла, стоящего перед жарко пылающим камином, сразу же поднялась Клэр. Второе кресло оставалось пустым — оно ждало его. На руках Клэр держала крошечного малыша. Второй ребенок, примерно двух лет от роду, светловолосый, как и его мать, играл с кубиками на полу. Он вскочил на ноги.

— Папа! — Малыш обхватил ручонками ноги Джона.

Улыбающиеся глаза Джона встретились с серыми глазами Клэр, ласково глядящей на него с противоположного конца комнаты.

— Счастливого Рождества, миссис Лэйси. — Он протянул ей пакет. — Ваши подарки.

Мэг Лэйси пожаловала на рождественский обед. Билли испарился в ту же минуту, как только с едой было покончено, и Кора приложила все старания, чтобы свекровь последовала его примеру: миссис Лэйси по-прежнему любила тискать Мориса, а у Коры от этого тошнота подкатывала к горлу.

— Я думаю, мне нужно заглянуть к своей подруге Эне, — сказала Мэг. — Ее муж умер недавно, в прошлом июле, так что это первое Рождество, которое она встречает одна. Ты ведь не возражаешь, дорогая? — Казалось, она так же горит нетерпением уйти, как Кора — желанием избавиться от нее. — Я бы зашла к нашему Джону, но там будет этот Дэнни Митчелл. Я его терпеть не могу, вечно он пялит на меня глаза.

«Да, тебе определенно повезло бы», — с насмешкой подумала Кора. Дэнни Митчелл любил, когда его женщины выглядели эффектно, и он под страхом смерти не согласился бы, чтобы его увидели с толстой седовласой шестидесятилетней старухой — такой, как Мэг Лэйси. Кора полагала, что для женщин, которые интересовались мужчинами, Дэнни Митчелл был чертовски привлекателен.

Кору интересовал единственный мужчина, и это был не Дэнни Митчелл. Это был и не ее муж. Вскоре после рождения Мориса она начала отказывать Билли под разными предлогами: делала вид, что спит, что у нее болит голова, не ложилась в постель, пока он не засыпал и не начинал храпеть, как паровоз. У нее всегда были проблемы со сном, обычно она вставала с первыми лучами солнца, и как раз в это время у Билли появлялись «всякие мысли». Она могла только предполагать, что он платил за секс, когда тот ему требовался, или что у него была подружка. Как бы то ни было, ей было все равно, лишь бы муж оставил ее в покое.