— Ничего подобного. — Кора изобразила на лице благородное негодование. — Я полагала, что любой человек в здравом уме знает, что такое in perpetuity . Я не просто дала тебе деньги в долг. Я вложила их в дело. И теперь одна треть принадлежит мне. Это записано в соглашении.

— Какая же ты дура, мамочка, — простонала Фионнуала, и Кора не могла не согласиться с ней.

Сейчас Фионнуала презрительно взглянула на свою тетку и перевела взгляд на мать.

— Мам, кто-то говорил на днях, что салон Глории на Марш-лейн закрывается. В соглашении, которое ты подписала, речь идет о салоне Миртл. Если мы переедем куда-нибудь в другое место, оно потеряет законную силу.

Потеряет законную силу! Элис стало интересно, откуда ее дочь почерпнула такую изумительную, громкую фразу.

— Это правильно, — сказала она Коре.

Кора поджала губы. Фионнуала, оказывается, вовсе не такая умная, какой себя воображает.

— Интересно, — ответила она. — Мистеру Флинну принадлежит фригольд [4] на салон Глории, и он ни словом не обмолвился о том, что тот закрывается.

Фионнуала растерялась всего лишь на мгновение. Глаза ее сверкнули:

— Тогда, наверное, мне сказали неправду, но мы все равно можем переехать куда-нибудь еще.

— Что, и потерять при этом всех своих клиенток? — злобно сказала Кора. — Не забывайте, если вы решитесь на переезд, салон можно будет сдать другому парикмахеру. Ему вовсе не обязательно закрываться.

— О нет! — Элис обхватила руками сушилку. — Мне невыносима даже мысль о том, что салон Лэйси будет принадлежать кому-нибудь другому.

— Ну, тогда оставайся. — Кора облизнула губы. — Как я уже говорила, все, что надо сделать, это сократить расходы. Например, здесь слишком тепло, тебе не нужно столько света, ведь салон уже закрылся. Избавься от этой женщины, Пэтси, и поменьше угощай посетителей чаем. — Она уставилась на последний сладкий пирожок и остатки шерри. — Держу пари, что даже в «Мэйфэйр» женщины не получают бесплатно такого угощения.

Фионнуала буквально взорвалась от ярости:

— Не смейте указывать нам, как вести наше собственное дело!

— Тише, дорогая. Спокойной ночи, Кора, — выдавила Элис с вымученной улыбкой. — После Рождества я скажу тебе, соглашусь я на новые условия аренды или нет. Нам надо все тщательно обдумать.

— Честное слово, мам, — простонала Фиона после того, как ее тетка ушла. — Ты сделала большую глупость, подписав то чертово соглашение.

— Гораций Флинн все равно мог поднять арендную плату, подписала бы я его или нет.

— Да, но тогда мы могли бы позволить себе платить ее, ведь нам не пришлось бы отдавать Коре такую большую часть того, что мы зарабатываем.

— М-м, — задумчиво протянула Элис. Ее отец по-прежнему считал, что Кора не только ведет для домовладельца его книги. Элис не подошла бы к нему и на пушечный выстрел, но существовало много способов, как обмануть такого человека, как Гораций Флинн.

На следующий день все Лэйси вместе с Бернадеттой Мойнихэн и Дэнни Митчеллом собрались на рождественский обед в гостиной дома на Эмбер-стрит. Все были настроены празднично, временами раздавались взрывы веселого смеха. Бернадетта и Дэнни были подчеркнуто вежливы друг с другом, они даже обменялись подарками — ярким клетчатым шарфом и отделанным оборками передником.

Сидя во главе стола, Джон Лэйси с гордостью обозревал свое семейство. Девочки, когда-то похожие, как две капли воды, взрослея, обретали каждая свою особую индивидуальность. Орла была потрясающе красива, точная копия матери. Она с легкостью разбивала мужские сердца и уже обзавелась постоянным приятелем, который не нравился Джону. Она нашла себе работу в газете «Кросби стар». Сначала Орла была девочкой на побегушках, попутно изучая стенографию и машинопись. Теперь она получала входящую корреспонденцию, и у нее уже был собственный стол с печатной машинкой. Когда-нибудь она станет журналистом, хвастливо заявляла Орла: «В крупной лондонской газете».

Маив же как будто перестала расти, достигнув двенадцати лет. Небольшого роста, утонченная, сдержанно-самоуверенная, она работала в клинической больнице Бутля на Дерби-роуд, выполняя работу санитарки, но с твердым намерением стать дипломированной медсестрой.

Некоторое беспокойство вызывала у него старшая дочь Фионнуала: в восемнадцать лет она очень располнела, и у нее, кажется, в целом мире не было ни одной подруги. Она была неуклюжей, бестактной девушкой — вечно говорила невпопад — и чрезмерно экспансивной без особой на то нужды. Вероятно, ей все-таки не следовало работать вместе с матерью, где приходилось иметь дело с женщинами вдвое, втрое, а то и вчетверо старше ее и где днем с огнем было не сыскать ни одного юноши.

И Кормак! Джон с законной гордостью взирал на своего сына: позавчера ему исполнилось одиннадцать, и он наверняка получит в следующем году стипендию и перейдет учиться в среднюю школу Святой Мэри. Джон всегда беспокоился о том, чтобы его сынишка, такой тихий и прилежный, с головой ушедший в книги, не стал в школе мальчиком для битья, особенно когда его перевели в следующий класс и он оказался в компании детей постарше. Но Кормак, с его милой улыбкой и нежным лицом, никогда не показывал своего превосходства, никогда не хвастался своими успехами. И в играх он оказывался не последним: не слишком крепкого сложения, он, тем не менее, бегал быстрее всех. Если в школе организуют команду регбистов, его сын станет в ней звездой.

— Джон, у Берни закончилось вино, — улыбнулась Элис. — Ты слишком погрузился в свои мысли.

— Извини, Берни. — Джон наполнил ее бокал. — Элис права. Я был далеко-далеко отсюда.

Элис! Его жена за прошедшие годы стала зрелой женщиной. Пропала застенчивость, в движениях теперь сквозила спокойная грация. И день ото дня она обретала уверенность в себе. Он гордился ею. Джон не думал, что у Элис хватит способностей вести собственное дело. Но, вероятно, это он вынудил ее к этому. У нее был выбор — управлять салоном Миртл или оставаться дома, и, как всякий разумный человек, она выбрала парикмахерскую. Он наблюдал за ней, раскрасневшейся и очаровательной: ее голубые глаза оживленно блестели, когда она обсуждала с Бернадеттой последние прически. Волосы самой Элис были уложены во «французскую ракушку», так, кажется, это называлось, но эта прическа ему не нравилась — жена выглядела слишком многоопытной и жесткой.

— Полегче, милая. — Элис положила руку на плечо Фионнуале, которая уже в третий раз намеревалась угоститься рождественским пудингом.

Любил ли Джон ее по-прежнему? Наверное, так же сильно, как и раньше. Но теперь он чувствовал, что они принадлежали двум разным мирам — миру ущербных и миру безупречных. Он улыбнулся про себя: никогда этим двум мирам не встретиться!

Покончив с едой, они убрали со стола и теперь играли в карты — и Кормаку не было равных в покере.

В четыре часа дня Джон объявил, что ему пора уходить:

— Я иду в мастерскую. Мне придется там подкрасить кое-что, чтобы краска высохла к завтрашнему дню. Я получил срочный заказ, понимаете.

— Но сегодня Рождество, дорогой, — удивилась Элис. — Ты ведь не собираешься работать и завтра, в день подарков?

— Я не могу подвести этих людей, Элис. Я впервые получил заказ от большого магазина.

— Но ведь уже темно, Джон. Тебе следовало бы сделать эту работу с утра, если она так важна для тебя. На улице настоящее светопреставление.

— Мне не хотелось бы пропустить тот момент, когда дети будут разворачивать свои подарки. Вероятно, попозже я пойду пропустить стаканчик, так что вернусь не рано.

Она суетилась вокруг него, обматывая шею шарфом, застегивая пуговицы на пальто, и он попытался не показать своего нетерпения. С противоположного конца комнаты на него с подозрением смотрел тесть. Он привык к собственным тайным любовным свиданиям, поэтому подозревал, что и Джон отправляется к женщине.

Элис проводила мужа до двери, не переставая сокрушаться по поводу того, что ему придется идти в самый Сифорт.