Шокированные король с министром имели возможность еще раз убедиться в правдивости предусмотрений мемориала Орлика по украинскому делу. Но и только, так как независимо от того, верить или нет доставленной копии, они не могли «засветить» своего агента.
Тем временем креатура Григория Орлика дальше ездит по свету. Отчитавшись за предыдущий визит, де Бомон снова отъезжает в Петербург. 8 февраля 1758 года вместо неуступчивого Бестужева пост шефа русских нишпорок занимает лояльный граф Воронцов. Де Бомон в свое время так хорошо читал книги императрицы, что на этот раз получил приглашение переехать в Россию навсегда. Деликатно отказавшись, он и на этот раз возвращается в Париж не с пустыми руками - Д'Эон привозит продолженный русской императрицей русско-французский договор от 30 декабря 1758 года, а также морскую конвенцию.
Должен был бы де Бомон выставить Орлику, как теперь модно говорить, хорошую поляну: за вояжи в Петербург Людовик XV назначил ему годовую пенсию в 2 000 ливров.
...То была такая непривычная для Григория Орлика жизнь - семейный уют, забытый, не знаемый еще с семилетнего возраста, с тех пор как после Полтавы и семья, и войско спасались в Бендерах, бесконечный риск разведывательных странствий потом... Он наслаждался теперешней жизнью, с радостью ездил на балы, где они с женой всегда желанны и чтимы, загадывал и разгадывал в тишине своего кабинета хитроумные разведывательные операции, рассылая таких же, как и сам, сорвиголов по свету.
Счастье не бывает долгим. Пламя Семилетней войны разгоралось все сильнее, оно лизало уже не только европейский континент, но и захватывало другие. Поэтому украшенный изысканной резьбой стул в рабочем кабинете Орлик меняет на командирское седло.
Война совсем расстроила планы Григория Орлика. Командующему армейского корпуса теперь не приходилось бывать на дипломатических приемах, разве что на заседаниях Тайного совета короля. Тяжелые бои под Росбахом, осада Амстерберга, штурм Ганновера - фактически это была первая мировая война, как минимум ее прелюдия или репетиция, так как перекинулась быстро и в Канаду, и в Индию. Не до Украины стало европейским монархам... В составе корпуса Орлика воевала и козацкая сотня, одетая в украинские однострои, во главе с неизменным охранником и собратом Карпом, которого по-здешнему перекрестили на более обычное имя Кароль. Особенно тяжело давался бой под Бергеном - городком в две с половиной тысячи населения, который имел важное значение для такого близкого Франкфурта.
13 апреля 1759 года обе вражеские армии со всей мощью силились завладеть Бергеном. Городок подвергнулся сильнейшей атаке. В ответственный момент принц Изенбургский от прусской стороны, бросив в бой все свои гренадерские батальоны и не добившись успеха, отдал приказ даже полковым врачам идти в атаку. Командовал защитой Бергена граф де Брольи, родной брат французского посла в Варшаве, с которым у Григория были давние прекрасные отношения.
Генерал граф де Лазиски и граф де Брольи понимали друг друга с полуслова. Была ситуация, когда командующий вражеских войск принц Брауншвейгский внезапно подошел со своей дивизией, опасно атаковал левый фланг французов - силы их на глазах начали слабеть. Именно в этот момент бросает своих драгун в бой, мастерски выполнив маневр, граф де Лазиски и наносит сокрушительный удар во фланг англо-прусских союзников. С гиком пошла в бой козацкая сотня в ярко-красных жупанах и черных барашковых шапках, враг был сломлен и в беспорядке бежал, а принц Изенбургский нашел смерть от казацкой сабли. В донесениях, то ли перепутав одежду, то ли умышленно , чтобы оправдаться, писали, что французы победили лишь благодаря помощи пяттысячной турецкой конницы, которой, конечно, там и близко не было.
Но в какой-то момент не повезло Григорию - пуля попала в голову, закачался в глазах горизонт и поплыли красные круги, будто от брошенного камня по воде; эти круги становились все более яркими, медленно уходило сознание, командующий склонился и тихо начал сползать с седла. Кароль успел подхватить командира и собрата, козаки окружили его и, пробиваясь, вывезли из поля боя.
А дальше было лечение в доме австрийского советника юстиции Иоахима Гете, отца прославленного в будущем немецкого поэта Вольфганга Гете, тогда еще паренька, который, тем не менее, будет помнить о пребывании в их доме штаба военного губернатора, вспомнит со временем и опишет именитых генералов, среди них и графа Орли де Лазиски.
Пока Григорий лечился, к счастью, довольно успешно, граф где Брольи направил подробный отчет своему королю. Граф объективно оценил вклад в победу «синих шведов короля» и украинских козаков - де Лазиски указом Людовика XV был произведен в чин генерал-поручика. Сам де Брольи получил маршальский жезл. Победу праздновала вся Франция, придворные сравнивали ее с величайшими битвами, поэты составляли оды, но более всего отличилось аристократическое женское общество - вмиг была изобретена и вошла в моду прическа «Берген».
Еще не зажила как следует рана, а Григорий снова в строю. Бой под Миденом войдет в историю особым драматизмом. Сначала у французов были все шансы на победу. Они двинулись девятью колоннами. Воины графа де Лазиски должны были атаковать корпус генерала Вангейма, который разместился на некотором расстоянии от главной армии. Удача зависела сугубо от быстроты маневра, но не все шло нужным порядком у французских воинов. В решающую минуту конница Орлика первой ударила по пехоте, которая, тем не менее, сумела выдержать натиск, сохранила спокойствие и сыпанула навстречу неудержимым градом ядер. Со временем подошли жандармы и карабинеры, но и эту совместную атаку англо-пруссам удалось отразить. В центр французских войск начала образовываться «дырка», которая угрожала катастрофой всей армии, поэтому «синие шведы короля» вместе с казаками отчаянно рубились, лишь бы прорыв не разросся. Карп не видел, откуда стрелял английский снайпер, он увидел лишь кровь на синем мундире Орлика и саблю, выпавшую из рук Григория.
И снова козаки окружили своего командира, изо всех сил пробиваясь сквозь ряды войск прусско-английской коалиции, и таки вывезли своего вождя.
Григорий был в тяжелом состоянии. Он то приходил в сознание, то снова бредил, в этом бреду странно перемешивались картины пережитого им самим и замыслы на грядущее, настоящие события его жизни и видения будущего. День и ночь возле Григория дежурил Карп-Кароль с ближайшими друзьями, спасали сына гетмана от горячки, которая могла в любую минуту потушить пламя жизни, как иногда гасит свечку легкий ветерок.
Карп не все разбирал из бреда своего господина, так как кое-где слышался греческий язык, встречалась латынь, но французский и польский он большей частью улавливал.
- Карп... Кароль... Почему наше рыцарство не имеет права на свою землю... зачем разрушили Чертомлыцкую сечь, разве народу моему надо было идти в Олешки, туда, к Кардашинскому лиману... мы проезжали, Карп, там, мы были двадцать пять долгих лет под крымской протекцией... А сейчас козаки, говорят люди, вообще за Дунай бегут, может, там будет по счету девятая уже Сечь... Кароль, воды... Я говорил королю Людовику XV: поселим козачество на Рейне, где скалы такие, как в Чертомлыке, может, тоска меньшей будет... Казаки - верные воины, они будут оборонять Францию. А настанет время - и Бог подарит нам своего Моисея, и приведет он народ свой в землю украинскую обетованную, и никто уже не сможет отобрать ее, похитить язык и память. Не послушал король, побоялся с Турцией поссориться...
- Ребята, - менял влажное полотенце на лбу у Григория Карп - от горячки полотенце это едва не выделял пар, - это не бред ... Я истинно ведаю: был у него с королем такой разговор всерьез. И соглашался Людовик, но потом что-то разладилось.
...14 ноября 1759 года на берегу Рейна вырос одинокий холмик свежей земли со скромным крестом в изголовье. Прозвучит прощальный салют из мушкетов козацкой сотни, будут салютовать «синие шведы», отдавая последнюю честь своему командующему. Григорий Орлик упокоился в земле, куда в последний раз - десятый! - мечтал перевести Запорожскую Сечь. Отсюда, пусть через годы, пусть через сотни лет, должны были возвратиться свободные люди на свободную землю, где не будет врага-супостата, где не в падчерицах будет жить родной язык и родная песня, где тихое счастье поселится в каждом доме, построенном мозолистыми руками неутомимого хозяина.