Услышав, как Мария спускается вниз, я тоже встала. Увидев меня так рано на ногах, она очень удивилась. Я сказала, что хочу посмотреть, как над долиной всходит солнце, и пойду немного прогуляюсь перед завтраком. Мария немного заволновалась, но, когда я пообещала, что возьму с собой Боба, она успокоилась. Из всех пяти собак Боб был единственным, кто следовал за мной без Брассака. С ним мне нечего было бояться.

Я пошла по тропинке, по которой мы гуляли с Брассаком на следующий день после моего приезда, и добралась до того места, откуда была видна площадка для игры в шары и заброшенная ферма.

Там я уселась на большой камень и стала ждать, когда солнце взойдёт из-за холма. Небо было жёлтым между почти чёрной землёй и длинной вереницей фиолетовых туч. Боб лежал у моих ног. Он смотрел в том же направлении, что и я, и можно было подумать, будто он тоже ждёт восхода солнца.

В тот момент я подумала, что, разумеется, я пришла сюда не только для того, чтобы встретить новый день, но вторую причину я понять не могла.

Конечно же, я полночи провела, повторяя себе, что должна принять какое-то решение. Я не могла продолжать так жить у этих людей. Наверное, именно это заставило меня прийти сюда — мне нужно было побыть одной, чтобы поразмышлять.

Я как раз решила всерьёз этим заняться, когда начало подниматься солнце. Такого зрелища я не видела никогда. В городе, даже если на рассвете находиться на улице, никогда нельзя по-настоящему увидеть восхода солнца. И это очень грустно, ибо такое событие действительно стоит увидеть. У меня перехватило дыхание более чем на пять минут. Казалось, вся земля ожила и зашевелилась, хотя и было абсолютно тихо. Очень быстро тень от холма вернулась на землю и исчезла под покровом деревьев. Луга сверкали, ручеёк между каштанами казался огненной дорожкой.

Стоило солнцу отдалиться от холма, как всё замерло. Только облака медленно двигались на север.

Я попыталась вернуться к нити своих мыслей, но всё, о чём я тогда могла думать, что я была счастлива, пусть и на несколько минут.

Только я собралась вставать, как наверху затрещал мотор. От неожиданности я вздрогнула. Я поняла, что это мотоцикл, а это значит, что приехал Роже, развозчик костей. Боб тут же подскочил и побежал к тропинке. Я окликнула его. Пёс вернулся, но глаза у него были очень грустными. Тогда я пошла обратно, говоря себе, что пока я дойду, этот человек наверняка успеет уехать.

Мне не хотелось его видеть, но благодаря тому, что я его услышала, я поняла, что сегодня воскресенье, и это показалось мне невероятным. Я осознала, что нахожусь здесь уже больше двух недель, что сегодня воскресенье и что без этого шума мотора я бы этого даже не заметила.

ЧАСТЬ 3-я

10

Я всё больше приходила к выводу, что не создана для принятия решений. Ещё меньше — чтобы бороться за себя, и совсем не создана, чтобы размышлять. Всё, что потом происходило, очень меня удручало. Как говорит Леандр: «Если можно уладить всё одним махом, так оно и будет. Вот и всё. Покончив со всякими личностями, нужно согласовываться с администрацией».

Я искренне верила, что избавилась от Марселя. Впрочем, сам он не давал о себе знать, но это письмо из префектуры, которое я получила через неделю после его визита, уверило меня в обратном. Я так и сказала Леандру, что меня просят вернуться, чтобы «узаконить своё положение». Марсель довольно часто использовал своих друзей, когда меня надо было защитить, и мне было понятно, что это значит. Леандр тоже хорошо это понимал и тут же сказал, что поедет в префектуру вместо меня, чтобы узнать, чего они от меня хотят, и какие формальности ещё нужно исполнить. Я согласилась.

Утром Леандр уехал, и я осталась одна с Марией и собаками. Кроме Боба, который меня больше не покидал, все остальные собаки очень волновались. Они непрерывно кружили по кухне а, как только дверь открылась, удрали в сторону тропинки, ведущей к дороге. Здесь они прилепились к ограде и стали ждать. Когда я пошла звать их обратно, они вернулись понурыми. Только старый Дик отказывался двигаться с места. Мне это надоело, потому что ветер дул, не переставая, уже два или три дня, и было очень холодно. Когда я спросила Марию, что мне с ним делать, она ответила:

— Ничего. Пусть делает, что хочет. Такое происходит каждый раз, когда уезжает Леандр. С такой-то густой шерстью он точно не замёрзнёт. Он даже на снегу может часами лежать.

С тех пор, как я здесь появилась, Брассак никогда не уезжал. Раньше я об этом не задумывалась, а теперь, видя, как грустят собаки, осознавала, что я тоже веду себя сегодня иначе.

Я наблюдала за Марией. Я уже немного привыкла читать по её лицу и поняла, что она была обеспокоена. Я хотела воспользоваться отсутствием Леандра, чтобы попытаться узнать что-нибудь об их жизни до моего приезда. Но Мария сказала мне только, что земли достались им от её родителей, что они умерли более 15 лет назад, и только после их кончины она смогла выйти замуж за Леандра.

В какой-то момент, не знаю, к чему, Мария заговорила со мной о Боге и религии. Мария — верующая. Я осознавала, что она цеплялась за свою веру в Бога каждый раз, когда с ней происходило несчастье. Вообще я не понимаю, как можно так сильно за это цепляться, но ничего не сказала. У меня создалось впечатление, что Мария не понимает, что такое Бог и религия вообще, и сама не знает, во что верует.

Что меня интересовало, так это, что именно подразумевает Мария под словом «несчастья». Мне пришлось задавать ей этот вопрос несколько раз прежде, чем она призналась, что ужасно боится своего мужа, когда он возвращается домой пьяным. Я улыбнулась, заметив, что это происходит не так уж и часто. Тогда Мария сказала мне:

— Конечно, с тех пор, как вы здесь, он не возвращался в Лион. Но вот увидите, сегодня вечером он вернётся в стельку пьяным. А прежде он ездил туда раз в неделю. И каждый раз, возвращаясь, он начинает меня оскорблять.

Я ответила, что мне очень неприятно, поскольку он поехал в город из-за меня. Тогда она удивлённо посмотрела на меня и возразила:

— Наоборот, я должна вас благодарить… Ваше присутствие хоть как-то удерживает его здесь.

Произнеся последние слова, она печально улыбнулась. Больше мы почти не разговаривали, но я постоянно вспоминала эту печальную улыбку Марии. Мне казалось, что она очень страдает, и не только из-за Брассака, который мог вернуться пьяным. Я хотела, чтобы она поговорила со мной откровенно, но не знала, как к ней подступиться.

***

День казался мне бесконечным. Иногда я подходила к окну — ветер дул всё так же сильно. Он шёл с востока и обдувал всю долину. Ветер начинался в каштанах, поднимая опавшие листья и кружа их так неистово, что временами казалось, что идёт снег, только снежинки почему-то были большие и жёлтые. На противоположном холме качались от ветра сосны. По мере того, как день клонился к вечеру, небо опускалось ниже, и незадолго до наступления ночи облака, казалось, опирались на лес, чтобы завладеть холмом. Тогда мне вспомнилось, что, когда я была маленькой, бабушка называла это время «между псом и волком»[13]. Прежде, чем зажечь керосиновую лампу, она садила меня к себе на колени, и я смотрела в окно, слушая её истории. Истории те я едва помню, но зато хорошо запомнила, что деревья в это час всегда были похожи силуэтом на людей. Теперь те же формы я находила в каштанах, растущих неподалёку. И так же, как и моя бабушка, Мария ждала полного наступления ночи, чтобы зажечь свет. Пусть это смешно, но, когда она повернула выключатель, я на мгновение пожалела, что здесь нет керосиновой лампы.

Я вернулась к столу и принялась чистить кукурузу. Мария взялась за штопку, но я заметила, что она часто бросает взгляды на будильник. Она знала расписание поездов и, должно быть, уже подсчитала, сколько времени понадобится Леандру, чтобы вернуться с вокзала. Больше она не проронила ни слова. Несколько часов подряд её лицо не меняло своего выражения. А я не осмеливалась ничего сказать сама. Да я и не знала, что сказать.