Вслед за Красовским подобные мысли высказывал и его современник — архитектор А. И. Песке. В статье, опубликованной в петербургском журнале «Архитектурный вестник» в 1860 году, он писал, что «введение чугуна и железа в строительную технику предсказывает великую будущность для архитектуры» и что «явятся гениальные люди, которые воспользуются удивительными качествами нового материала и откроют новые формы, наиболее способные к удовлетворению прочности и эстетического вкуса» ^[132].

Русская архитектурная критика 60-х годов XIX века приветствовала появление новых металлических конструкций. В. В. Стасов рассматривал новаторскую «железостеклянную архитектуру» как одно из самых важных достижений современности, ибо она «была полна какой-то беспримерной в летописях искусства смелости, она дерзко шла наперекор всем преданиям и принятым правилам, но тут же сооружала чудные палаты, поразительные волшебством впечатления, воздушной легкостью, громадными пространствами, залитыми светом»[133].

Стасов очень высоко оценил первое в истории архитектуры общественное здание из металла и стекла — «Хрустальный дворец» Лондонской всемирной выставки 1851 года, сооруженный по проекту Дж. Пэкстона. Стасов охарактеризовал его как «первый шаг, смелый до дерзости, невероятный до безумия», с которого начинается «новая архитектура Европы». Это здание оказало сильное воздействие на чувства и умы современников и вызвало в свое время острую дискуссию. Для Н. Г. Чернышевского оно послужило прообразом той архитектуры будущего, которую он нарисовал в романе «Что делать?», в фантастическом «Четвертом сне Веры Павловны». Коллективные жилые дома будущего Чернышевский мыслил как огромные сооружения из металла и стекла, пронизанные светом, возвышающиеся «среди нив и лугов, садов и рощ».

Мысль о том, что развитие строительной техники должно оказать активное воздействие на эволюцию архитектуры, была сформулирована в 1850-1860-х годах и в высказываниях ряда зарубежных архитекторов и художественных критиков: Теофиля Готье, Ж. Виолле-ле-Дюка и других. В частности, Виолле-ле-Дюк утверждал, что «архитектура примет новые формы только в том случае, если она открыто пойдет туда, куда поведет ее подлинно новая, разумная строительная техника, созданная нашей эпохой… И не смешивая стили, не нагромождая без причины формы всех времен, можно будет найти ту архитектуру, которая нужна нашей эпохе, откровенно прибегая к помощи индустрии» ^[134].

В развитии идей «рациональной архитектуры» теоретическая мысль в 50-60-х годах XIX века заметно опережала архитектурную практику. В России это было особенно заметно в силу ее экономического и технического отставания от ряда стран Западной Европы, раньше ставших на рельсы капиталистического развития и раньше вступивших в стадию промышленной революции. Тем не менее принципы «рациональной архитектуры» начали прокладывать себе дорогу, в той или иной мере внедряясь в практическую деятельность русских зодчих.

Общественные здания

Середина XIX века в истории русской архитектуры представляет собой переходный этап от зодчества периода позднего классицизма к архитектуре пореформенной эпохи, когда бурное развитие капиталистических отношений, начавшееся после реформ 1860-х годов, предъявило спрос «на совершенно иные постройки, не похожие ни по своей архитектуре, ни по своей величине на старинные здания патриархальной эпохи»^[135]. Это очень наглядно проявилось в архитектуре общественных зданий.

С одной стороны, продолжалось строительство зданий тех типов, которые сформировались еще в первой трети XIX века. В их числе — казармы и административные учреждения, некоторые школьные и больничные постройки с традиционной планировкой, театры (компоновка зрительного зала, выработанная еще в XVIII-начале XIX века, продолжала применяться и в последующие десятилетия). Особенно консервативными по своим планировочным и объемно-пространственным решениям были здания церквей, как православных, так и других вероисповеданий: в них традиционализм компоновок стимулировался и сложившимся регламентом богослужения, и определенными идейно-художественными установками, целенаправленной ориентацией на образцы средневекового зодчества. Тем не менее и в этих типах зданий наметились поиски новых, более рациональных планов, применялись новые виды конструкций, а стилистика фасадов и интерьеров, в соответствии с общей стилевой эволюцией архитектуры, кардинально изменилась: классицизм был вытеснен эклектикой.

С другой стороны, именно в середине XIX века начался процесс формирования зданий новых типов, связанных и со сферой материального производства (промышленные здания и сооружения), и с нуждами транспорта (вокзалы, депо), и со сферой товарно-денежных отношений (пассажи), и с потребностями науки, культуры и образования.

Архитектура общественных зданий Петербурга в середине XIX века представляет довольно сложную и пеструю картину, в которой традиционное и новаторское переплетаются самым причудливым образом. В этом отразился и характер социального заказа эпохи, ее противоречия, вызванные углубляющимся кризисом феодально-крепостнической системы, охранительскими устремлениями правительства Николая I, дальнейшим развитием капиталистических отношений. Движение общественной мысли, успехи русской науки, бурный расцвет литературы, музыки, театра, живописи — все это, в свою очередь, влияло на развитие зодчества, отражаясь, в той или иной мере, в архитектуре общественных зданий.

Как уже отмечалось, в соответствии с программными установками нового творческого метода, пришедшего на смену классицизму, функциональное назначение постройки рассматривалось как важнейший фактор, предопределяющий характер «художественного впечатления». Это создавало все более явную дифференциацию архитектурных образов, усугубляющуюся применением наследия «всех стилей» на основе принципа выбора. Поэтому целесообразно архитектуру общественных зданий рассмотреть по типологическому принципу — в соответствии с функциональными особенностями зданий.

Здания административных учреждений и военного ведомства

Военно-бюрократический режим, установленный правительством Николая I, его охранительская внутренняя политика были призваны сохранить феодально-монархический строй и крепостное право. Растущая и усложняющаяся бюрократическая государственная машина и опора власти — многотысячная армия требовали строительства новых обширных казарм и многочисленных зданий для размещения министерств, департаментов, органов полиции и других административных учреждений.

В ряде случаев присутственные места удавалось разместить в откупленных в казну частных домах, соответствующим образом переделанных внутри. Фасады зданий при этом могли оставаться в прежнем виде. Так, в бывшем доме Лобанова-Ростовского на углу Адмиралтейского проспекта и Исаакиевской площади, построенном. О. Монферраном в 1817–1820 годах, разместилось Военное министерство.

В середине XIX века в центре Петербурга было построено много новых административных зданий.

Важным этапом в формировании ансамбля Исаакиевской площади было строительство двух зданий, расположенных по сторонам площади, между правым берегом Мойки и Большой Морской улицей (ныне улица Герцена). Проекты зданий были разработаны Николаем Ефимовичем Ефимовым (1799–1851) — одним из ведущих петербургских архитекторов тех лет. Он же руководил строительством зданий, причем, как писал он в рапорте начальству, на нем, как на «главном распорядителе работ», лежала обязанность «сочинять и составлять все чертежи различных конструкций и украшений, входящих в состав частей отделки, и иметь непосредственный надзор и ответственность за правильность и прочность строения и за чистоту и изящность отделки»^[136].