"Меня охватил ужас, когда он начал становиться молодым и красивым", – вспомнил Грем слова парнишки.

Крелл хохотал и подходил все ближе и ближе…

5

– Вот так, – рассказывал Грем, – безоружный, я стоял на палубе, и этот сумасшедший с копьем кружил вокруг меня.

Он собирался пронзить меня насквозь, распороть от глотки до пупа, а затем скормить рыбам. И это доставило бы ему больше удовольствия, чем самый прекрасный обед с бифштексами.

Грем прикрыл глаза и, сидя за пишущей машинкой, на мгновение опустил свою начинающую лысеть голову с несколькими прядями седых волос. Когда он вновь ее поднял, то его глаза стали просто огромными.

– И, казалось, ничто не могло меня спасти. Я никогда не смог бы победить Бейтса Крелла.

Он моргнул, и на какое-то мгновение Табби увидел его молодым, совсем молодым, таким, каким он был, когда стоял лицом к лицу с убийцей на борту "Каприза".

– Но я все-таки победил его. Табби знает. Табби видел, как это произошло, в первую же нашу встречу. Правда, я думаю, Табби, что ты этого еще не понимаешь.

– Я не знаю, – ответил Табби, посмотрев на Грема. – Что я видел? Я видел, как вы что-то подняли.., правда? И там что-то было?

– А что это такое? – спросила Пэтси. – Дубинка? Ох, у меня есть одна догадка.., это что-то вроде дубинки, да?

– Нет, это была не дубинка, – сказал Грем, – но это было единственное оружие, которым я мог воспользоваться, – тот самый восьмидюймовый деревянный брусок, которым открывался трюм. Я посмотрел туда, где он висел на крюке.

Он был на месте. Я отпрыгнул в сторону. Крелл замахнулся, но не попал. Это его не огорчило. Он знал, что в конечном счете доберется до меня. Маленькая деревяшка, такая, как этот деревянный брусок, не могла помешать этому. Крелл опять замахнулся, я опять отпрыгнул, схватил брусок, поднял его вверх и, держа его над головой, повернулся к Креллу, ясно показывая свои намерения. Я считал, что у меня есть шанс.

Подходя к самой трудной части истории, Грем оглядел собравшихся.

– Крелл направился ко мне, целясь копьем прямо в живот. Он произнес: "Ты ничего не знаешь, Вильяме. Ничего не знаешь". Я чуть не упал – я ударился в панику. И тут услыхал жужжание миллионов мух – моя спина прислонялась к стенке рубки и, припомнив рассказ Пита Буресса, я понял, что миллионы мух бьются в ней об окна. И тогда… – Он пристально вгляделся в лица собравшихся и увидел, что они последовали за ним, в прошлое.

– Сейчас мне надо рассказать самое страшное, – начал он, – каким-то образом… – Грема остановило выражение лица Пэтси.

Пэтси светилась словно свеча. Она все видела. Видела его триумф и радовалась этой победе так, словно это была ее собственная победа. Все это отражалось на ее лице. Он почти растворился в чувстве любви к ней, потянулся и взял женщину за руку.

– О, я знаю, у вас был меч, – сказала она. Глаза светились, глядя туда, в пятидесятилетнее прошлое. – О, Грем, у вас был меч. У вас был меч, и вы были прекрасны.

Она помогла рассказать о самом трудном; это сама Пэтси была прекрасна.

– Да, так все и произошло, – подтвердил он, – я почувствовал, что стал восьми футов ростом, почувствовал себя могущественным как Бог. И эта ерундовая восьмидюймовая дощечка в руке превратилась в меч.

Грем прикрыл глаза рукой и помолчал.

– Меч…

Голос задрожал, и Грем покачал головой:

– Я не собираюсь плакать, нет. Но, знаете, я сейчас снова переживаю ту, прошлую, жизнь.

Он вновь тряхнул головой и отнял руку от глаз, положив и ее поверх руки Пэтси.

– День изменился. Я ощущал вокруг себя сияние. Крелл издал хриплый вопль. Глаза его стали необычными – огромными, огромными, как мячи для гольфа. В них не было ни зрачков, ни белков – они были абсолютно черные, черные как вакса, с золотистым ободком вокруг – не глаза, а камни. Драгоценные камни. Он бросился на меня, издавая хриплый крик, и я понимал, что он чувствует. Такой же дикий триумф испытывал и я. Но я знал, что выиграю. Все перевернулось, и я собирался уничтожить Бейтса Крелла. Я взмахнул мечом и переломил копье надвое. Крелл вновь заорал и бросился на меня.

Грем выпрямился в кресле. Он все еще держал в своих руках руку Пэтси.

– Я вновь взмахнул мечом, зная наперед, что получится.

Казалось, меч взлетел в воздух сам по себе. Лицо Крелла находилось всего лишь в футе от моего, когда меч обрушился на него, и мне показалось, что оно раздвоилось. Передо мной возникли два лица – оба полные злобы и какой-то дикой радости. Я почувствовал, как меч рассекает их. Всю силу вложил я в этот удар. Лицо Крелла увеличивалось, раздуваясь словно воздушный шар; я ощутил, как меч рассек кости черепа, струей хлынула кровь. От удара я чуть не упал за борт. Лицо Крелла опять изменилось, став совершенно белым, верхняя часть его отделилась и упала на палубу. Он еще какое-то время постоял, а потом рухнул тоже. Мне хотелось пить. Это был момент абсолютно полного удовлетворения. Сильнейший момент моей жизни.

А потом все угасло. День вновь превратился в самый обычный, из воздуха исчезли золотистые искры, судно кружило на месте, а меч опять стал обыкновенным деревянным бруском. Кровь струилась из тела Крелла и стекала в трюм через щели в досках палубы.

Грем осторожно опустил руку Пэтси.

– Дети мои, когда в пятидесятые годы начались новые тревоги, эти воспоминания дали мне силы выжить: ведь я сражался с Дьяволом, и меня спасла неизвестная сила. Я ослабел и был вынужден сесть. Странный восхитительный миг остался позади, он уже превратился в миф. Из двух половинок того, что было человеком, на грязную палубу вытекала кровь. Меня тошнило от одной мысли об этом, но мне нужно было избавиться от тела. Я не думал о последствиях; я просто не мог представить, что кто-то может мне не поверить.

Я закрыл глаза и подхватил тело под мышки. Подтащил к борту, перебросил через поручни и услышал всплеск. "Каприз", точно верный пес, кружил вокруг того места, где ушло под воду тело хозяина. Как будто судно ждало, что он вернется. Деревянный брусок перекатывался по палубе, и я схватил его секундой раньше, чем он попал в лужу крови. Его я тоже вышвырнул за борт.

Я пошел в рубку и вернул судно на прежний курс – на какое-то мгновение мне захотелось направиться к выходу из залива, потом в океан и никогда больше не возвращаться назад. Но я развернул судно к устью реки.

Конечно, никогда раньше мне не приходилось управлять судном такого типа, как "Каприз". Справиться с рулевым управлением, с парусами оказалось нелегкой задачей. Когда я заметил огни "Блю-Терн" на берегу, я повернул к причалу и выключил мотор, надеясь на лучшее. "Каприз" стукнулся о доски пристани, как грузовик, что спустился с горы с неисправными тормозами. Я думаю, что в "Блю-Терн" слетел с полки и разбился не один стакан. Набросив канаты на кнехты причала, я спрыгнул на берег и побежал в полицию…

Однако там магическое чувство собственной правоты покинуло меня. Я сидел в кабинете Клетцки и пытался все ему рассказать – от первого взгляда на Бейтса Крелла до последнего удара "Каприза" о доски причала возле "Блю-Терн". Он смотрел на меня и думал о том, что вот сидит тут парень, немного повредившийся умом от чтения книжек, и морочит ему голову. Клетцки был хорошим шефом полиции и крепким парнем. К тому же он был еще и хорошим политиком, потому что умудрился удержаться на своей должности более тридцати лет. Но мой рассказ.., это было слишком даже для него. Мне, конечно, следовало бы немного изменить обстоятельства, сделать их более приемлемыми для туповатого полицейского, который лишь год находится в должности начальника. А я излагал ему сумасшедшую историю и видел, что Клетцки накаляется все больше и больше, пока наконец терпение его не иссякло и он не стал откровенно злым. Когда дело дошло до смерти Крелла, я сказал, что выхватил у него копье и столкнул его этим копьем за борт. Хорошо, что у меня хватило ума изложить все это именно таким образом.