— Я не знаю, что показал Искупитель. Кому бы то ни было. — Его тон был суровее, чем ему хотелось бы. — У меня достаточно своих тягот. Я не приму ваши… я не стану отвечать за твою безопасность, как и за прочих пилигримов. Это… это… «Не то, за чем я пришел!» Ему хотелось выкрикнуть это вслух. Однако он отвернулся и начал возвращаться к главному подходу.

Паломники разбегались с его пути, усугубляя гнев.

Через лагерь — глаза устремлены на тьму впереди, он желает снова оказаться в ее объятиях. В городе. Сырые серые стены, грязь на мостовых, дымная пещера таверны и круг жалких испитых лиц — да, назад в родной мир. Туда, где от него ничего не требуют, ничего не просят, ничего не ожидают сверх сидения за столом, вином и игрой, бесполезным состязанием.

На дорогу, в водоворот голосов бессмысленных духов. Сапоги стучат по камням.

«Проклятые дураки!»

Вдоль всего пути, ведущего ко рву Цитадели, лежат окровавленные тела. Что-то ужасное творится в северном небе. Тусклые полосы — словно сошедшая с ума радуга — расползаются, пожирая темноту. Что за боль повисла в спертом воздухе? Что рождается, сотрясая саму вселенную?

Эндест Силан, простой служка Храма Матери Тьмы, шатался, огибал тела, перешагивал кровавые лужи, спеша к Внешним Вратам. С их острой арки он сможет увидеть город — крыши, подобные зубьям бесчисленных механизмов, машин, движущих небесами и всем творением. Таков был Харкенас, Первенец всех городов. Но небеса изменились. Совершенная машина сущего сломалась — взгляните в небо!

Город дрожал, крыши перекосились. Завыл ветер, глас множества огненных бурь. Все озарилось пламенниками молний.

«Покинуты. Мы покинуты!»

Он дошел до врат, прислонился к опоре и вцепился в лицо, пытаясь очиститься от слез. Верховная Жрица, жестокая поэтесса, визжала в нефе Храма, визжала словно женщина, которую насилуют. Остальные — все женщины — одинаково извивались на мраморном полу, содрогаясь в лежачем танце мрачной чувственности. Жрецы и служки — мужчины пытались успокоить судорожные движения, заглушить крики, рвущиеся из воспаленных глоток, бормоча бесполезные утешения… а потом один за другим начали отходить, как будто плиты пола стали скользкими. Женщины скользили в так называемом Нектаре Экстаза — нет, ни один мужчина уже не мог видеть происходящее иначе, отрицать истину.

Они сбежали. Их терзал ужас — но разве не примешивалась к нему зависть?

Началась гражданская война, воспламенив все подобно небесным бурям. Семьи распадались повсюду — от Цитадели до скромных домов и общин. Кровь Анди залила Харкенас, и спасаться было некуда.

За ворота. Когда отчаяние уже душило Эндеста Силана, он увидел ЕГО приближение. Из нижней части города. Его руки покрыты черной блестящей чешуей, его обнаженная грудь защищена природной броней. Кровь Тиам бушует в венах, даря жизнь и соединяясь с магией хаоса; глаза сверкают яростной волей…

Эндест пал на колени перед Аномандером: — Владыка! Мир рушится!

— Встать, священник, — отвечал тот. — Мир не падет. Ты мне нужен. Идем.

Он прошел мимо, и Эндест обнаружил, что вскочил на ноги, ибо воля Лорда Аномандера ухватилась за сердце железной перчаткой, потащив его вслед за воителем.

Он провел рукой по глазам. — Владыка, куда мы идем?

— Храм.

— Нельзя! Они сошли с ума… женщины… Они…

— Я знаю, что поразило их.

— Верховная Жрица…

— Мне не интересна. — Аномандер помедлил, оглянувшись. — Назови свое имя.

— Эндест Силан, аколит третьей ступени. Владыка, умоляю…

Но воитель уже шагал, заставив Силана замолчать одним движением когтистой, чешуйчатой руки.

— Преступление сего дня, Эндест Силан, лежит на самой Матери Тьме.

Именно в этот миг юный служка понял, что замыслил Лорд. О да, Аномандер нуждается в нем. Его душа — «прости меня Мать!» — откроет путь, поведет владыку по Незримой Дороге.

И он предстанет перед ней, да. Высокий и суровый. Сын, ничего не боящийся. Ни ее, ни своего гнева. Буря… о, буря только начинается.

Эндест Силан одиноко сидит в своей комнате. Стены ее толсты и глухи, слово стены склепа. Крошечная масляная лампа стоит на столе — свидетельство плохого зрения, пятна Света на душе, пятна столь древнего, столь глубоко въевшегося в покрытое рубцами сердце, что кажется ему тугим как кожа.

Он стар и получил привилегию ворошить старинные воспоминания, воскрешать в потрепанной плоти юность — то время, когда боль еще не грызла суставы, когда хрупкие истины еще не ослабили скелет, сделав его сутулым и хромым.

— Держи путь открытым, Эндест Силан. Она взъярится на тебя. Она попытается изгнать меня, закрыться. Держись. Не отступай.

— Но, владыка, я посвятил ей жизнь.

— Какой в ней прок, если она не отвечает за собственные дела?

— Она создала нас всех, Лорд!

— Да. И ответит за это!

Юность — время резких суждений. Огонь гаснет с течением лет. Гаснет сам собой. Мечты о спасении засохли на стеблях; кто посмеет оспорить жестокую правду?

Они прошли цитадель, полную мертвецов — сломанных, выпотрошенных. Подобно их лопнувшим чревам, трения, соперничество, вражда не могли удержаться внутри. Хаос породил кровь и дикость, и загорелись глаза тех, кто недавно играл на арфах и лютнях. Дураки выстроились в очередь. Дураков всегда хватает. Дураки идут за тем, кто первым призовет их. Так Эндест шел красными коридорами, смердящими смертью залами в двух шагах за спиной Аномандера.

— Могу я спросить, Эндест Силан?

— Можете, Лорд.

— Выстоишь?

— Выстою.

— Ты будешь ждать меня в тот день?

— В какой день, Лорд?

— День в самом конце, Эндест Силан. Ты будешь ждать меня в тот день?

— Я сказал, что выстою, владыка, и поэтому выстою.

— Тогда держись, друг. Держись. До того мига, когда придется предать. Не протестуй, Эндест. Ты узнаешь этот миг, ты сразу узнаешь его.

Только это сохраняло ему жизнь. Так он сам подозревал. Тревожное ожидание, столь долгое, что успело затвердеть и покрыться коростой почти бесконечных столетий.

«Скажи, Эндест, что ворочается в Великом Кургане?»

«Владыка?»

«Это Итковиан? Мы действительно стали свидетелями рождения нового бога?»

«Не знаю, владыка. Подобные истины закрыты от меня». «И сам я закрыт для них. С того дня в Храме».

«Ах да. Я забыл. Извини, старый друг. Может, лучше поговорить со Спинноком. Возможно, требуется тихое расследование».

«Он послужит вам как всегда, Лорд».

«Да. Одно из моих бремен».

«Владыка, вы выдержите все».

«Эндест, ты плохой лжец».

«Да, владыка».

«Итак, пусть будет Спиннок. Когда встретишь его, пошли ко мне. Спешки нет. Когда у него будет свободное время».

«Владыка, ожидайте его вскоре».

Тогда Аномандер вздохнул, да и какой другой ответ был возможен? «Я тоже ваше бремя, Лорд. Но лучше не говорить вслух.

Глядите же, Лорд. Я все еще жду».

Ослепительный свет лился из раскрытых дверей храма, прокатываясь по площади волнами потопа; его сила была такова, что трупы шевелились, молочно-белые глаза смотрели с дергающихся голов.

Когда они вышли на пустое пространство, свет залил их до подбородков. Он оказался на удивление холодным. Эндест Силан узнал ближайших мертвецов — Анди. Жрецы, что ждали слишком долго и были захвачены взрывом, которого бежавший по коридорам Цитадели Эндест не увидел, но ощутил. Последователи разных фракций. Сильхаса Руина, Андариста, самого Аномандера, Дретденана, Хиш Туиллы и Венута Дегаллы… о, эта площадь, эти освященные камни видели много схваток. «В родах будет кровь. В смерти будет свет». Да, это был день и рождения и смерти, и крови и света.

Они подходили все ближе к дверям храма, осторожно, наблюдая за волнами света на пороге. Он изменил оттенок, словно запачкавшись о Черное дерево, но сила угасала. Эндест Силан ощутил внутри присутствие. «Кто-то ждет. Нас».

Верховная жрица? Но ее присутствия аколит не ощущал.