Ко мне подполз раненый Мигель. Левая рука висела, по щеке струилась кровь. С трудом опираясь, он стал снаряжать ленты, стараясь помочь мне.

— Полежи! — крикнул я ему.

— Ничего… Мы не должны отдать мост… Мансанарес наша… — процедил сквозь боль Мигель и продолжал готовить запасные ленты.

Марокканцы отступили, и мы получили короткую передышку. В отряд пришло пополнение. Молодые веселые бойцы, присланные Листером, деловито занимали боевые позиции, окапывались, устанавливали на флангах два дополнительных пулемета. Я достал из кармана бинт, перевязал Мигелю руку, обтер рану на щеке. Прибежал санитар — огромный испанец с большими руками.

— Собирайся, рыцарь, — поднял он Мигеля. — Подлечим тебя немножко в госпитале, а там снова можешь воевать.

Подоспел второй санитар — Мигеля положили на носилки: оказалось, что он ранен и в ногу.

— Поправляйся скорей, — успокаивал я друга. — До скорого свидания.

Мигеля унесли, и мы услышали стон на мосту. Три наших бойца поползли туда и быстро нашли раненого марокканца. Он лежал у перил и прижимал сумку. В ней оказались денежные знаки различных государств. Наемник! Он пришел в Испанию не ради какой-нибудь идеи, он не был движим высоким чувством. Когда санитары стали класть его на носилки, он беспокоился о сумке с деньгами больше, чем о своих перебитых ногах.

— Это все мое состояние. Если умру, пошлите домой, у меня жена и трое детей, — стонал он.

— Плохой ты выбрал способ заработать на жизнь, — проворчал санитар и положил сумку ему под голову.

Глубокой ночью ко мне подполз посыльный от Листера. Комбриг вызывал меня в штаб. Я оставил своих товарищей, продолжавших держать оборону, и отправился. Листер уже знал о бое у моста и приветствовал меня:

— Вива Русия!.. Молодец!. О твоей работе скажу Петровичу…

Позже я узнал, что за боевые действия у моста на реке Мансанарес меня наградили первым орденом — Красного Знамени. Родина чутко следила за своими добровольцами.

В штабе бригады Листер ознакомил меня с обстановкой на фронте, показал донесения из частей, приказы командования корпуса. Неделя этих боев была удачной для республиканских войск. На многих участках наступление франкистов удалось приостановить. А кое-где республиканцы решительным контрударом отбросили мятежников на несколько километров от предместий Мадрида.

Листер по секрету сообщил, что готовится крупная наступательная операция республиканских войск, подтягиваются резервы. Мы договорились, что разработаем детальный план подготовки к наступательным боям и начнем немедленно осуществлять его. Вскоре нашу бригаду перевели на другой участок фронта. Мы получили новое пополнение, вооружение.

Бесконечные напряженные бои под Мадридом. Частые передислокации. Неотложные дела…

Но однажды утром Энрике Листер вызвал меня и спросил:

— Хочешь поехать в Мадрид?

— Если надо… — начал было я.

— Надо, — коротко подтвердил Листер. — Поедем на митинг, который состоится в театре. А потом полдня в твоем распоряжении. У тебя же друг там, в госпитале.

— Но ведь время горячее.

— Знаю, знаю, дорогой Павлито! — Листер погрустнел. — И у меня тоже есть друзья, которых я еще не смог навестить. Словом, едем. Собирайся.

Час быстрой езды — и шофер Хосе Мартинес торжественно произнес:

— Вот он, наш красавец Мадрид.

Когда мы подъехали к зданию кинотеатра «Монументаль», шум и гам вокруг стоял невероятный. Сотни людей толкались возле подъезда, все что-то кричали, пытались приступом взять дверь.

— Как же мы пройдем? — изумился я.

Листер махнул рукой: мол, не беда, пошли.

Мы двинулись. И толпа, узнав Листера, приветливо расступилась, образовав живой коридор. Пройдя вестибюль, мы очутились в просторном зале театра. На трибуне кто-то выступал.

И тут по залу приглушенной волной пробежал шепот: «Листер! Энрике Листер!..» Эта волна все нарастала, пока шум не перерос в мощный рокот. Захлопали сиденья откидных кресел. Большинство присутствующих встали. Бурные аплодисменты. Овация. Зал скандировал: «Ви-ва, Листер! Ви-ва, Листер!»

Энрике, с поднятыми руками, сцепив пальцы, выражал свою признательность неистовавшим в восторге соотечественникам. Крики не смолкали до тех пор, пока Листер не подошел к столу президиума, куда его пригласили, и сел.

Выступало много делегатов: анархисты, левые республиканцы, коммунисты, члены социалистической партии. Каждая речь бурно комментировалась залом, и председатель каждый раз подолгу призывал аудиторию к порядку.

Предоставили слово и Листеру. Когда он начал, сразу — и по затихшим балконам, и по тому, как часовые, стоявшие у входа, вошли в дверные проемы, — почувствовалось, что он повел речь о самом наболевшем…

После собрания Листер предложил подвезти меня до госпиталя. Но только мы выехали на боковую улицу, нас на большой скорости обогнали два автомобиля. Они резко остановились, и наш шофер Хосе Мартинес с трудом избежал столкновения. Они настойчиво продолжали мешать нашему движению — то снова набирали скорость, то резко тормозили, пытаясь опрокинуть нашу машину.

— Старые знакомые! — Листер чертыхнулся. — Провокаторы-анархисты, у нас с ними давние счеты. Ну, подождите.

Он достал пистолет и несколько раз выстрелил в воздух. Испугавшись, «лихачи» немедленно скрылись.

Возле госпиталя я поблагодарил Листера и направился к проходной. Он уехал. А мое внимание привлекла идущая невдалеке девушка. Когда она подошла поближе, я узнал ее. Это была Франческа.

— Ой, как хорошо, что ты здесь, Павлито. Вот Мигель обрадуется, когда нас обоих увидит.

Мы вошли, надели белые халаты. Франческа остановила первую встречную сестру, пошепталась с ней, потянула меня на второй этаж.

Мигель спал. Мы принесли два стула и тихо сели возле. Мигель зашевелился, захлопал ресницами, широко открыл глаза:

— Я, наверное, или брежу, или вижу сон.

— Да нет же, это я, твоя Франческа, — нагнулась к нему она. — А рядом со мной Павлито. Ты узнаешь нас, мой милый?

— А это что за царапина? — спросил ее Мигель.

Я тоже заметил на правой щеке Франчески красную царапину.

— Да так, пустяки, ветка хлестнула, — ответила она.

— Ты что же, в город не по дороге, а лесом ходишь? — хмыкнул парень.

Франческе ничего не оставалось, как рассказать о своем нелегком пути из части в Мадрид.

Вначале ей повезло. Первые восемь километров проехала на попутном грузовике, что вез ящики со снарядами. Потом, к вечеру, в маленькой деревушке она решила раздобыть лошадь или, быть может, пристроиться на попутную крестьянскую подводу. Постучала в окно крайнего дома. Седой сгорбленный старик пригласил войти. Долго рассматривал гостью, потом, невесело вздохнув, положил на стол кусок сыра, хлеба и пару апельсинов. Предложил остаться, дождаться утра. Но Франческа спешила и уговорила дать ей ослика. Все шло хорошо. Но когда до Мадрида оставалось почти рукой подать, неожиданный удар натянутой поперек дороги проволоки сбросил ее с ослика в кювет.

Подымаясь, она увидела перед собой ствол винтовки. Франкистские солдаты задержали ее. Франческа прикинулась наивной горожанкой, навещавшей дедушку, и они уже собирались ее отпустить. Но подошедший к ним офицер оказался тем самым негодяем, который пытался завербовать ее в Альбасете. Он узнал Франческу. Отпираться было бесполезно. И он решил собственноручно расстрелять ее — повел к ближайшему кустарнику.

Будто смирясь, Франческа незаметно извлекла из кармана вальтер. И в тот момент, когда они подошли к кустарнику и фашист навел ей в лицо луч электрического фонаря, она резко подняла руку и трижды выстрелила. Фонарь погас, фашист с хрипом повалился на землю. Франческа бросилась бежать. Темнота помогла ей.

К утру она вышла на большак. Бойцы-республиканцы, ехавшие на грузовике в Мадрид, увидели ее и взяли с собой.

Рассказ Франчески взволновал нас с Мигелем. Даже если б этот случай оказался ее наивной выдумкой, он обретал глубокий смысл.