Глухарки были и сейчас на току, неподалеку от меня, за кустами, за порослью сосенок. Певцам надо было отличиться перед ними, показать себя, продемонстрировать ловкость, грацию, а то и силу. Глухарок много. Я слышу их подбадривающее квохтанье, но хорошо знаю: стоит прозвучать в тайге чужому, опасному звуку — и довольное квохтанье глухарок тут же сменится тревожным сигналом. Самцы увлечены, им теперь не до осторожности, и роль сторожей на току берут на себя самки-глухарки… Тревога, крик самки — и глухари прекращают ток, замирают, настораживаются, а то и срываются с места и летят прочь.
Выходило, что и здесь, на турнире, ей, глухарке, отводилась не такая уж второстепенная роль, если от ее внимания зависела жизнь самцов.
Но главный на турнире все-таки самец, петух — это его стихия, это он выбирает место для весенних игрищ…
А если заглянуть сейчас немного дальше… Ток скоро закончится. Самцы удалятся в крепкие, глухие места сменить перо, отдохнуть. А самки? Самки примут на себя заботу, ответственность за потомство. Самка скоро станет матерью, скоро устроит гнездо и выведет глухарят. Но куда улетит она устраивать гнездо?..
Она никуда далеко не улетит — она останется здесь, на краю мохового болота. Здесь, среди сухого кочкарника, бурелома, старых пней и упавших стволов так удобно прятаться глухарятам, здесь, около подгнивших стволов и старых пней, достаточно пищи для птенцов. А когда птенцы подрастут и смогут питаться ягодами, где еще отыщется так много черники, брусники, клюквы?
Это можно проверять каждый год: где был ток, там ищи осенью выводки глухарей, там сразу же после окончания тока будущие матери поделят между собой болото и прилегающие к нему участки леса, и каждая глухарка займет свой собственный «дом». И сюда весной снова прилетит старый глухарь-токовик, чтобы объявить об открытии весеннего праздника.
Нет, все-таки не он, токовик, выберет место, подходящее для песен и ритуальных танцев, — он прилетит туда, где лучше всего устроить гнездо, где удобно остаться с птенцами ей, глухарке. А не она ли, эта глухарка, и диктует по-своему место проведения турнира?..
Лед отошел от берегов, сжался на середине озера и открыл по заливам прошлогодние кочки. С открытой водой на озере появились кряковые утки. И теперь каждое утро в тишине далеко слышится голос селезня: «Жвяк-жвяк, жвяк-жвяк…» Селезень идет низко, красиво, облетает озеро с той стороны, где нахожусь сейчас я, уходит в дальний конец, возвращается обратно и снова зовет утку: «Жвяк-жвяк, жвяк-жвяк…»
И вот первый ответ на призывный крик самца, громкий, нетерпеливый сигнал-приглашение утки. По этому кряканью я и подсчитываю уток на озере: одна, вторая, третья и совсем далеко — четвертая.
Утки находятся друг от друга на почтительном расстоянии. Это расстояние между ними будет выдержано и в период гнездовья, и в период нелетных птенцов. Я подсчитываю голоса уток и уже сейчас, весной, знаю, что в этом году на озере появится три кряковых выводка, что утки уже поделили озеро на личные территории, возможно, уже присмотрели и кочки для гнезд и теперь готовы ответить влюбленному селезню.
Селезень резко сваливается на крыло и падает как раз туда, где только что отозвалась крякуша. Красиво отливает на солнце подвижная шейка самца, поблескивают перья — ухажер старается выполнить свой танец как можно лучше, чтобы понравиться самке.
Неутомимый танцор присмотрел для своего выступления сцену именно там, где уже была утка, где будет ее гнездо, где появятся на свет ее утята. Хозяйка турнира деликатно отвечает самцу, покачиваясь на воде с боку на бок, и даже позволяет увлечь себя в брачный полет. Утке сейчас можно и полетать и поиграть крыльями, но потом она вернется обратно, сюда, к облюбованному ей месту.
Летом селезня почти не увидишь на открытой воде озера, он, как и глухари после тока, забирается в густые заросли, отдыхает от весенних танцев и меняет свой праздничный наряд на будничную одежду. Все лето на озере хозяйкой остается только утка. И селезень уважает ее территорию, «дом» матери и утят, робко обходит стороной владения утиного семейства, от которого он отстранен до осени, до той поры, когда у утят вырастут крепкие крылья. А пока птенцы не летают, селезень отправляется на кормежку куда-нибудь подальше, чтобы не лишать утят пищи.
Волчица, утки, глухарки убедительно доказали, что они пока не собираются отказываться от ведущей роли, что должности матери-воспитателя, самки — разведчика и сторожа, руководителя отряда и хозяйки турнира их вполне устраивают.
Медведица тоже никогда не обращается за помощью к отцу медвежат, а если и встречается с ним, чтобы решить вопросы будущей семьи, то предпочитает принимать его в своем личном хозяйстве…
Весной, в период любви, рядом с ней еще вертятся ее прошлогодние медвежата, они будут считаться малышами все лето и осень. Возможно, кто-то из медвежат останется с медведицей и на вторую зиму и даже пойдет в няньки-пестуны к своим младшим братишкам и сестренкам. Но это будет только на будущий год, через зиму, а сейчас медвежата сами требуют внимания родительницы, и мать не может бросить их, оставить без присмотра хотя бы на некоторое время, чтобы отправиться в гости к ухажеру… А не проще ли ухажеру прийти самому? И в период гона, в конце весны — в начале лета, медведь-самец приходит туда, где проживает медведица.
Гон этих животных, как правило, происходит в границах летнего «дома» медведицы. Она, медведица, определяет место турнира, и она выберет лучшего, если перед ней предстанут сразу два влюбленных кавалера.
А как у лосей? Неужели и у этих мощных, неудержимых быков, которые под трубный клич сходятся на свои осенние турниры, место схватки тоже выбирает самка, лосиха?.. Ведь она должна прийти уже потом на призыв самца, на грохот боя и треск ломаемых быками деревьев. И пусть этот бой из-за лосихи, но уж во всяком случае не она определяет место турнира. Нет, не должно быть так, чтобы заговорило во мне мужское самолюбие…
Я ждал осень, чтобы еще раз увидеть схватки лосей и поддержать престиж представителей мужского пола. Еще по прошлому году я знал, где и когда появлялись разгневанные друг на друга быки, где они рыли копытами глубокие ямы, как бы обнося ими место будущего ринга, где скручивали рогами деревья, пробуя силы, перед тем как подать первый трубный клич — вызов соперника и приглашение лосихе полюбоваться рыцарями.
Гон открыла самка. Самка шало пролетела по лесной дороге, затем свернула на тропу, проскочила опушку и заглянула на открытое место у озера, где, по моему мнению, было бы очень неплохо организовать встречу двух лесных быков. Но здесь в прошлом году турнира не было — он состоялся тогда в другом конце озера.
Лосиха носилась по лесу еще долго, а потом скрылась в мокрой густо заросшей низине. Я обошел низину и не нашел выходного следа — самка, видимо, остановилась здесь передохнуть.
Чуть позже на след самки вышел лось-бык. Запах гона был понятен ему, запах свежего следа лосихи звал за собой. Бык добежал до озера и остановился. Я не рискнул подойти ближе и мог только со стороны слышать частые и тупые удары копыт по земле — лось рыл свои ямы, размечая ими место скорого турнира.
К вечеру бык ушел в тайгу, и я убедился, что ямы были вырыты как раз там, где совсем недавно лосиха сделала короткую остановку. Здесь она потопталась на месте, покрутилась, оставив после себя густой призывный запах.
На следующий день бык явился опять, наломал деревьев, нарыл новых ям и на этот раз уже никуда не ушел на ночь. Потом в утреннем тумане я услышал его глухой низкий рев — не то ворчание, не то хрип. А через день оттуда, где лось приготовил место для схватки, раздался призывный трубный сигнал.
За схваткой двух быков я снова наблюдал с воды, из лодки. Я видел встречу соперников, видел и лосиху, явившуюся на то самое место, которое выбрала она несколько дней назад. И пусть самка явилась только после сигнала быка, но этот сигнал, пожалуй, никак не был приказом — он звучал лишь галантным приглашением даме на бой ради нее.