С самого начала Бенуа Блейк знал, что эта лаборатория не является его конечной целью. Он смотрел дальше. На тот момент, когда Институт переехал, Блейк уже возглавлял гораздо больший отдел в Национальном центре научных исследований. Он был бесценным специалистом в области физиологии — методичным, терпеливым, неугомонным, способным зарегистрировать с помощью новейших технологий, используемых в США, сигналы одного-единственного нейрона. Его работы по-прежнему были безупречны, методы — безукоризненны.
Работая над какой-либо проблемой, он никогда не заходил в тупик надолго. Он отходил в сторону, разгонялся и… двигался вперед. Он советовался с исследователями, работающими в различных областях науки, — биохимиками, психологами и даже математиками — чтобы узнать о других гипотезах и «насытить кислородом свои нейроны», как он часто говорил. Он без колебаний обращался к Руссо или Вольтеру с целью отвлечься и отдохнуть, чтобы затем снова вернуться к вопросу уже с «проветренными мозгами». Любой ценой он преодолевал препятствия и находил решения.
Но основным талантом, позволявшим ему получать необходимое финансирование, входить в любые академии и жюри, достичь наивысших ступеней в Академии наук и Коллеж де Франс, являлись, вне всяких сомнений, ловкость и обходительность. Если Бенуа Блейку удавалось избежать разговоров о себе, он превращался в эрудированного, открытого и общительного человека, развлекавшего аудиторию анекдотами на тему сознания и философии, которые никого не оставляли равнодушными. Блейк был ярким человеком, решительным и обаятельным, всесторонне развитым и обладающим уникальной памятью. При помощи прочитанных наизусть отрывков из Камю, Вольтера или Поля Клоделя он запросто мог свести на нет разговор о политике или очаровать молоденькую девушку с симпатичными глазками.
К сорока пяти годам ему уже не нужно было постоянно перед кем-то отчитываться. Он стал настолько известен, что получил полную свободу действий. Тем не менее его личная жизнь не была такой же блистательной. Жена, с которой он повстречался много лет назад в Париже, подарила ему двух детей и язву. После родов она не смогла вернуться к работе преподавателя истории и постоянно упрекала его в этом на протяжении всех лет их совместного проживания. И как только супружеские пары попадают в столь абсурдные ситуации? Блейк любил красивых, умных и выдающихся женщин. Его жена когда-то была именно такой… До тех пор, пока Резко не отказалась от любого общения. Бенуа волновался по этому поводу и пытался подтолкнуть ее к возвращению в университет, но все было напрасно. Дальше стало только хуже: в течение двадцати лет она, перевернув все с ног на голову (как ей это удалось, знала только она сама, думал он), утверждала, что именно он заставил ее принести карьеру в жертву семье. Какая ерунда!
Было еще рано, и Бенуа Блейк решил сделать себе кофе. Ему нельзя было пить кофе, тем более черный с сахаром, но последние несколько дней (особенно накануне) он себя не щадил, решив, что от этого все равно ничего не изменится. Его язва никуда от него не денется. К концу завтрака он принял решение.
Он повстречал Сириль двенадцать лет назад, когда началась наиболее увлекательная фаза его исследований нейронных основ физической боли, пик его карьеры. В то время он разрывался между своей лабораторией, насчитывавшей уже тридцать исследователей, Академией, Коллеж де Франс, где проводил занятия для выпускников, факультетом психиатрической медицины, где преподавал нейробиологию в интернатуре, а также медицинским журналом, где он возглавлял научный совет.
Было бы неточным сказать, что Сириль сразу же ему понравилась. В тот день, когда он увидел, как она, со светлыми волосами, собранными в хвост, идет к нему после занятия в аудитории имени Шарко, чтобы попросить ссылку на его последнюю работу, он чуть было не растаял. Внутри него что-то дрогнуло, освободив светлую энергию. Продолжение было болезненным. За несколько недель он превратился в пожилого преподавателя, влюбленного и несчастного. Его задремавшее было сердце пятидесятилетнего мужчины не привыкло к подобным скачкам. Он мучался, словно ребенок, не зная, как решить эту проблему, не понимая, почему желание обладать ею превратилось в единственное, что имело значение в этом мире.
И тогда, не зная, что делать, он воспользовался своим статусом. Он взял к себе на стажировку двух студентов. В том числе и ее. И уже через несколько месяцев Бенуа почувствовал себя восемнадцатилетним юношей. Он рано вставал и отправлялся в лабораторию. Его сердце радостно билось в груди. Он не замечал, что жена все видит и понимает. Сириль сразу же сделала ставку на мезератрол, оставив далеко позади второго интерна. Эта молекула влияла на миндалину — структуру головного мозга, задействованную в образовании явления под названием «страх». После эмоционального шока или травмы она пребывала в подавленном состоянии.
Сириль, которой не было равных в биохимии, принялась исследовать результаты применения различных дозировок препарата. Ей не хватало знаний и опыта, но Бенуа без труда увидел ее живой ум, действовавший сначала интуитивно, а затем уже по теории, умевший предлагать оригинальные идеи в случае возникновения проблем. Он был очарован ею. А она, не подозревая ни о чем, была ревностно предана науке и своему педагогу.
Впервые они поцеловались в тот вечер, когда произошло выздоровление травмированных мышей благодаря мезератролу, который в то время еще не обрел своей окончательной формы. Было уже поздно, в лаборатории никого, кроме их двоих, не осталось. Они устали, и шампанское, выпитое в кабинете профессора, сделало свое дело.
К горлу Бенуа подкатил комок. Он вспоминал то время, как потерянный рай. Никогда он так не работал, как в последующие годы. Пока рядом была Сириль, проходившая у него стажировку, у него в голове зародились тысячи идей, мыслей, гипотез — научных, философских, политических, словно невидимая рука до отказа заполнила его топливный бак горючим. Он ликовал. Авария, в которую он попал, могла положить всему конец, но случилось наоборот. После того как невролог сообщил Сириль о последствиях несчастного случая, они еще больше сблизились. В результате того, что была задета лобная доля, его мозг отказывался правильно писать — так возникают проблемы с чтением при дислексии. Это могло стать причиной многочисленных разговоров, а для его работы это была бы катастрофа. Если бы не Сириль, он не смог бы справиться с трудностями и продолжить публиковать свои работы. Не говоря ни слова, она садилась рядом и терпеливо помогала ему. Конечно, спустя одиннадцать лет прогресс был налицо, но она по-прежнему вычитывала и исправляла все, что он с таким трудом писал, возвращала на место все неверно стоящие буквы. Он должен был признать, что если бы не она, этого никогда бы не произошло. Она стала его зеркальным отражением, телохранителем, опорой, которая не позволяла ему упасть.
И все может рухнуть из-за ошибки, допущенной в прошлом? Блейк попытался не думать об этом, но было уже поздно: мрачная змея добралась до его памяти, обернувшись вокруг головы и не желая ослаблять хватку. Ему стало трудно дышать. Этот Дома все испортил. Сила у Бенуа была уже не та, что десять лет назад, но его боевой дух оставался прежним. Он четко знал одно: он никому не позволит разрушить свою жизнь и карьеру! Он любил Сириль, и она была необходима ему, чтобы закончить работу. Она должна была как можно скорее вернуться к нему, избавиться от своих страхов и снова приступить к работе.
Расправив плечи, он направился к секретеру, стоявшему в гостиной. Он открыл один из ящичков и склонился над ним, скорчившись от боли: давал о себе знать желудок. Он рылся в ящике до тех пор, пока не наткнулся на то, что искал, — старую записную книжку.
32
В Париже было семь утра, а Нино Паки уже второй раз пил черный кофе без сахара и уплетал второй кусок хлеба с арахисовым маслом. Тони, сидевший рядом с ним, злился, потому что сам уже успел пятьдесят раз отжаться.