— Благодарю вас, хорошо. Они стареют, они небогаты, но они вместе, и, следовательно, они счастливы.

— Святая простота! Передайте ей мой поклон, когда ее увидите! Она из тех, кого невозможно забыть.

В карете, которая везла их в Сен-Клу, Талейран рассказал своему спутнику историю этого необычного полицейского. Он был сыном Гимар, великой звезды балета при Людовике XV. Она была замужем за графом де ла Борд и уже имела дочь, когда по беспечности родила этого ребенка от скромного барона из Пикардии, будучи при этом любовницей принца Субиза. Барон оказался поэтом, очаровательным и вполне земным, который блестяще сумел сыграть роль червя, влюбленного в звезду. И сделал он это настолько правдоподобно, что балерина согласилась «погасить его пламя». Роман был очень коротким, разумеется, но этого времени хватило, чтобы любовь дала свой плод, от которого оказалось невозможно избавиться. Будущий сыщик сумел так ловко спрятаться в материнском чреве, что ни одна попытка извлечь его оттуда не увенчалась успехом. Пришлось позволить ему появиться на свет в условиях строжайшей секретности, чтобы не привлекать внимания роскошного Субиза, которого преспокойно продолжала разорять его красивая любовница. Сразу после рождения Виктора отправили к его отцу, с которым он и жил довольно долгое время до самой смерти поэта. Правда, довольно длительное время мальчик провел у кормилицы. Революция не коснулась барона, у которого практически не было имущества. После его смерти Виктор продал все то немногое, что досталось ему по наследству, и отправился в Париж искать счастья. А еще он намеревался отыскать там мать, свое восхищение которой барон передал сыну вместе с изящной миниатюрой. Мать казалась Виктору очаровательным созданием, сияющей куклой, сотканной из атласа, бриллиантов и жемчуга. Когда он ее нашел — без особого труда, кстати, — ее уже звали госпожа Деспро. Спустя месяц после взятия Бастилии она вышла замуж за человека, который давно был в нее влюблен: бывшего инспектора театров двора. Супруги жили на улице Менар в достаточно скромной буржуазной квартире, куда и отправился юный барон. Этой паре, довольно пожилой и бездетной (дочь балерины давно умерла!), Виктор подарил немного юности и отражение прекрасного прошлого. Даже старинным друзьям актрисы его не представляли как сына, чтобы не смущать старого мужа. Его просто называли «племянником».

Все эти детали Тремэн узнал позже. Талейран рассказал только то, что знал, с особым удовольствием задержавшись на истории знаменитой балерины, а не на истории барона-поэта. Для него это был обычный способ вернуться в XVIII век, о котором он часто говаривал: чтобы узнать радость жизни, надо было жить именно тогда.

Дворец Сен-Клу, особенно его окрестности и сады, очаровали Гийома, который всегда был чувствителен к красоте зданий и очарованию цветочных клумб. Некогда замок принадлежал Филиппу Орлеанскому, брату Людовика XIV, потом его купила Мария-Антуанетта. Это произошло незадолго до Революции, и за это ее упрекали. Здание стояло на вершине нескольких террас, возвышаясь над Сеной и всем Парижем. Оно было украшено гармоничными коринфскими пилястрами, между которыми над окнами располагались барельефы, символизирующие двенадцать месяцев года. Центральный выступ фасада украшали четыре колонны, увенчанные статуями, символизирующими Силу, Мудрость, Осторожность и Войну. Они располагались над фронтоном, где великолепные часы изображали Время, состоящее из символов Утра, Дня, Вечера и Ночи. Воздух в Сен-Клу был удивительно чистым, возможно, благодаря прохладной и ясной осени, которая уже позолотила вершины деревьев, служивших своеобразной ширмой для зданий и просторного бассейна с фонтанами. Пространство между строениями и бассейном буквально кишело слугами в ливреях и солдатами консульской гвардии.

— Разве генерал Бонапарт не купил Мальмезон, поместье нашего друга Лекульте, чтобы проводить там лето?

— Мальмезон по-прежнему принадлежит ему, но для его славы этого уже недостаточно. В прошлом году он расположился здесь, после того как во дворце были проведены работы на шесть миллионов. И обратите внимание на то, что дворец принадлежал королевским особам... А Тюильри он выбрал в качестве зимней резиденции.

— Если он желает стать императором, то почему не Версаль?

— На это он не осмелился, и полагаю, не осмелится никогда. Дворец Короля-солнца — это слишком пугающий призрак Даже для него! Но мы уже приехали! Кабинет Первого консула находится в левом крыле, на одном уровне с террасой, которую вы видите с другой стороны дворца.

— Вы уверены, что он нас примет?

— Когда я говорю, что хочу с ним поговорить, он всегда меня принимает. Впрочем, туда я пойду один, а вы подождете меня в гостиной для адъютантов.

Карету Талейрана в Сен-Клу знали. Лакеи в зеленых ливреях торопливо окружили ее, а потом передали гостей с рук на руки двум префектам дворца. Опекаемые ими посетители прошли в дверь, возле которой застыл караул. По обе стороны от нее стояли апельсиновые деревья в ящиках. Этот вход предназначался только для ближайших советников Первого консула. На пороге одной из гостиных молодой человек с каштановыми волосами, зелеными глазами и с пачкой документов в руке подошел к ним с вопросом:

— Господин Первый консул ожидает вас, господин министр?

— Нет, господин Меневаль. Но мне хотелось бы с ним поговорить об одном срочном и... важном деле.

— Полагаю, это возможно. Только я должен предупредить вас: он в очень плохом настроении.

— Рискнем! — вздохнул Талейран. — Не соблаговолите ли доложить обо мне и найти уголок для господина Тремэна? Вполне возможно, генерал захочет поговорить и с ним.

— Это просто. Прошу вас, подождите меня минуту.

Молодой человек удалился.

— Это секретарь Первого консула, — еле слышно произнес дипломат. — Бонапарт «свистнул» его у своего брата Жозефа, когда ему пришлось расстаться с Бурьенном, которого он очень любил. Вы по-прежнему полны решимости идти до конца?

— Более чем когда бы то ни было!

Ожидание было недолгим. Спустя пару минут Меневаль вернулся и попросил мужчин проследовать за ним в соседнее помещение. Там перед двойной дверью стоял на страже человек, похожий на джинна из «Тысячи и одной ночи». На нем был белый тюрбан и роскошное одеяние из голубой ткани с серебряным шитьем. Это был мамелюк Рустам, которого Бонапарт привез из Египта. Тремэна оставили под его наблюдением. Взгляд мамелюка был почти таким же грозным, как и длинный арабский кинжал у него на животе. Тремэн предпочел подойти к окнам. Возможно, для того, чтобы не слышать того, о чем будут говорить собеседники — их голоса неожиданно послышались из рабочего кабинета.

Ему показалось, что прошла целая вечность. Наконец, на пороге появился Меневаль.

— Будьте любезны пройти со мной.

Тремэн подошел к нему, сделал глубокий вдох и переступил опасный порог.

Глава V

Правосудие Бонапарта

Гийому показалось, что он вышел на яркое солнце. Перед ним открывалась комната со множеством высоких окон, выходящих в сад. Светило выглянуло из-за туч, и его все еще теплые лучи усилили яркость желтого цвета обоев и обивки мебели. Он был здесь, человек, совершивший чудо, гений, который силой поднял Францию из кровавых сумерек Он строил страну заново, решал, создавал, пробовал помирить противников, успокоить народ. Его слава была такой, которой не видели никогда прежде. Бонапарт стоял у стола, заваленного бумагами, поверх которых раскинулась огромная карта какого-то порта. Опустив голову, скрестив руки за спиной, нахмурившись, он рассматривал план, словно был им недоволен. Спустя мгновение он оперся на него обеими руками и продолжал изучать, не обращая никакого внимания на вошедшего. Когда Бонапарт поднял голову, он обратился к Талейрану, сидевшему в кресле:

— Поймите же! Подготовительные работы в лагере в Булони идут недостаточно быстро! Англичане этим пользуются! Вы знаете о том, что они обстреляли Гран- виль? К счастью, канонерские лодки смогли их разогнать. Надо покончить с этими пиратскими действиями, а для этого нам нужны корабли!