Он опять погладил ее по лицу, не позволяя возбуждению взять верх, как тогда. Теперь Агнарр действовал медленно, осторожно. Так ей не удастся воплотить задуманное. Гуннора хотела коснуться руны, но Агнарр перехватил ее запястье и прижал к стене, потом столь же грубо сжал ее вторую руку. Он не мог ласкать ее и потому принялся целовать. Его поцелуи оказались нежнее, чем она ожидала. И вдруг Агнарр ударил ее кулаком. Он отпустил ее запястья, но Гуннора не могла коснуться руны или обнажить оружие. Она почувствовала привкус крови во рту, закружилась голова. Гунноре показалось, что он проломил ей череп.

И ее оружием стали слова, слова насмешки.

— Так ты меня красивее не сделаешь.

Он ударил еще раз.

— В прошлый раз ты молчала. Теперь я хочу услышать твой крик! — прошипел он.

Все вокруг будто распалось на мелкие осколки — не собрать! Голова кружилась все сильнее, но тут Гуннора поняла, как обхитрить Агнарра.

Она вскрикнула, прикрыла лицо руками.

— Не бей меня, прошу, не бей! — В ее голосе слышалась мольба.

Он уже замахнулся в третий раз, но опустил руку и расхохотался. Агнарр думал, что ее сердце обливается кровью, и, как Гуннора и рассчитывала, захотел насладиться этим мгновением. Он вздернул ее на ноги, схватив за волосы, и сжал ее горло, не настолько сильно, чтобы задушить, однако в глазах у нее потемнело. Гуннора не видела, а только чувствовала его руки. Она кричала, плакала, дрожала. В то же время женщина коснулась своего пояса, дотронулась до руны, впитала ее силу. Агнарр все еще душил ее, второй рукой сжимая ее груди, — но она почти не ощущала его прикосновений.

Ножа на поясе не было.

Гуннора в отчаянии провела рукой по поясу.

Ножа не было. Агнарра нечем было убить.

Она вновь закричала, и на этот раз ее страх был неподдельным, хотя Агнарр не заметил разницы. Он сиял.

Он не сразу понял, что сейчас она не просто кричит от страха, а зовет кого-то:

— Арфаст! Арфаст!

— Что, во имя всех богов… — вырвалось у Агнарра.

— Арфаст! Арфаст!

Теперь Агнарр догадался, что Альруна солгала ему. Гуннора пришла сюда не одна, а значит, у него оставалось не так много времени, чтобы убить ее. Но почему-то он не стал торопиться. Агнарр оттолкнул Гуннору, и она, споткнувшись, ударилась головой о что-то твердое и упала на пол. Однако от этого удара в голове у нее прояснилось.

Она увидела, как Агнарр открыл дверь. Арфаст не мог прийти ей на помощь: на него напали.

Нападавший обхватил его шею, поэтому Арфаст не мог обнажить меч и спасти Гуннору.

Женщина закрыла глаза. На Арфаста напал Замо. Должно быть, он вернулся домой, обнаружил труп Гильды и подумал, что Арфаст захватил Сейнфреду. Наверное, бедняге даже в голову не пришло, что Арфаст все равно сильнее. Рыцарь сумел высвободиться и принялся избивать Замо кулаками. Тот отчаянно защищался, и, хотя его не хватит надолго, — он ослабит Арфаста. Никто не спасет Гуннору.

Сейнфреда могла бы вмешаться, объяснить, что случилось, но она убежала… скрылась в лесу, как Гуннора ей и сказала. Альруна же… Альруна не станет ничего предпринимать. Это Альруна забрала у Гунноры нож, когда обняла ее.

Потом и Арфаст, и Сейнфреда скажут, что Альруна пыталась спасти Гуннору, рискуя собственной жизнью, и Ричард, охваченный горем, но справедливый, простит ее. На самом же деле она с самого начала собиралась предать Гуннору.

Женщина выпрямилась. У нее все болело, но ей удалось встать на ноги. Все оказалось тщетно. Агнарр закрыл дверь, направился к ней.

«Не кричи! — подумала Гуннора. — Не смей больше унижаться!» Но она не могла сдержать крик. Она думала: «Я хочу вновь увидеть Ричарда, обнять сестер, прижать к груди сына. Хочу прочувствовать, как лучи солнца ласкают мою кожу. Хочу пройтись босиком по траве. Хочу испить сладкого молока, насладиться пряным вкусом мяса. Я хочу жить».

Альруна ушла в лес. Она не желала ничего видеть, ничего слышать, но крики доносились даже сюда. Девушка посмотрела на нож в своих руках. Она не помнила, чтобы когда-нибудь прикасалась к оружию, не знала, сможет ли воспользоваться им. Да, она чуть не убила ребенка, но тогда ее союзником стал холод, а не сталь, как и теперь вместо нее Гуннору убьет Агнарр.

Лезвие было гладким и чистым. Ни кровинки Гунноры не оросит клинок, и все же это Альруна ее убила. Убила, забрав этот нож. Девушка сжала рукоять так крепко, что ее ногти впились в ладонь. Боль успокаивала — как и кровь, которой только предстоит пролиться. А если такой боли будет недостаточно — можно разрезать себе руку, внести и свой вклад в пролитую сегодня кровь. Да, тогда Альруна тоже пострадает, понесет наказание и сможет жить дальше, не страдая от угрызений совести.

Почему так легко убить? И почему так трудно жить с памятью об этом? Почему Альруне было так просто забрать нож у Гунноры, а теперь ее душа разрывалась от боли, боли страшнее, чем в те времена, когда она любила Ричарда?

И что происходит в хижине?

Она прокралась обратно, увидела, как дерутся Арфаст и Замо, увидела Агнарра, застывшего в дверном проеме, взирающего на происходящее с триумфом, увидела Гуннору — на полу, с окровавленным лицом. Датчанка погибла? Но нет, та поднялась, едва держась на ногах, — она еще была жива. Как и Арфаст. Он почти справился с Замо, но все равно не успеет спасти Гуннору.

Альруна замерла на месте. На нее нахлынули воспоминания: Ричард-ребенок, Ричард-воин, Ричард — любовник Гунноры. Невольно девушка подняла нож и взмахнула им. Пусть она и не может сама убить соперницу, клинок разгонит страшные воспоминания, разрубит их на мелкие осколки, не больше снежинки, и тогда эти хлопья памяти опустятся на землю, растают, и не будет над ней больше их власти.

Но Альруна опустила нож. Она поняла, что ей не уничтожить память о Ричарде, память о Гунноре, которая в этот самый момент ожесточенно боролась за свою жизнь. И пусть эта борьба была тщетной, но она словно доказывала: жизнь прекрасна, жизнь лучше смерти, и даже боль можно стерпеть, если есть надежда на выздоровление.

Альруна метнулась к хижине. Замо и Арфаст все дрались. Девушке хотелось крикнуть Замо: «Не тронь его, он не враг тебе!» Однако она знала, что не Арфаст должен спасти Гуннору, а она сама.

Агнарр прикрыл дверь, но Альруна распахнула ее и вбежала в хижину. Там царил полумрак, и она почти ничего не видела, только смутные очертания, две тени — побольше и поменьше. Альруна набросилась на Агнарра сзади, но он легко стряхнул ее, швырнул на пол, придавил ногой, так что девушка почти не могла пошевельнуться. Почти. Ее рука еще была свободна — и Альруна бросила нож Гунноре. Из последних сил. Затем Альруна зажмурилась. Она не хотела видеть, что будет дальше.

Удар. Стон.

— Это тебе за то, что ты убил моих родителей. — Гуннора больше не кричала, она говорила совершенно спокойно. — А это за то, что изнасиловал меня.

Агнарр ее уже не услышал — его смерть была почти мгновенной.

Альруна открыла глаза, увидела нож в его груди. Мужчина повалился на колени, кровь хлынула на пол и впиталась в доски. «Она тает, — подумала Альруна. — Тает, точно снег!» Теперь ей не было дела до того, что Гуннора жива. До того, что Гуннору любит Ричард.

Тело Агнарра распростерлось на полу. Альруна не видела его лица, не знала, улыбался ли он в этот миг перед смертью или его черты исказились от гнева. Он умер от руки женщины. Но теперь Агнарр стоял на пороге иного мира, мира, где не важны были ни гнев, ни смех.

— Почему ты так поступила? — прошептала Гуннора.

— Я должна была… — пробормотала она. — Должна была помочь тебе. Как ты должна была убить его.

Гуннора кивнула. Сегодня и она побывала на пороге иного мира, мира, где не имели значения ни прошлое, ни чувства, мира, где все казалось столь прекрасным и ничуть не пугающим.

Ее взгляд на мгновение сделался пустым, как у мертвеца, но затем по ее телу прошла дрожь, и Гуннора изо всех сил пнула труп Агнарра. В ней бушевали ненависть и гнев, но голос оставался спокойным.