— Пойдем, я отведу тебя к Агнарру. Я тебе о нем рассказывал. Он хочет с тобой поговорить.

Гуннора вздохнула с облегчением. Очевидно, Агнарр и был предводителем повстанцев. Ульфр привел ее в один из домов. Агнарр стоял, повернувшись к ней спиной. Тут воняло рыбьим жиром, пол был усеян остатками еды и мусором. Мать Гунноры всегда заботилась о чистоте в доме, но тут жили только мужчины, и никому не было дела до поддержания порядка.

Мужчина, которого звали Агнарр, медленно повернулся. Он был очень высоким и, в отличие от других мужчин, как и надеялась Вивея, носил цепочку с кулоном. Цепочка была простой, ее не усеивали блестящие камешки. А кулон…

Крест…

Гуннора испуганно распахнула глаза, взглянула на лицо Агнарра, перевела взгляд на цепочку. Легче было смотреть на крест, чем на его черты, узнавать его… Нет, это оказалось не легче: слишком поздно Гуннора поняла свою ошибку.

Это был не крест, а Мьельнир. Молот Тора. У Тора был пояс, удваивавший его силы, железные перчатки, способные пробивать скалы, но его главным оружием против врагов, ледяных великанов, являлся молот. Молот, издалека похожий на крест.

Однако теперь она видела Агнарра не издалека, он подошел к ней совсем близко. Гуннора отпрянула, но она знала, что бежать некуда. Она сама была виновата в том, что попала к нему в руки.

Он не был христианином, был сыном Севера, и все же это он убил ее родителей. Ее заклятый враг.

Гуннора как сквозь землю провалилась. Ее искали повсюду, даже за пределами Руана, но так и не нашли ни ее, ни ее сестер.

Альруне было все равно, вернут ее ко двору или нет, накажут или нет. Она ненавидела эту женщину только до тех пор, пока та оставалась рядом с Ричардом, теперь же ей не было дела до датчанки.

— То, что она сбежала, доказывает ее вину, — говорила Альруна.

Никто не возражал, но никто и не радовался исчезновению Гунноры. Другие любовницы Ричарда вели привычную жизнь, Матильду потрясло это известие, отец беспокоился. Не за Гуннору — за Ричарда.

Герцог закрылся у себя в комнате, много пил, ни с кем не говорил и не звал к себе женщин.

— Он ведет себя так же, как после смерти Эммы, — жаловался Арвид. — Сейчас нужно принимать решения, Ричарду нельзя проявлять слабость! Нужно остановить датчан.

Чувство триумфа сменилось мрачной решимостью: тогда, после смерти Эммы, Альруне удалось вывести Ричарда из летаргического сна, так почему бы не попытаться теперь?

Вечером она вошла в его покои в башне. Ричард, понурившись, сидел перед камином. Он не пошевельнулся, когда Альруна обняла его.

Они долго молчали.

— Я мог поговорить с ней, — выдавил он наконец.

— Ты можешь поговорить со мной.

— Я мог играть с ней в шахматы.

— Ты можешь играть со мной.

— Я мог забыться с ней.

Альруна сглотнула.

— Ты можешь забыться со мной.

Ричард поднял голову. Его глаза блестели — он был пьян. Герцог открыл рот, словно собираясь произнести ее имя, но передумал. Ее имя не имело никакого значения. Альруна казалась ему незнакомкой.

— Я думал, что могу доверять ей, — беспомощно прошептал он.

— Ты никому не можешь доверять. Кроме Рауля, твоего брата. Моих родителей. Меня. Арфаста.

Ей не хотелось произносить это имя. Не хотелось думать об Арфасте. Ему не было места здесь этим вечером.

Ричард отвернулся, глядя в огонь в камине. На его лице плясали тени, и Альруне почудилось, будто его черты поплыли, точно мягкий воск. Она отпрянула в ужасе, но тут же взяла себя в руки. Прикоснуться к нему снова? «Если бы он действительно был из воска, я могла бы вылепить его заново, — подумала она. — Тогда мы не узнали бы друг друга, стали бы иными людьми, которые ничего не знают друг о друге, людьми, которые встретились бы впервые, людьми, которые могут научиться любить друг друга».

Это был ее час.

— Пойдем! — Она потянула его за руку.

Ричард неохотно поднялся. Он покачнулся, и Альруна едва сумела удержать его.

— Пойдем!

Но Ричард замер на месте.

— Тогда, после того боя… когда Руан чуть не перешел к нашим врагам… — пробормотал он, — тогда я обещал тебе, что никогда не полюблю ни одну женщину. Я нарушил свое обещание. Я ее… ненавижу.

Значит, он не забыл, кем была Альруна. Позабыл он только разницу между любовью и ненавистью. Но, может быть, Ричард, пусть и мертвецки пьяный, был прав, и нет между этими чувствами никакой разницы, ведь оба они сильнее всего на свете.

— Забудь ее! — прошептала Альруна, поднялась на цыпочки и поцеловала его.

От него пахло вином, сладкий пряный аромат дурманил. Как Альруна и надеялась, Ричард не оттолкнул ее, но когда она отстранилась, не прижал ее к себе.

— Когда… когда умер мой отец, я был всего лишь ребенком. Но мне нельзя было оставаться ребенком, нужно было повзрослеть. Как можно скорее. Когда я… был с женщинами, то вновь становился ребенком… Играл, шутил… — Он вздохнул. — И только с тобой я не ребенок. И с ней.

Альруна нахмурилась. Неужели она чем-то похожа на Гуннору? Но она не хотела сейчас думать об этом.

Неважно, ребенок он или старик, радуется он или грустит. Это все равно Ричард, ее Ричард, мужчина, которого она всегда любила.

Альруна снова потянула его за руку, и на этот раз он последовал за ней к постели и тяжело повалился на перину, точно его тело было не из воска, а из камня. Как же растопить камень? Поцелуями? Но хватит ли у нее сил?

Альруна разделась, медленно, осторожно, со стыдом и в то же время любопытством, как Ричард отреагирует на это. Потом она начала раздевать его, и это оказалось намного сложнее, чем она думала. Он оказался не холодным, как камень, но и не податливым, как расплавленный воск. Ричард не сопротивлялся, но и не помогал ей.

— Пожалуйста… — прошептала Альруна.

Она не знала, о чем просит. Его лицо оставалось безучастным, и девушка поняла, что все напрасно. Ее решимость развеялась, слезы навернулись на глаза. Она поняла, что Ричард не любит ее, потому что никогда не сможет ее возненавидеть.

Она поспешно поднялась и обнаженной бросилась к двери, не думая о своей наготе, но Ричард очнулся от оцепенения и метнулся за ней.

— Ты не можешь уйти от меня вот так!

Альруна хотела прикрыться, но тут Ричард схватил ее за руку и потащил к кровати, начал ласкать ее, гладить ее груди, живот, ее лоно. Его прикосновения не были нежными — он действовал неловко, поспешно, грубо.

Обращался ли он так же… с той?

Ну, женщина из леса была достаточно сильна, чтобы выдержать такие прикосновения, Альруна же чувствовала себя невероятно ранимой. Что, если это не он, а она из воска, если она растает и от нее останется только девственная кровь, которую он так бездумно пролил?

Но кровь и семя впитались в меховое одеяло, и мех был мягок, намного нежнее его прикосновений.

Затем они лежали бок о бок на спине и смотрели в потолок. У Альруны все болело. Болели губы от его поцелуев, болела кожа от его прикосновений, болело все внутри от его толчков. Но ее сердце пело.

И снова девушка подумала: «Это мой час».

Она боялась, и Агнарр это чувствовал. Чуял. Страх пах металлом, как кровь, затхлостью, как отсыревшее полено, солью, как холодный пот, гнилью, как болото. Да, черноволосая датчанка точно попала в такое болото, увязла в нем и теперь тонула, мучительно медленно, без надежды на спасение.

Агнарру хотелось насладиться этим, продлить ее мучения, увидеть, что ее гордости не победить страх, и теперь ей не спрятаться за маской равнодушия.

— Ты… — вырвалось у нее. Девушка тяжело дышала. Ее голос звучал уверенно, рассудок противился страху. — Ты заставил людей поверить в то, что герцог Ричард отдал приказ убивать переселенцев! Ты сделал это, чтобы посеять раздор, настроить всех других северян против герцога-христианина.