— Если и вправду внутри шара обитают разумные существа, то в контакт с нами они не пожелали вступить, — говорил Кэссиди. — Они не отвечают ни на какие сигналы. Посланец чуждого мира, призрак в металлическом образе существует, мы его наблюдаем, возможно, и нас из него наблюдают — и ничего больше!

— Но энергию нашу шар принимает, — заметил Рой. — Как вы пришли к мысли, что незнакомца надо подкармливать? Это произошло случайно?

Да, случайно, подтвердил Кэссиди. Среди прочих попыток наладить контакт испробовали и обстрел потоком ротонов, На «Протее» ротонный генератор смонтирован приставкой к аннигиляторам пространства, обеспечивающим сверхсветовые скорости. Он не собирается читать лекций по астрофизике, но должен напомнить, что когда аннигиляторы уничтожают пространство, то взамен образуются хорошо известные всем протоны, нейтроны, электроны, мезоны, нейтрино. Эти частицы — результат, так сказать, чистого сгорания пространства, но стопроцентной аннигиляции не бывает, какая-то доля деформируется в эти самые полуматериальные ротоны частично уже вещество, частично еще пространство. Для астронавигаторов ротоны — как угольная пыль из труб для энергетика, они свидетельствуют, что коэффициент полезного действия рейсовых аннигиляторов до ста не достиг — звездолет, рассеивающий много ротонов, пора отправить в ремонт. Исторгнутые из аннигиляторов ротоны обычно выбрасываются в космос и там постепенно сливаются с вакуумом — генератор ротонов, вроде старой трубы, рассеивающей несгоревшую угольную пыль, служит как раз для их выброса. Кому-то пришла в голову мысль направить эту пыль несгоревшего пространства на шарообразного незнакомца, мчавшегося за «Протеем» в его силовых полях. Эффект был ошеломляющим. Шар поглотил все ротоны. Мы увидели в этом возможность контакта, нам показалось, что ротоны — тот самый агент информации, который мы ищем. Никогда еще аннигиляторы «Протея» так скверно, по космическим нормам, не работали, скорость звездолета упала ниже навигационных границ, зато поток ротонов становился все обильней, и шар жадно поглощал их. На Виргинии «Протею» дали отдых, питание шара энергией взяли на себя местные заводы — и могу вас заверить, они трудятся на пределе.

— А каков эффект в смысле контакта? — спросил Рой.

Кэссиди пожал плечами. Никакого! Контакт — двусторонняя связь, один передает, другой отвечает. Связь, несомненно, есть — наши передачи воспринимаются. А ответов — ноль.

— Сколько энергии уже влито в шар? — спросил Санников.

— Можете посмотреть запись.

На экране появился график подачи в шар энергии. Санников воскликнул:

— Вы затратили столько энергии, что можно было изготовить десять таких шаров из чистого железа. Вы знаете, что отсюда следует?

— По-моему, отсюда следует, что шар не из чистого железа. У вас другое мнение?

— Абсолютно другое! Никакое вещественное тело не может принять такую бездну энергии не взорвавшись, не превратившись из скромного шара в пылающую планетку. Вся доставляемая вами энергия рушится в шар, как в яму, проносится сквозь него, как автомашина в открытые ворота.

— Куда проносится?

— Очевидно, в вакуум. Шар — открывшиеся в вакуум двери. В этом его загадка и в этом его значение.

Рой снова спросил:

— На чем вы все-таки основываете мысль, что внутри шара — разумные существа?

— Мы их видим, — сказал Кэссиди. — А сейчас и вы увидите.

Шар, увеличиваясь, захватил половину экрана — по-прежнему идеальная сферическая конструкция, похожая на маслянистую каплю, взвешенную в жидкости. Цвет шара менялся при каждом повороте изображения, словно и не было у него собственной окраски, а впечатления цвета привносились извне: он виделся то густо-красным, то желтел, то зеленел, синел, снова краснел. И вдруг — Кэссиди молчаливым жестом призвал зрителей к вниманию — все краски шара стали слабеть, он казался уже холодно-беловатым, потом и беловатость ослабла, теперь он был как бы затянутый туманом, и туман рассеивался — шар впадал в полную прозрачность: возникшее в нем собственное освещение сделало видимым, что совершалось внутри.

— Картинка! — удивленно бормотал Генрих.

В шаре перемещались странные фигурки, скорей силуэты, а не тела: темные, расплывчатых очертаний, к тому же менявшие форму, то круглые, то вытягивающиеся из круглых в цилиндрообразность, то превращавшиеся в блин, то сворачивающиеся змеями. Силуэты переплетались, удалялись один от другого, снова сходились, ощетинивались отростками, как будто взаимно ощупываясь, снова расходились… Внутри шара толклась толпа теней, все казалось беспорядочным в их перемещениях, а когда представилось, что какой-то порядок смутно улавливается, шар утратил прозрачность и снова окрасился разноцветно — из желтого становился синим, из синего зеленым, из зеленого красным.

— Любопытные эти картинки мы видим в пики потребления энергии, комментировал зрелище Кэссиди. — Но что означает пляска теней, понятия не имеем. Компьютеры квалифицируют силуэты как изображения живых существ. Но разумных сигналов от них мы ни разу не получали.

— Может, непосредственное наблюдение даст больше данных? — спросила Людмила.

— Вы поглядите на шар завтра, — повторил Кэссиди. — И могу заверить, что это ничего не даст. Шар отчетливей на экране, чем в натуре. Не забывайте, что анализаторы совершенней наших глаз.

Рой спросил Генриха, когда они вышли из зала:

— У тебя демонстрация шара вызвала какие-либо интересные мысли?

— Никаких, — весело отозвал брат. — Зато у Курта таких мыслей тысячи, погляди, как он хмурится. Ручаюсь, он перекатывает в голове новые идеи, как валуны, — прямо-таки физическая работа. И Людмила раскраснелась, у нее блестят глаза, это свидетельство обжигающих мозг идей. Почему бы тебе не поспрошать обоих?

— Они сами придут ко мне докладываться, — предсказал Рой. — Что собираешься сейчас делать, Генрих?

— Гулять, Рой. Прошвырнусь по-земному в виргинских парках, надышусь до головокружения виргинским озоном.

— Вместе с Людмилой?

— Не с тобой же, Рой. Ты, несомненно, погрузишься в проекты и графики срочных действий, — хотя тебе самому непонятно, зачем их делать.

— Непонятно, — подтвердил Рой. — Но что-то же надо делать.

4

Как и предупреждал Петр Кэссиди, осмотр шара вблизи ничего не дал. Шар покоился в облаке пыли. Дежурный энергоинженер объяснил, что пылевой туман — результат непрерывного внедрения в шар огромных масс энергии состоит из захваченного вещества самой Виргинии. Посторонних веществ нет.

Людмила объявила, что пыль мало интересна. Генрих зевал. Санников один многозначительно качал головой, словно объяснение электроинженера подтверждало самые смелые его догадки.

В гостинице он пришел к Рою, на этот раз не испрашивая предварительного разрешения.

— Вы с новыми, невероятно сложными простыми идеями, Курт? — спросил Рой. — У меня просьба — не развивайте долгих объяснений. Боюсь, я неспособен вникать в слишком длинные доказательства.

— Хочу предложить план исследований шара, — сказал юноша. Доказательства буду излагать, если вы потребуете их сами.

Прежде всего надо выяснить, говорил Санников, правильно ли, что шар пузырь, выбросившийся из вакуума и теперь втягивающийся обратно. Он настаивает именно на таком толковании. Если оно верно, проблема упрощается. Энергия, вливаемая в шар, тормозит его исчезновение. Отсюда первое действие — сократить подачу энергии и понаблюдать, как поведет себя шар.

— Принимается, — сказал Рой. — Но допустим, что при сокращении подачи энергии шар — в соответствии с вашей гипотезой — покажет стремление сбежать из нашего мира. Разрешим ему улизнуть?

— Ни под каким видом! — поспешно сказал Курт. — Только тогда и начнется настоящее изучение.

Он постарался, помня условия Роя, быть кратким. Если шар станет быстро втягиваться в вакуум, подача энергии немедленно восстанавливается. Будет доказано, что внутри шара имеется провал в мировой вакуум, куда и рушится энергия. Превращение гигантского газового светила в сверхплотный комочек вызвало разрыв вакуума. И шар не что иное, как защитная пленка вокруг разрыва. Разрыв затягивается, пленка вбирается внутрь. И, стало быть, следующее действие — найти в центре шара этот самый разрыв. Для этого проникнуть в его недра в специальной капсуле — сперва автоматы, потом и люди…