— А я думаю, его вполне достаточно, — уверенно отозвался Грегори. — Для того чтобы построить лучший мир, мне за глаза хватит самого себя и научного мышления. Кто знает, какие изобретения принесут нам грядущие десятилетия?

— А вот я бы так не стал говорить, сэр, — вступил в спор Нункасл. — Это не естественно. Совсем не естественно. Люди все суетятся, мельтешат, пытаются подменить созданное Богом. Что они придумают в следующий раз? Летающие машины? Крылья Икара! По мне, так старые добрые времена куда как лучше.

— Но ведь, добрейший лейтенант, мир может стать лучше, и если будут улучшения… — не унимался Грегори. — Мир изменяется. Прежний порядок вещей отступает. Век механики избавит людей от тяжёлого ручного труда. Безусловно, я признаю: проблемы есть, но ведь все равно, как это замечательно: механизмы выполняют всю работу, а люди только наблюдают за ними! Будущий век станет веком поэзии и философских размышлений. Представьте, сколько будет сочинено музыки, пьес, сколько книг будет написано, когда у всего человечества станет больше времени на высшие материи.

— Вы от людей большего ждёте, чем я, — вздохнул Нункасл. — Нет, сэр. Дайте человеку расслабиться — и он тут же потянется к бутылке, вот что я вам скажу. И ещё одно я знаю точно: у бедняков свободного времени больше не станет — они будут обслуживать эти ваши машины. Богачи останутся богачами — только вы на меня не обижайтесь, господа хорошие. А вот добрые вояки всегда пригодятся.

— Но, Нункасл, не станешь же ты спорить с тем, что человек должен развиваться? — вспылил Грегори.

— От колыбели до могилы — да, сэр, а в промежутке много всякого может случиться.

— Должно быть нечто большее. Золотой век…

— Бывает, он вот так заводится, — усмехнулся Даскин. — Но если я не ошибаюсь, этим двоим никогда не договориться — мечтателю и прагматику.

— Мир построен мечтателями, — упрямо проговорил Грегори.

— Верно, сэр, — отозвался Нункасл. — Но управляют им прагматики.

— А что касается веры, Грегори, — сказал Картер, — то с возрастом твои убеждения могут измениться. По-моему, Платон сказал, что ни один старик не умирает атеистом? Точно не помню.

— Вы говорите, как профессора в нашем университете, — усмехнулся Грегори. Спор явно был ему по душе.

— Да нет, я не слишком часто задумываюсь о подобных вещах. Свою веру я соблюдаю как могу, но должен признаться, что нынешняя миссия — суровое испытание веры. Мой главный философ — Сара. Если ты хочешь настоящего философского спора, тебе бы с ней надо поговорить. Она бы твоих профессоров на обе лопатки уложила.

К компании подошли Говард Макмертри и Филлип Крейн. Последний держал под мышкой свёрнутые в рулон карты.

— Я продумывал маршрут, лорд Андерсон, — сообщил он.

— Я тоже, — кивнул Картер. — Можно взглянуть на ваши карты, мистер Крейн?

— Конечно, — ответил Крейн. — Мы с мистером Макмертри их сами составили…

— Десять лет назад, — закончил фразу Макмертри. — Это была одна из наших первых публикаций.

Хозяин разложил карту на полу перед собой, думая о том, много ли от неё будет пользы в Доме, который непрерывно меняется.

— Некоторые из вас бывали в этих краях, — сказал Картер. — И мне нужен ваш совет. У нас есть два варианта. Мы можем пойти вот так… и вот так. — Он указал на карту. — По этим коридорам. Я бы предпочёл этот путь, поскольку он быстрее всего приведёт нас в Муммут Кетровиан, хотя нам и придётся некоторое время идти по Длинному Коридору, перед тем как мы попадём в очередной потайной ход. В противном случае мы должны будем повернуть вот здесь и подняться на чердаки, из которых дорога ведёт в Верхний Гейбл. Оттуда намного дальше до ближайших потайных ходов, но зато путь этот более безлюден. Что скажете?

— Я никогда не бывал ни в той, ни в другой стороне, — признался Даскин.

— Мне доводилось только по Длинному Коридору проходить, — сказал Грегори. — Этот его участок чрезвычайно многолюден — по крайней мере был таким в то время.

— Там слишком многолюдно, — сказал Макмертри. — Между Гимнергином и Вествингом ведётся оживлённая торговля. Я бы не рекомендовал этот маршрут…

— Для нашего странствия, — закончил за него Крейн, — по этой же самой причине. А вот чердаки вокруг Верхнего Гейбла — место тихое, ненаселенное, и, пожалуй, я смог бы провести отряд вот по этим переходам, — он показал участок на карте, — где крайне редко кого-либо встретишь.

— Господа архитекторы правы, — согласился Нункасл. — До Муммут Кетровиана ни за что не добраться незамеченными. Пока мы попадём в потайной ход, о нашем передвижении уже будет знать половина Белого Круга.

Картер нахмурился.

— Хорошо. Считайте, что вы уже купили билеты, потому что я бы пошёл другой, неверной дорогой.

— Ходить по чердакам — это так интересно, — мечтательно проговорил Крейн. — Там всегда полным-полно всяких любопытных вещиц. Это то же самое, что сокровища искать.

— Жутко запылённые сокровища, — буркнул Макмертри.

Покончив с завтраком, отряд покинул церковь. Картер обернулся на пороге, обвёл взглядом обшарпанные скамьи, витражи в окнах, скромное, безыскусное распятие в алтаре, прекрасное своей простотой. Может быть, из-за того, что в разговоре с Грегори он упомянул Сару, Картеру вдруг нестерпимо захотелось увидеть её, посидеть с ней рядом в окружении знакомых вещей, послушать, как она рассказывает о прочитанных книгах, о домашних заботах, и в каждом её слове прячется тайна — отчасти её собственная, а отчасти принадлежащая любой женщине. Картер еле слышно произнёс короткую молитву об успехе странствия и вышел из церкви.

Отряд повернул налево и пошёл по коридору, отделанному дубовыми панелями и устланному чистым, хорошо сохранившимся ковром цвета берлинской лазури. Хоть Картер и опасался того, что их смогут заметить, отряд миновал коридор без всяких происшествий и, дойдя до пересечения, свернул вправо, а потом — опять влево. Вдоль одной стены коридора тянулись окна, выходившие в квадрат двора. Снег по-прежнему валил и валил, насыпая высокие сугробы, а вот ветер унялся. Солнце пряталось за тучами, день был серый и унылый. Путники зябко поёживались на ходу.

Через некоторое время отряд поравнялся с узкой лесенкой для прислуги. Дорожка на ступеньках лежала протёртая чуть не до дыр, светильники не горели, но все же здесь не было совсем темно. Поднявшись на четыре пролёта, Картер и его спутники оказались на чердаке. Чердак был огромен, он уходил далеко вперёд. Тусклый свет проникал сюда сквозь восьмиугольные окошки, за которыми виднелись крыши Эвенмера. На половицах лежал густой слой пыли, в центре были горой свалены коробки и корзины, и можно было обойти их с двух сторон.

— Каких только богатств не найдёшь в этих залежах, — проговорил Крейн.

— Кучу всякой рухляди, — буркнул Макмертри. — Старая поговорка не лжёт: никто в Эвенмере ничего хорошего на чердак не отнесёт.

— И ведь это — прелюбопытнейшая тенденция, — подхватил Крейн. — Думаю, проистекает она из-за того, что в Доме полным-полно свободного пространства. В итоге люди как бы прирастают к тем комнатам, которыми располагают. Мне довелось побывать на некоторых, как это здесь называется, «раскопках». Небольшие отряды отправляются на чердаки вроде вот этого и ищут забытые сокровища. У меня на каминной доске лежит несколько римских монет и стоит бюстик Озимандии, изготовленный во времена его правления.

— Если бы в Доме был хоть какой-то порядок, мистер Крейн, уверяю вас, никто и никогда бы не потерял такие ценные вещи, — сказал партнёру Макмертри.

— Однако, — возразил Крейн, — в Эвенмере ничто никогда навсегда не теряется, верно, мистер Макмертри?

— Только на несколько столетий, мистер Крейн. Всего лишь на несколько столетий.

Потолок на чердаке был низкий, а скаты, как и окна, имели восьмиугольную форму. Отряд, разбившись на пары, тронулся вперёд по левому проходу, озарённому неярким рассеянным светом. Все молчали, ступая по слою пыли, которая начала собираться здесь с тех пор, как царём был Тармальдрун. От ходьбы путники согрелись и немного повеселели. Вообще же жизнь в огромном, поистине безграничном Доме всех приучала к холоду. Картер шагал вместе со всеми и чувствовал, как тоска понемногу отпускает его, сменяясь радостью, какую ощущаешь посреди приключения, даже если оно приправлено опасностью и трудностями. Безмерная непредсказуемость Эвенмера была для Картера источником непрерывного восхищения. В этом Доме всегда найдутся неизведанная ниша, потайная гардеробная, девственно нетронутый чердак, которые только и ждут, чтобы их нашли и разведали. Взгляд Картера радостно скользил по всевозможным сундукам, коробкам, корзинам. Время от времени, не в силах удержаться, он наклонялся, привлечённый каким-то предметом или цветом. Большинство вещей, сваленных на чердаке, были совершенно бесполезны — бессмысленные остатки былой роскоши. Эти безделушки и бусинки некогда, наверное, что-то значили для своих владельцев, эти пружинки и части каких-то механизмов… И все же время от времени Картеру попадались по-настоящему красивые вещи — пара ярко-алых шлёпанцев, хрустальный шар с фигурками внутри, изображавшими сражение Грольфа Краки с королём Адгильсом, томик «Истории британских королей» с автографом автора, светло-голубой мраморный шарик для детской игры в камешки. Картер разглядывал эти безделушки на ходу и на ходу же бережно клал в следующую коробку или корзину. Только шарик он оставил себе, хотя его и мучили угрызения совести — вдруг выросший мальчишка явится на чердак, чтобы найти своё сокровище? Но Картер с усмешкой прогнал эту мысль. Того, кто когда-то держал в руках этот шарик, наверняка уже не было в живых. Будь здесь сейчас мистер Хоуп, он бы непременно напомнил Картеру, что, согласно закону о чердаках, принятому в тысяча триста шестьдесят седьмом году, с чердаков ничего нельзя брать и выбрасывать без разрешения страны, коей оные чердаки принадлежат, однако в одном из пунктов этого закона было оговорено, что допускается избирательная расчистка чердаков, при которой оттуда можно взять нечто конкретное и оговорённое. Картер громко рассмеялся, вспомнив формулировку закона, и задумался о том, сколько же в Эвенмере всевозможных законов и правил. Он, однако, понимал, что все эти законы отнюдь не праздны и служат основой существования цивилизации со сложнейшей структурой.