Он в отчаянии воздел руки и пожал плечами.

Все молчали. Наконец Чант негромко проговорил:

— «Прежний порядок сменился, новому место он дал».

— Я тоже так подумал, — отозвался Хоуп. — Ты сказал, что повороты перепутались. Ты мог ошибиться раз, но не несколько раз подряд. Снижения умственных способностей я у тебя не замечал. Два дня назад ты меня легко обыграл в шахматы.

Енох, не отводя глаз от нетронутого ужина, приподнял брови.

— Игра стала лучше с тех пор, как к фигурам добавились ладьи.

— Я тоже не вижу в тебе никаких перемен, — заметила Сара. — И я не верю в то, что любовь ослепляет нас. Ты такой же мудрый, как всегда.

— Ручей у Аллеи Фонарщика, — коротко произнёс Чант.

— Вот-вот, — кивнул Картер. — Хотя при мысли о нем у меня мороз по коже. Ручей стал идеально симметричным, как будто он искусственный. А ты говоришь, что в коридоре все предметы были одинаковые?

— Вплоть до отметин на полу.

— Следовательно, о старческом маразме речи быть не может, — заключил Хоуп. — Дом изменяется, становится более упорядоченным.

— Получается, что анархисты, поборники Хаоса, пытаются одолеть Эвенмер путём насаждения однообразия? Это ведь все равно, как если бы мыши расставляли по дому мышеловки, вам не кажется? — проговорила Сара. — Но видимо, «анархисты» — только название, и оно не должно обманывать нас.

— Верно, — подтвердил Картер. — Они хотят нашпиговать Дом собственными доктринами, а следовательно — и все мироздание. И если ради этого они могут воспользоваться Хаосом и Порядком, они так и сделают. Мы обязаны раскусить их замыслы.

— Но как? — спросил Енох.

— С твоей помощью, дружище. Я побывал у динозавра, и он сказал мне, что ты должен заглянуть в Книгу Забытых Вещей.

— Я? Но ведь эта книга предназначена для Хозяина.

— Да, но мой отец показывал её мне, когда я был совсем маленьким, задолго до того, как я стал Хозяином. Тебе ничто не грозит.

— Итак, — нахмурился Енох, — быть может, завтра я вспомню, кто я такой.

— В этом, — сказал Картер, — у меня нет никаких сомнений.

На следующее утро необычайно сосредоточенный и задумчивый Енох отправился вместе с Картером в библиотеку. Войдя в высокие двери, они миновали читальную зону, прошли под доломитовыми колоннами и вошли в небольшой кабинет без окон, с высоким потолком и полом, устланным ковром с золотыми лилиями на темно-синем фоне. В медном канделябре горели семь огней — о том, чтобы они горели всегда, заботился Чант. В красно-сине-золотом витражном световом окне был изображён человек, получающий книгу из рук ангела, прекрасного и сурового, с длинными золотистыми волосами до плеч, в белом хитоне с золотым поясом, а на поясе — великолепный меч. С детских лет Картер смотрел на ангела со священным трепетом, и чувство это с годами не ушло.

В кабинете стоял подковообразный письменный стол, обтянутый кожей, прибитой по краю медными гвоздиками, а возле него — обтянутый такой же кожей стул. Стены были забраны панелями красного дерева, у двери располагался камин, а на стене за столом стоял небольшой книжный шкафчик с синими стёклами в дверцах. Отперев шкафчик небольшим ключом, взятым из ящика стола, Картер снял с полки тяжёлую книгу в кожаном переплёте с золотым обрезом. Не открывая её, он положил книгу на стол и попросил Еноха сесть на стул.

Часовщик посмотрел на книгу и побледнел.

— Хозяин, — сказал он, — простите старика. Должен ли я бояться этой книги? Но она пугает меня. Она священна.

— Тебе нечего бояться. Ты не умрёшь, если заглянешь в неё.

— Я прожил на свете столько лет… За это время сменилось несколько поколений. Я не боюсь смерти. Жизни — порой боюсь. Людям не дано помнить все, что произошло за столько столетий, и многое забылось. То, что я делал сегодня, дороги к часам, как обращаться с их механизмами — это я помню хорошо, но что, если я загляну в прошлое, а окажется, что все не так, как я помню?

Картер немного подумал, прежде чем ответить.

— Йормунганд считает нашу жизнь не имеющей значения, а нашу смерть — бессмысленной. Но я смотрю на этот Дом, думаю о той долгой жизни, что ты прожил, и не верю ему. Да, мне, пожалуй, никогда не понять тебя до конца, ведь ты столько повидал на своему веку. Ты — тайна, которую мне ни за что не разгадать. Я не знаю, что тебе посоветовать, друг мой.

Енох пожал плечами.

— Этот старый дряхлый дракон, что он знает? Многое об этой жизни, совсем немногое — о будущей. Одно из его имён — Насмешка. Мне необходимо заглянуть в эту книгу? Необходимо. И Йормунганд не лжёт, хотя та истина, о которой он умалчивает, может быть страшна. Я открою книгу и расскажу, что увижу.

— Ты должен дойти только до четвёртой страницы, и не дальше. Дальше лежат воспоминания, которые порой… неприятны.

Енох открыл книгу и стал вглядываться в страницы, которые сейчас для Картера оставались пустыми. Вскоре Часовщик широко открыл глаза.

— Тут возникает изображение — самое настоящее, как мои собственные руки. Вижу мощёную площадку, вокруг неё — посёлок. Это Иннмэн-Пик до воздвижения там горы. Теперь я вспоминаю… В самом начале моего служения я побывал там, и один человек — похоже, не простой смертный — водил меня по этим плитам, и показал мне один камень, что лежал в самом центре, и объяснил, в чем его суть. Это Краеугольный Камень, самый первый камень в основании Эвенмера, на котором покоится все остальное. На нем есть знаки, символы и печати, которых не прочесть никому из людей, этот камень — основа всего в Доме. Показав мне его, тот человек сказал, что здесь будет воздвигнута гора, Пик, который скроет и защитит этот камень от людских глаз. Когда я побывал в Иннмэне снова, там уже стояла гора, но человека того я больше никогда не видел.

Енох ещё на миг задержал взгляд на странице, вздохнул и отвернулся от книги. Глаза его были полны страха.

— Анархисты выкрали Краеугольный Камень, чтобы выстроить новый Дом, чтобы изменить все, что было, что есть и что будет! Мы должны остановить их!

Мысли Картера метались, но он взял себя в руки и спросил:

— Енох, если, как ты говоришь и как верю я, этот Дом сотворён Господом Богом, разве Он не может сам остановить их?

— Мы — его слуги на земле. Долг Хозяина — защищать Дом, а мой долг — заводить часы. Картер стыдливо склонил голову.

— А что, если Хозяина постигнет неудача?

— Разве нам под силу постичь замысел Господень? Он слишком высок.

Некоторое время они сидели молча и думали — каждый о своём, но вот наконец Енох подал голос:

— Хозяин, у меня много вопросов, но теперь, когда я заглянул в книгу, я уже не так страшусь. И мне… — У него вдруг перехватило горло. Таким Картер его ещё никогда не видел. — Мне бы хотелось ещё разок взглянуть на Арамею, мою родину — такую, какой она была в дни моей юности.

— Это может быть больно, ведь я тебя предупреждал. Книга показывает что пожелает, и далеко не всегда это то, чего хочется нам.

— И все-таки — можно? Картер кивнул:

— Просто переверни страницу.

Енох так и сделал. Он смотрел в книгу, и лицо его озарилось необыкновенным покоем, глаза стали блестящими, как золотые монеты, морщины и складки, что залегли на лице, разгладились, груз вековой усталости словно спал с его плеч, а вместо усталости на плечи, казалось, легла священная плащаница. Он казался бессмертным, не просто человеком, в нем появилось благородство бронзовой статуи.

«Как он прекрасен в своей древности», — подумал Картер, и на глаза его навернулись слезы любви к старику.

Но вот по лицу Еноха пробежала тень тревоги, и он снова превратился в усталого старца с чёрными ассирийскими курчавыми волосами. Он отвернулся от книги и попытался улыбнуться, но улыбка вышла тоскливая, а в следующее мгновение старик разрыдался и уронил голову на руки. Картер в смятении стоял рядом и не знал, что делать.

— Простите меня, Хозяин, — проговорил Енох, наконец совладав с собой. — Знаю, у вашего народа не принято вот так давать волю чувствам, но я родом из другой земли, где порой то, что на сердце, проливается из глаз. Я видел Арамею такой, какой её помню, я чувствовал её холодные ветра, слышал шелест листвы в виноградниках по берегам Евфрата. Я видел и мою драгоценную жену прекрасной и юной, после рождения нашего первого сына, Мафусаила, которого я держал на руках. Лицо моей жены было покрыто испариной, так она изнемогла от родовых мук, но она сказала мне, как любит меня, а я стоял, качал на руках моего малыша и был безмерно счастлив и горд. Ни её, ни сына нет на свете уже много тысяч лет, а мне не было позволено последовать за ними. Нет, я не ропщу, я не жалуюсь на свою работу, на свою боль, и люблю жизнь, отпущенную мне, но я тоскую по ним всем сердцем, и порой я жажду, чтобы Господь Бог призвал меня к себе, домой. — Енох немного помолчал и добавил: — Спасибо вам за то, что позволили мне заглянуть в книгу.